Вячеслав Гусаков

Куманев считал себя интеллектуалом, хоть и со школьных лет толком не прочел ни одной книги. Зато пересмотрел не одну сотню фильмов, так как свой бизнес начинал с видеопроката, затем торговал видеокассетами. Потому любил щегольнуть киношными фразами, которых превосходная память сохранила немалое количество.
- Как ты думаешь, почему тут, - Куманев выразительно постучал указательным пальцем по своему лбу, - ты не видишь надписи «Лох»?! Почему не видишь надписи «Лох»?! Потому что ее тут нет!!! Нет, придурок!!!
- Толик… Э-э… Анатолий Павлович, ну я же не обманываю! Я бы все вернул! Говорю же вам, одноклассника встретил, и так получилось…
- Витек, думаешь, я поверю в байку о том, что ты кого-то на четыре косаря бакинских развел?! – прервал Куманев оправдательный монолог человека чуть моложе его, сидевшего на кровати и наспех одетого. – А вот меня ты точно развести хотел! Тупо развести, дебильно. Услышал, что Шиян влетел, и сварганил по-быстрому басенку об «отстежке». Думаешь, «обул» простачка?!
- Но они, правда, приходили! Правда, отдал! И две «штуки» я уже вернул, в сейфе они.
- Сейф я проверил вечером: ни хера там нет. Еще один твой номер не прошел, «господин соврамши». И не приходил никто, не мог прийти. Шиян – человек подлый и алчный, но он – не сумасшедший, чтоб сдать меня. Когда к нему пришли, он отбрехивался, что сбагривал товар кому-то, кого видел только в дни расчета, и начисто не в курсах, куда они потом девали то, что брали у него. Именно так и говорил. Надежный человек мне это пересказал. Не прошел твой номер.
- Какой номер?! Я клянусь всем, что у меня есть, чистую правду рассказал!!! Две тысячи я ложил в сейф! Ложил!!! Аня! Аня их видела! Описать может.
- Описать?! Как?! Я, когда сегодня днем у вас был, слышал, что Аня на работу спешила, очки не те взяла: не свои, а – кого-то из домашних. Её очки ей муж только ближе к обеду принес. А до того могла даже тебя за Алена Делона принять.
Куманев сам засмеялся со своей шутки. Несколькими секундами позже засмеялись пришедшие с ним четыре молодых человека.
- Да, чуть не забыл, - продолжил Анатолий. - Этот шалман, где мы сейчас беседуем, – немного мой: на треть, если точнее. Потому-то я всех своих и приглашаю сюда на корпоративы, а не только потому, что тут вкусно кормят и номера для интима есть. Въехал, наконец?! Нужно быть конченым ушлепком вроде тебя, чтоб чухнуть в мое заведение тратить бабло, которое у меня же и увел. Кстати, за бухло, жрачку и апартаменты можешь не рассчитываться, я тебя угощаю, а Светику мне вообще приятно подарок сделать. Надеюсь, ты с нею был достаточно ласков? И долг твой тоже тебе прощаю. Но одна загвоздочка есть: выйдешь отсюда, как только кое-какие бумаги подпишешь. Только – так. Возражать не советую. Я ребят среди ночи с постелей поднял, они и так, бедные, аки пчелки, пашут, а тут еще и сна законного по твоей милости лишились. Если сильно рассердятся… Думаю, ты понял, что будет. Дима, обслужи!
Из-за спины Куманева вышел похожий на куклу Кена молодой человек, державший кожаную папку, вынул из нее ручку и документы, положил их на стоявший у кровати журнальный столик. Сидевший на кровати другой молодой человек, испуганно озиравшийся вокруг, дрожавшими руками взял бумаги, просмотрел их. Затем перевел затравленный взгляд на Анатолия, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, наконец, собравшись с силами, произнес сдавленно:
- Зачем… зачем – так? Получается, я увольняюсь, полностью выхожу из дела и все отдаю… Но я же в это своё вложил, хату продал, на съемную переехал! Тридцать семь штук – «зеленью»! Что я семье скажу?!
