Надежда ПЕТРОВА

     Самая любимая и самая частая тема разговоров в женском коллективе – о любви, о свадьбах, о счастливых и несчастливых судьбах. И хотя у нас, дам далеко не молодых и даже не бальзаковского возраста, у которых всё давно позади,  - как благостно вспомнить молодость, божественные часы влюблённости, короткие, как молнии в мае, и память о них – на всю оставшуюся жизнь.
     В Луганске, на заводе имени Октябрьской революции, где делали тепловозы для всей страны и даже за рубеж, мне, лаборанту медсанчасти этого завода, предложили бесплатную путёвку на Алтай – вот счастье! Удача! Кто бы мог подумать, что такое случается? – Но думать было некогда, надо хватать путёвку и бегом бежать в отдел кадров, оформлять отпуск, ведь на заводе работает 36 тысяч человек, могут отдать другому везунчику! Только бы заведующая  нашей клинической лаборатории дала согласие и подписала моё заявление!
     Через час всё было улажено: путёвку можно забирать завтра, из лаборатории отпустили тоже без труда, так как летом больных всегда меньше в два-три раза, нагрузок на одного лаборанта, соответственно, меньше.
     Я летала от счастья, мечтами уже была на Алтае: где-то там шукшинские места, где жил мой любимый прозаик. Там красивые горы, меня ждут костры, походы с рюкзаком за плечами, интересные встречи и ещё что-то хорошее впереди!
     Стоп! – мне нужен рюкзак, не ехать же мне с чемоданом, да и в походы ходят только с ним. Я заскочила в лаборатория и стала хвастаться – как мне повезло с путёвкой,  с бесплатной. Но Лидочка, имеющая двоих детей, каждое лето отправляющая их на отдых то в пионерский лагерь, то на море, понимающая толк в таких делах, быстро остудила мой пыл:
   - А знаешь, сколько стоит проезд до Алтая и обратно? Примерно – рублей  семьдесят в одну сторону, если не больше, и столько же обратно, это сто сорок рублей. От вокзала до дома отдыха – ещё десятка. И на еду, воду, мороженое, тоже десятка.  Рюкзак купить недорогой – сороковник, спортивный новый – шестьдесят, ботинки для гор – четвертак. Итого получается двести восемьдесят пять. Округляем - триста! И это ещё не всё, это самое малое. Там ты три недели будешь таскать свой тяжёлый рюкзак, спать в лесу с комарами, на твёрдой земле, питаясь из общего котла, строго по часам. – Тебе это надо?
     Я быстро подсчитала всё в уме, рисуя совсем иную картинку своего отдыха, чем представляла себе до этого. А деньги? – Это же надо более триста рублей выбросить… Я разочарованно понимала, что я не приобрела, я – влипла! Я не хочу, не могу, не буду! Я – не поеду!
     Хорошо, что не выписала путёвку, а только просила оставить для меня, я могу отказаться от неё. Так вот почему она бесплатная, как сыр в мышеловке…  Одна дорога чего только стоит.
   - Бери с собою сто пятьдесят – двести рублей, и дуй в Крым, - сказала Лида, - там и море, и солнце, и дорога до Ялты всего десять рублей на поезде. Вот это и будет отпуск как отпуск, а то выдумала, бог знает что, это же твой первый отпуск в жизни.
   И за квартиру (в 1973году) ты хозяйке будешь платить лишь полтора-два рубля в сутки. Представляешь, сколько ты съэкономишь?
     Я поняла, что совсем не знаю жизни, никогда не была на море. Это было заманчиво, как я раньше не додумалась до этого?
     Даже для поездки на море денег у меня было маловато, надо съездить в посёлок к маме и занять рублей пятьдесят, а по приезду получу отпускные и отдам ей, чтобы не занимать у девчонок, тем более, что  со мною согласилась ехать Верочка, которая убедила меня остановиться в Коктебеле, там горы Кара-Даг, море, Дом отдыха писателей, волошинские места, - посёлок маленький, уютный, Жильё – дешёвое. Это то, что нам надо!