- У-у, дружок… Знаешь, я вдруг обнаружил у себя ясновидческие способности, и вижу, что в ближайшем будущем тебя ждет очень интересный разговор с твоей семьей. Ты даже не представляешь, насколько интересным будет этот разговор, - ответил ему, улыбаясь, собеседник. – И как твой язык поворачивается даже намекать на то, что я несправедлив к тебе? Я – само великодушие, родной мой. Например, бабки свои с тебя не требую. Любой другой уже все бы до копейки вытряс и закатал бы тебя в асфальт живьем, а я прощаю, устраиваю аттракцион невиданной щедрости. Несмотря на перенесенный стресс. А иметь с тобой дело в будущем не хочу, чтоб стресс этот не усугублять. Здоровье берегу, знаешь ли. Потому подпиши бумажки. Пожалуйста.
Виктор посмотрел сначала на Куманева, потом на четверых парней, сопровождавших его. Трое из них – охрана Анатолия, и, возьми они кого-то «в оборот», несдобровать тому: ребята были способны на все, и моральных барьеров для них не существовало. Когда только зарождался совместный (до того дня) бизнес, Виктор не раз видел этих молодчиков в деле. Деньги и связи его бывшего компаньона решали почти все проблемы, но иногда приходилось действовать жестко. Например, когда их детище, рынок в новом спальном районе, пытались прибрать к рукам «гости с гор»: буквально за полчаса после нескольких телефонных звонков спесь из джигитов выбивала почти вся городская шпана, а те трое были «играющими тренерами», и каждый стоил десятка своих подчиненных.
Потому ничего не оставалось делать, кроме как подписаться под отречением от высокооплачиваемой работы, от доли в бизнесе, а заодно – от мечты о «козырной» жизни.

***
Утром того дня Виктор Ивонин, подойдя к администрации рынка, увидел, что у входа в здание стояли двое мужчин лет тридцати.
- Вот – директор, кажись, - сказала им уборщица Аня, поливавшая цветы, которые росли в вазонах у входа.
Мужчины подошли к Виктору.
- Налоговая милиция, - вместо приветствия произнес один из них, и оба показали удостоверения. – Разговор есть серьезный, очень серьезный.
- Прошу в кабинет.
- Давайте лучше прогуляемся.
Визитеры рассказали, что днем ранее они «накрыли» подпольный цех, где выпускали «паленые» водки и вина. Хозяин цеха, некий Шиянов, на допросе рассказал, что основным его заказчиком было кафе «Для своих», имеющее отношение к этому рынку. Налоговики предлагали договориться «по-хорошему»: по две тысячи долларов – каждому, и все, что касается этого кафе, «испарится».
- Пока зашло не особенно далеко, и до обеда еще можно кое-что подшаманить: документики подправить, Шиянову в обмен на смягчение участи предложить о кафе вашем забыть, он вряд ли откажется, - сказал один из гостей. – Только так: бабки – сразу. Никаких «Я подумаю» или «Посоветоваться надо». Знаем мы эти «финты ушами». Идёте в отказ, пускаем дело по инстанциям, и отмазка обойдется как минимум раз в десять дороже.
Ивонин предложение принял. Вместе с гостями молча (полной тишины потребовали визитеры) прошел в кабинет, также молча достал из сейфа требуемую сумму и отдал.
Когда налоговики ушли, Виктор позвонил Анатолию Куманеву, человеку, де факто руководившему этим рынком, а также еще несколькими магазинами и почти всеми здешними легальными и нелегальными пунктами сбора металлолома. А де юре этот человек, один из самых богатых в городе, последние три года руководил созданной им же общественной организацией, претенциозно названной «Институт социокультурных исследований», и благотворительным фондом «Всем миром». Обзавелся имиджмейкерами и спичрайтерами, выступал на круглых столах и других мероприятиях, одаривал к праздникам школы, детсады, больницы и интернаты. Усилия и деньги не пропали даром: год назад стал депутатом городского совета и торил себе путь в большую политику. Не забывая при этом и о своем немаленьком бизнесе, к которому формально отношения не имел, но фактически держал руку на пульсе, а когда было нужно – и на чьем-то горле.
Амбиции Кума (так Анатолия по старой памяти называли в городе) и помогли Виктору Ивонину, старший брат которого, Дмитрий, был в армии дружен с Куманевым, стать директором недавно открытого рынка. Респектабельный общественный деятель и меценат, в какого Анатолий к тому времени превращался из прожженного барыги, очень не хотел быть официально связанным с базаром, но не собирался и отказываться от перспективного бизнеса. Потому искал человека, который был бы пусть не очень умен и сноровист, но достаточно предан и надежен. Проще говоря, чтоб не «кинул». Тут по протекции Дмитрия и подвернулся Виктор. Подиректорствовав год, попросился войти в долю, получил согласие. Продал квартиру, пообещав жене золотые горы в не самом далеком будущем. И вложил вырученное в начавшее тогда строиться рядом с рынком кафе «Для своих». Куманев вложил все остальное, что было необходимо для открытия заведения, а еще сделал так, чтоб рынок десятой дорогой обходили «пасущиеся» в таких местах разносчики готовых обедов и «чай-кофе-капучино».
И вскоре кафе монопольно кормило торговцев во время рабочего дня, а, отторговав, они шли туда «посидеть», и оставляли солидную часть заработка: в удачные дни – с радости, в неудачные – с досады. Не было недостатка и в других посетителях, часто заказывались банкеты. Кафе работало полтора года, дела шли хорошо, Ивонин уже представлял себя владельцем хорошей квартиры и приличного авто.
- Говоришь, два хмыря из налоговой приходили?! – переспросил Куманев после того, как Виктор по телефону рассказал ему об утреннем происшествии. – Что Шияна взяли, я уже слышал. Говорил ему, чтоб не наглел. Он же рядом со своим домом два соседних купил с участками и уже целый заводище там забабахал. Поделом ему будет. Впрочем, отмажется на раз-два, не впервой ему. А вот того, что он меня сдал, не могу понять. Получается, вот она – благодарность. Я ж его из говна в люди вытащил… Ладно, об этом с ним перебазарю. С четырьмя штуцерами разберемся, сочтемся как-нибудь. Что сунул их этим двум козлам, одобряю. Хоть и не сделают они мне ничего, но если б каша заварилась по-взрослому, пришлось бы вмешиваться, а мне сейчас не с руки в таких делах светиться. Меня, кстати, к ордену представляют. Даже прочту тебе: «За весомый личный вклад в становление гражданского общества, пропаганду идей гуманизма и активную благотворительную деятельность». Вот так!
- Поздравляю, Анатолий Павлович.
- Ну чего ты обзываешься?! Мы ж уже договаривались – без отчеств, партнер.
- Хорошо… То… Толик.
- Вот и класс! Бывай. Заеду сегодня.
После разговора Виктор по-быстрому справился с наиболее насущными вопросами, которые нужно было уладить в тот день, благо их оказалось немного, и решил сходить посмотреть, как строятся мясной и рыбный павильоны.
Когда шел по рынку, услышал сбоку от себя:
- Извините, не подскажите, где тут можно найти обменный пункт.
Ивонин обернулся и застыл на месте от удивления. Перед ним стоял его одноклассник, первый, встреченный после окончания школы. Их выпуск был особый: последний для небольшой школы на окраине города, которая прекращала свою более чем вековую историю. Других учеников перевели в недавно построенную школу в двух кварталах от старой, учителей – по другим школам города. И последний выпуск так потом и не собирался, да никто и не горел желанием: класс был, мягко говоря, не особенно дружным. Виктор даже не знал, как сложились судьбы одноклассников: через месяц после окончания им школы женился старший брат, Дмитрий; родители отдали молодой паре свою квартиру, а сами вместе с младшим сыном, переехали на другой конец города. К жившей в большом частном доме сестре отца, которая была несказанно рада этому: после смерти мужа (семья была бездетной) и перенесенного инсульта жилось ей очень нелегко – и эмоционально, и физически.
- Горельников, твою мать нехай! Не узнал, чертило?! Хоть кого-то из вас в кои-то веки встретил!
- Узнал, Виктор. Сразу же узнал.
- Едрен батон! А ты и не изменился почти. Ну не постарел, хоть и семь лет прошло. Хотя… Изменился, конечно, как-то. Ну… не знаю… как-то изменился. Но вообще, так… как будто и остался таким, как в школе был. И костюм на тебе, как в школе носил. И ты… Это… За фигню ту на выпускном… Извини, в общем. Спороли мы, конечно по пьяни…
- Что было – прошло. Не бесследно, правда, но что уж вспоминать, когда дело сделано? И ты прав в том, что изменился я. Все мы меняемся, каждый – по-разному. Ты даже не представляешь, как и насколько я изменился. Даже не представляешь… Ну, ладно, хватит об этом. Вить, говорят, на этом рынке есть обменник с хорошим курсом. Не подскажешь, где?
- А зачем тебе?