     Проснувшись поздно утром, поняла, что первый дизель на Родаково уже ушёл,  следующий будет через четыре часа, поэтому придётся ехать к маме в посёлок перекладными, по Бахмуту – старому тракту, где  легковых и грузовых машин всегда было много. Трамваем добралась до окраины Луганска, к парку Горького, остановилась на углу  военкомовского  магазина и стала  ожидать попутку.
     Солнце спряталось за сплошные тучи, погода портилась. Последние майские дни были хоть и тёплыми, но грустными – у меня рушились все планы, я стала уже каяться, что взяла рано отпуск, что еду в неизвестность, что денег у меня маловато, и, пожалуй, придётся взять с собою тёплую кофту и брюки, ведь на море, у воды, может быть прохладно, как сегодня.
     Из-за поворота выехал голубенький,  аккуратный «Москвич» последней марки. Голосуя, я вскинула руку. В приближающейся машине мельком увидела угрюмое лицо водителя и резко опустила руку: да ну его, не понравился он мне.
     Водитель проехал шагов десять вперед, потом сдал почему-то назад, ко мне.
   - Вам куда? – спросил он, опуская стекло с правой стороны и глядя на меня.
   - До Крымского поворота, - ответила я, сжимая в руке пятидесятикопеечную монету. Я приготовила её заранее, чтобы не переплатить лишнего, мне надо экономить деньги.
   - Садитесь, я провезу вас полдороги, а там пересядите на другую машину, так будет скорее.
   - Нет, я лучше сразу до поворота, а то мне нудно ещё раз пересаживаться, чтобы с Бахмутки, с бугра, опуститься вниз, в наш посёлок.
   - Да садитесь, я денег с вас брать не буду, - наверное, он догадался, что с деньгами у меня не густо.
     Какое-то мгновение я ещё сомневалась, потом сделала шаг к машине, и села на переднее сидение, положив свой модный тогда толстый, тяжёлый портфель с личными вещами себе на колени. Водитель улыбнулся, ничего не сказал, и мы поехали.
     Сначала он молчал, потом спросил:
   - Как вы думаете, сегодня будет дождь?
   - Не знаю, но не хотела бы, чтобы он пошёл, завтра у меня начинается отпуск.
   - И далеко путь держите?
   - Сейчас еду к маме, надо рублей пятьдесят занять, а потом в Крым, в Коктебель.
   - Одна?
   - С подругой.
   - Это хорошо. – Он внимательно посмотрел на меня и произнёс: - Да бросьте вы этот портфель на заднее сидение, вам же неудобно сидеть.
     Он притормозил, бесцеремонно взял мой портфель и бросил его на заднее сидение за моей спиной. Мне это не понравилось, но я промолчала.
     Где-то из-за туч выглянуло солнышко.
   - Вот вам и солнце для вашего отдыха.
   - Там может быть другая погода, - нехотя ответила я.
     И мы разговорились. Рассматривая водителя, я решила, что ему лет тридцать- тридцать пять, женат, у него у него двое детей: дочери лет восемь-девять, сыну пять лет. Жена должна быть чёрненькой, гладко причёсанная, красивая. Но, общаясь с ним, оказалось, что он холост, и тоже едет к своей маме!
     Мы проехали перекрёсток (полпути), где он должен был свернуть влево, к своей маме, но машина продолжала двигаться прямо. Я заволновалась:
   - Вы же говорили, что здесь сворачиваете? -  Строго сказала я.
   - Ладно, довезу уж вас до вашего поворота, с вами интересно беседовать.
     Мы продолжали ехать.
     Но на Крымском повороте - на моём повороте, - он не остановился, а свернул влево, к посёлку, где жила моя мама.
   - Вы что, передумали возвращаться? – спросила я, внимательно глядя ему в глаза. Мне не нравился его поступок, монета в моей ладошке нагрелась, и я не знала, куда мне её деть, кармана на платье не было.
  - Да что уж, тут осталось, каких-то четыре километра, довезу и поеду домой.
     Я ничего ему не ответила, пусть едет, если он так хочет, я его не просила ни за рубль, ни за полтинник.
     Мама была дома. Она внимательно, с удивлением, посмотрела на моего спутника, по его просьбе вынесла ему кружку воды. Мама не понимала, почему я не иду в дом.                       - Мне ещё в Славяносербск, в райбольницу надо, завезу Тане сарафан, вчера купила случайно, - сказала я, - а то она обидится, что не вовремя завезла.
   - Знаете, - повернулась я к Георгию, - можно я доеду с вами до вашего поворота, а оттуда доберусь до района, так мне удобно будет.  – Я осмелела,  и мне было всё равно, что он подумает: у меня мало времени.
     И мы поехали обратно.
     И снова он проехал свой перекрёсток, и довёз меня до самой районной больницы, где работала моя давняя подруга.
   - Ну, всё, добралась, - устало сказала я. – Очень вам благодарна, вы меня очень выручили.
     Георгий молча улыбался, кивая головой, потом вдруг сказал:
   - Можно, я ещё приеду к вам?
     Я растерялась: зачем? с чего бы вдруг? Но не могла же я задать ему такой банальный вопрос! И я спросила:
   - А куда мы поедем?
   - Куда душу пожелает, - последовал ответ.
     Я пожала плачами, улыбнулась в ответ , и нехотя согласилась:
   - Хорошо.
     Он уехал. А через день – два я напрочь забыла о нём, чудном попутчике. Впереди была длинная дорога, море, отдых, туристические однодневные поездки в Севастополь, Ялту и другие места. Через двадцать четыре дня мы с подругой на симферопольском поезде, за семь рублей с мелочью, благополучно вернулись в наш любимый Луганск, загорелые, красивые и отдохнувшие. В одной руке у меня был небольшой чемоданчик с летними вещами, в другой – хорошенькая сумочка, купленная в южном городке.
     На перроне было людно, народ спешил к автобусам, встречающие – нам навстречу. Чтобы не наступить никому на обувь, я смотрела под ноги. Кто-то просто мешал мне пройти: я шаг вправо делаю – и он вправо, я влево – и он влево. Я замешкалась, потом подняла голову: передо мною стоял мужчина. Лицо показалось знакомым, но чужим.
     Первая мысль: где я его видела? На приёме? Вот приходят в лабораторию люди сдавать кровь из пальца, суют тебе почти под нос свою руку, ты делаешь прокол, берёшь кровь, всё время смотришь на его руку, на свои пипетки и капилляры,  и почти не запоминаешь лица человека, так как за один лишь день у тебя человек тридцать-сорок побывает, да ещё рядом два лаборанта, тоже принимают по столько же человек, не до лица порою, совсем забываешь людей. А вот больной эти три-пять минут может вас  рассматривать сколько угодно. Они нас помнят, мы их – иногда.
     Да кто же это? И, главное, - улыбается.
     Наконец я нахожу слова для него:
   - Вы кого-то встречаете? – Сдерживаю раздражение.
   - Вас. – Улыбка становится шире.
   - Меня? – Я ещё не вспомнила его.
   - Вас! Вы же говорили, что приедете  симферопольским двадцать шестого июня.
     В моей памяти проясняются далёкие дни мая… Георгий? – Кажется так. И тупо спрашиваю себя: зачем же ты приехал? Ты не входишь в мои планы….
     Он довёз нас с подругой до заводского общежития и мы расстались, мы очень устали с дороги, после душного вагона, тёплой воды в бачке для питья, от шума и  перестука колёс. Нам бы в душ и поспать.    
   Через два дня меня позвала дежурная по общежитию тётя Тося, загадочно шепнув мне на ходу, что меня ждёт неизвестный мужчина.
     Неужели Георгий? – догадалась я.
   - Я так рад, что вы не ушли в кино или ещё куда-нибудь, -  обрадовано сказал.
   - Не ушла, но я занята. Через час я дизелем уезжаю к маме с ночёвкой. А завтра мы поедем с нею в районную больницу, младшего братика положили в лоротделение, у него гайморит.
   - Так давайте сейчас к нему съездим, -предложил он.
   - Нет. Мама приготовит ему что-нибудь вкусненькое, кое-что из одежды завести ему надо, она ждёт меня.