- Деньги поменять, конечно. Правда, не знаю, смогут ли они поменять всё.
- А сколько у тебя?
- Четыре тысячи долларов.
- Ни фига себе! Откуда?
- Ну скажем так, появились они у меня. Не переживай, не украл.
Виктор на несколько секунд задумался, потом приобнял своего собеседника за плечи и сказал:
- Слушай, а не хочешь ли ты, чтоб эти деньги поработали на тебя? Ты ж знаешь, кто я? Не в курсах? Я тут – директор и кое-где – совладелец. Предприниматель, в общем. Такие вот дела! Не веришь?
- Верю. Да и знаю я, кто ты. А что имел в виду, когда сказал, что деньги поработать могут?
- Да история такая… В общем, проблемы у меня. Разрешимые, конечно. Но они стали бы еще более разрешимыми, если б ты мне эти четыре тысячи долларов занял. А верну я тебе четыре двести. Ясное дело, не завтра, а максимум в течение года: ежемесячно – равными частями. Будет надежнее, чем в банк ложить.
К огромному удивлению Виктора его одноклассник согласился без раздумий и лишних вопросов. Еще большее удивление вызвало то, что Роман Горельников отдал деньги, сказал: «Ну, пока. Увидимся» и исчез в уже образовавшейся к тому времени на рынке немаленькой толпе. Ивонин попытался было догнать его, но тот словно испарился. Виктор был очень раздосадован, что не успел ничего расспросить о том, кем же стал школьный пария, и о других одноклассниках.
«Как был – лох, им и остался, - подумал Ивонин. – Ладно, найдет меня тут. Не проблема. Поговорим еще. Кидать его я не собираюсь, о репутации как деловому человеку заботиться надо. Бабло отдам, как сговорились. Где б еще нашел такой почти дармовой кредит? А четыре штукаря «зелени» Кум по-любому не простит: хоть частично, но придется компенсировать, и не за год, а быстрее».
Куманев приехал в середине дня на «BMV X5». Виктор заметил, что рядом с ним сидела местная знаменитость, теледива Виктория Шереметьева. Вернее, Виктория Шереметьева – на экране и на тусовках, а в паспорте – Валентина Шпунтова. Эта жгучая брюнетка, которая еще недавно вела светскую хронику местного пошиба и читала погоду на кабельном «Правильном TV», а сейчас ведет еженедельное ток-шоу, наверняка отметилась в рукоблудных фантазиях большинства городских пацанов, извращенцев и просто обделенных мужчин. Но в жизни делать с ней то, о чем тысячи только мечтали, мог только Кум, которого она называла «Толюша». Была, можно, сказать, его официальной любовницей, о существовании которой жена, скорее всего, знала. Но вынужденно мирилась, так как она и трое их детей получали от главы семьи все, что желали, по первому полунамеку.
Виктория осталась в авто пока ее «папик» общался с людьми, общими с ней по происхождению, но абсолютно не ровней по нынешнему статусу. Так считала она, дочь продавщицы и шофера, а с недавнего времени – победитель местного рейтинга «Человек года» в номинации «Журналист» (действо спонсировал, конечно, Куманев, ставший просто «Человеком года»), член наблюдательного совета фонда и общественной организации своего любовника, желанная персона на разного рода мероприятиях. Говорили, на следующих выборах Куманев купит себе место в областном совете, а в городском оставил вместо себя это капризное и напыщенное создание, которое к тому времени должно заменить приближающегося к пенсионному возрасту главного редактора «Правильного TV».
- Толюша, ну долго еще? – с напускным раздражением спросила Шпунтова-Шереметьева.
- Пять сек, солнц, - ответил Куманев.
- И не хочу я в твою «Идиллию». Надоела она уже. Давай нормально тусанемся!
- Хорошо, кисюнь. Ну я «отстрелялся». Поехали.
После отъезда хозяина рынка Ивонин пребывал в просто распрекрасном настроении. Они договорились, что со следующего месяца Виктор будет получать причитающуюся ему долю прибыли от кафе: за полтора года расходы на открытие заведения и его «раскрутку» окупились, прошла пора «чистогана». То есть, даже при самом неудачном раскладе тысяча долларов в месяц выходила дополнительно к зарплате гарантированно. А при хорошем… Надежда была именно на хороший или очень хороший расклады.