   - Пустяки, продукты мы сейчас купим, а остальное – завтра завезём, - не унимался Георгий.
     Где ты взялся на мою голову? – чуть не крикнула я, мне не нужна эта опёка. Потом, рассуждала я, - хотела забежать к подруге, посмотреть на купленный мною сарафан, поболтать по-девичьи, а, возможно, даже переночевать у неё.
   - Едем? – он преданно смотрел в мои глаза.
     Милая мамочка, зачем вы меня так воспитали, что я не могу послать подальше человека, если он мне мешает распоряжаться своим временем? Ну не входит он в мои планы! Зачем он ко мне прицепился?
     Я искала в своей голове убедительные слова, чтобы как-то культурно отшить его, искала повод сбежать, но топталась на месте: хоть бы моя Янка вышла и тогда она спасла бы меня от назойливого Георгия! Ещё и на «вы»  меня называет, как на казённом совещании.
   - Одевайтесь, я подожду, настаивал он.
   - Во-первых, не говорите мне «вы»! А во-вторых, у меня сегодня нет денег, я с дороги, Зарплату ещё не получила. Магазин откладывается.
   - Не беда, у меня есть деньги, купим, что надо, - повеселел он.
     Ну, чёрт с ним, - подумала я. – Пусть покупает, если хочет. Потом что-нибудь придумаю и сбегу!
     И мы поехали к брату в районную больницу.
     Мой четырнадцатилетний Витаська очень обрадовался шоколадным конфетам, и печенью, и сладкому ситро. Мы поболтали с ним минут двадцать, и он убежал в палату, делиться вкусностями со своими друзьями.
     Больше делать было нечего, даже к подруге не хотелось заезжать: что он будет делать рядом с нами – сидеть в машине и ждать, пока мы наговоримся? – Я была злая. Поэтому мы поехали к моей маме домой, там уж я от него точно сбегу!
     Но мама всё испортила.
   - Ой, это опять вы? – смеясь, спросила она. – Баба Христя принесла такое вкусное малиновое варенье, пойдёмте, чайку попьём.
     И он сразу согласился. Козёл! Где взялся на мою голову?
     Расставаясь, я очень его просила, чтобы он не ездил за мною туда-сюда, это его личное время, расходы на бензин, и вообще – он ставит меня в неловкое положение.
   - Тебе же надо проведывать брата, он будет ещё неделю лежать или больше. Мама твоя работает каждый день, а мы с тобою будем навещать его.
   - Ничего, потерпит, не маленький, - ответила я. – Мы его и так не обижаем.
     Не знаю, как у него смены на работе складывались, но через два дня он снова прикатил ко мне в Луганск в общежитие.
   - Вот я баночку мёда Витасе твоему захватил, отец вчера первый мёд откачал. Поедем?
     Мёд Витаське пришёлся по вкусу, всё сам слопал, или ребята помогли, мне не досталось.
     До вечера было ещё далеко. Мы смотрели с ним друг на друга и не знали, что нам делать дальше: домой рано, а так он не отстанет.
   - Может, у речки посидим? – спросил он.
   - У меня дедушка в селе Крымском живёт, ты знаешь – это не далеко, минут двадцать езды. – Надо было как-то убить время, а также и доброе дело сделать, ведь к деду мы редко выбирались.
   - Поедем. Сколько ему лет?
   - Восемьдесят три.
   - Это здорово, - восхитился он.
     В первом же магазине на нашем пути он купил бутылку коньяка, хлеб, палку полукопчёной колбасы и килограмм мягких пряников к чаю.
     Когда мы въехали на улицу Комарова, на которой жил мой дедушка Гриша, было уже семь часов вечера. На середине улицы, на лавочке, рядом со старушками сидел мой дедушка. Я сразу его заметила! Я узнала бы его из сотни стариков: худощавый, в серой кепочке, с небольшими усиками, которые он регулярно сам подстригал ножницами.
     Мы притормозили, хотели посадить в машину, но он махнул рукою:
   - Поняй! – что означало: езжайте! – А сам остановился на минуту, о чём-то ещё перекинулся словами со старушками, и следом за нами подошёл к своему дому. Мы ждали его у ворот.
     Они поздоровались с Георгием за руку, и мы пошли во двор. Здесь всё было как всегда: на цепи вдоль забора бегала наша рыжая добрая собака, на внутреннем заборчике, между двором и огородом,  на кольях сушились, калились на солнце два глиняных молочных кувшина и литровые стеклянные банки, висел небольшой половичок. У порога рос куст винограда с голубеющими кистями ещё  мелких ягод, у порога стоял старенький веничек. Всё подметено, чистенько.
     В доме, прикрытая небольшим куском марли, на столе стояла литровая банка молока, холодильника у дедушки никогда не было. Всё хранилось или в прохладном коридоре или в погребе. Но погреб, холодный, просторный и глубокий, построенный лет шестьдесят назад, когда дед был ещё молодым, находился в глубине двора, за заборчиком, считай, что в начале огорода.
     Кто-то, очевидно, принёс ему мисочку с красными помидорами, она стояла рядом с молоком. Дедушку часто угощают, он один тут мужик, на всю улицу, старожил, остальные – пожилые женщины или и вовсе старушки. Молоко ему часто носит кума, у неё до сих пор  есть ещё своя корова, её взрослые дети живут с нею, вот и сеном снабжают, и в уходе за нею помогают. А ещё дедушка ходит на похороны и поёт там со старушками церковные песни. Это нравится крымчанам.
      Я оглянулась назад -  там, в другой комнате, в гостевой, в святом углу, всегда висела большая икона: на голубом фоне, на кресте распят Христос. Мне было три года, когда я стала понимать, что этот бедненький, мучающийся дяденька, наверное, хороший человек, потому что утром и вечером бабушка подходила к иконе и молилась, она читала «Отче наш». Меня никто не заставлял не креститься,  не учить молитву. Она сама выучилась. Навсегда.
     Позже, когда я была уже почти взрослой, лет шестнадцати – восемнадцати, однажды, стоя у иконы Христа, Попросила себе мужа такого, чтобы он не пил водки, как мой отец. Ничего больше не просила – только, чтобы не пил. Я не знала, что другие девушки просят мужа богатого, красивого, любящего, как говорят сегодня: сексуального, домовитого, чтобы  жалел, подарки дарил. Я просила только об одном - чтоб не пил! Наверное, Бог удивился и спросил ( а может, и не спросил, а мне показалось):  тебе, чтобы не пил и не бил, и всё?  - Я ответила: и всё! Он сжалился и прошептал: хорошо. Мне порою кажется, что я это слышала наяву…
     Я снова оглянулась на икону распятого Христа и мы стали угощать дедушку, а он угощал нас.  Мы выпили с ним по 50 граммов коньяка, Георгий не пил, он же за рулём.
     Уходя, дедушка придержал меня за рукав в коридоре:
   - Это что, жених?
   - Не знаю, - прошептала испуганно я, - мы к Витальке в больницу ездили.
   - Ладно, потом. Потом расскажу, - ответил он. Позже, недели через две, мы снова заехали в село Крымское. Дедушка был дома, он на электрической печке сжарил себе картошки, собирался обедать.
     Он достал из намисника (старинного буфета вишневого цвета) недопитую нами в прошлый раз бутылочку с нашим коньяком, маленькие столетние рюмочки на ножке. Я улыбнулась: нас ждал! (меня ждал), не стал сам пить, понимал, что приедем. Он разговаривал с Георгием, как с давним знакомым, деловито, по-дружески. У них даже имена почти одинаковые: один Григорий, другой – Георгий.
     Вечерело, мы засобирались домой, Георгий пошёл к машине, а дедунька снова дёрнул меня за рукав: подожди!
   - Вы прошлый раз как приезжали, то на лавочке сидела с нами Фрося. Она, оказывается, знает и его, и его отца с матерью. Это она лет десять тут живёт, а раньше жила там, где его родители. Говорит: хорошая у него семья, трудолюбивая, отец механизатор , много лет мёдом занимается, мать при доме всегда, не работала, со свекровью всю жизнь прожила. Никто в семье не пил, в тюрьме не сидел, плохого за ними ничего не водится. Ты, если  чего, можешь замуж за него выходить. Хорошая семья, я всё выспросил.     
     Мне стало смешно, я с удивлением смотрела на озабоченное лицо дедушки.
   - Да я и не собираюсь, вроде бы…  Речи не было.
   - А ты подумай, подумай. А сейчас пойдём, ждёт на улице.
     Мы поехали домой, в Луганск, завтра у меня рабочий день.
     Дорогой мы молчали, не хотелось говорить.
   - Почему молчишь? – спросил Георгий, искоса поглядывая на меня.
   - О дедушке думаю… Скоро осень, на зиму он переедет в поселок к старшему сыну, где просторно, или к меньшему- зимовать. А в марте, ты ему хоть что хочешь говори, а он вернётся сюда, в родной дом.  Этот дом ему построил его отец, когда деду было девятнадцать лет. Дед тогда жениться надумал, а его отец, Стефаний, сказал: вот построим тебе дом, тогда бери свою Нюру и женись, мужик должен свой дом иметь, тогда он и дорожить семьёю будет, и всё у него сложится как надо. Всякая птица сначала гнездо вьёт, а потом уж деток заводит. - Так они и поступили, не противились родителям.
   - Мудро… Хороший у тебя дед. Хороший!
    - А прадед ещё  крепче был, о нём надо рассказывать и рассказывать.
     Так мы проездили с Георгием по моим родственникам пол лета. И всем он нравился, даже моей классной руководительнице, Елене Савельевне, которую мы неожиданно встретили на улице в поселке. Я их всех равнодушно слушала и думала: зачем он мне нужен, он же на десять лет старше меня!
     А я уже привыкаю к нему…
     Они говорили мне, что он даже красивый, а я смотрела на него, и понимала, что до красавца ему далеко, есть и лучше ухажоры у меня.
     А я почти привыкла…
Мне твердили, что он надёжный, положительный, с ним можно прожить долгую жизнь. Я же понимала, что надёжных и положительных среди моих ровесников тоже много.
     А я уже привыкла…  Без него, как без рук.
     Да мало ли о чём говорят старики  на лавочках, нет в деревне секретов у нас! Вон где то Крымское, а где живу я, где живет его отец, - а всё всем известно… Хотя…. Ну вот как тут  обойтись без сельских разговоров, без пересудов и даже сплетен?
     А может, это и хорошо: ведь они иногда дают толчёк к принятию наших серьёзных решений, иногда - предостерегают от неудач. Для меня разговор с моим родным дедушкой – был судьбоносным, я почему-то прислушалась к его совету, и приняла его сторону, решилась на брак с Георгием. Я же просила у Бога непьющего мужа? – Получи!

     Пройдёт несколько лет, дедушки уже не будет в живых, и я, часто вспоминая наш с ним разговор, давно устав от жизни, натерпевшись и настрадавшись от начальников, неудовлетворённых жизнью сотрудников,  от родственников, от знакомых и незнакомых людей, обретя свой личный – жизненный опыт, а не чужой, однажды, всё также мысленно обращаясь к любимому деду, скажу, скорее всего сама себе:  «Эх, дедуня, а в жизни чаще оказывается, что, если кто-то ничего не украл, не убил, не сидел в тюрьме, - это не обязательно, что он будет хорошим человеком! Сколько бывает намешано в человеке, что понимаешь, - это ещё не всё, и даже не самое главное, чтобы поверить в его порядочность, благопристойность, в его доброту, дружбу, всё то, что человек выставляет напоказ людям.
     А чужие разговоры, сплетни - не сплетни, - это было всегда и везде, от этого в деревне не спрячешься, это просто деревенская новость, хорошая или плохая, поговорят и забудут, а на следующей недели  говорить будут уже о ком-то другом…
     Чего только стоит пьянство в семье, зависть или жгучая, беспричинная ревность, которая убивает всё самое лучшее, или жадность?  С таким белый свет не мил станет, и жизнь покажет длинною-предлинною, как столетие.
     Эх, поговорить сегодня с дедунькой! Чтобы он сегодня мне сказал?