- И как это некоторым удается! Тут корячишься, вкалываешь, как проклятый, а что с того имеешь?! А этот… Ни дня ж, наверное, нормально не работал, а – и машин несколько у него. Слышал, «Астон Мартин» недавно купил. И дом, говорят, нехилый, и телку какую трахает, да еще и при живой жене! Эх…
Это стоявший за спиной Ивонина Костя Тарутин, прораб стройки двух павильонов, разжаловался на жизнь. Слушая нытье и причитания в исполнении этого почти двухметрового «лба», Виктор молчал. Но когда после «Эх…» прораб перешел на такой отборный мат, от которого стало нехорошо даже находившимся поблизости рыночникам, видавшим и слыхавшим немало, не выдержал:
- Хватит! Сам тоже неслабо зашибаешь! И не забывай, кто платит тебе. А то расходился, как Ленин на броневике! Найдется «добрая душа», стуканут Куму…
- Мне уже все похрен! Понимаешь?! Мне – тридцать шесть. Когда за свою гребаную квартиру кредит выплачу, к полтиннику буду подлазить, и единственная будет радость, что загнусь к хренам собачьим в своей собственной квартире и сына бомжевать не оставлю. Это я только с виду здоровый такой. А внутри: спину заклинивает, поджелудка шалит… Ты только не смейся, но с женой с шести раз за ночь до двух-трех в неделю «съехал». А все потому, что пашу, как проклятый. Прораб-то я – прораб. Но чтоб объекты поскорее сдавать, за все браться приходится. А до прорабства ишачил как! Жара, мороз, а мне, как тому соловью, все по…
Нажаловавшись вволю, Костя пошел работать, а у Виктора после его слов остался неприятный осадок. Куманев и вправду себя ну очень не обижал. Если Ивонин еще только начнет получать свою долю с кафе «Для своих», его шеф получал причитающуюся ему «отстежку» уже со второго месяца работы заведения, и если б не необходимость постоянно и независимо от размера выручки отдавать эту немаленькую сумму, расходы «отбились» бы и пошла бы прибыль еще раньше.
Но Анатолий диктовал свои условия. При этом Виктор даже не представлял, чем занимается, как проводит свой день его «бугор». Знал только, что почти каждый вечер он со своей Викторией-Валентиной проводит в VIP-номере ресторана «Идиллия». Несколько раз Ивонин был в этом заведении на корпоративах, организованных хозяином рынка. При других обстоятельствах, когда нужно лично оплачивать желудочные и все прочие удовольствия, – ни разу. По одной простой причине: в этом ресторане ужин на двоих обходился в почти всю месячную зарплату Виктора. Конечно, получая процент с кафе, он станет еще состоятельнее. И тогда… Разумеется, после того, как купит собственное жилье, потом – авто, потом…
«И чем я лучше Кости-прораба? – подумал Виктор, - Да только тем, что такая жизнь еще в депрессняк не вогнала. И не горбом деньгу зарабатываю. А так… Вот сейчас даже когда бабло нормальное пойдет, ничего путевого не смогу себе позволить: хата нужна, и не лишь бы какая, а путевая, но такая минимум «штук» на двести баксов потянет. Машины понадобятся – себе и благоверной: не зря ж она это все, что сейчас творится, терпит. А это – еще сотка «штук» баксов как минимум. М-да… В кредиты влезть придется. И даже если все пойдет, как по маслу, совсем из долгов вылезу примерно к сороковнику. Нехило, мля! Таким дядечкой буду, что уже и не очень-то «позажигаешь», даже если здоровье не забарахлит. А у Кума – все – ништяк: никаких кредитов, сам себе хозяин, в кабаке за вечер может оставить столько, сколько я за месяц «заколачиваю»… А я так, наверное, ни разу и не «оттянусь» толком за всю свою поганую жизнь».
Тут Ивонин обратил внимание, что мимо административного корпуса рынка, возле которого он стоял, проходила Светлана, реализатор в одном из модулей с косметикой и бижутерией, барышня лет 25-ти с крайне нестабильной личной жизнью. Возникшую идею Виктор не обдумывал ни секунды. Понимал, как только начнет «прокручивать» замысел в голове, немедленно возникнет уйма поводов отказаться от него. Потому действовал «с наскока».
- Светуля, привет, - сказал, подойдя к девушке. – Какие планы на вечер? Может, предложения принимаются?
- Да вот, как раз объявила конкурс среди ухажеров на лучший план моего сегодняшнего вечера, - игриво ответила барышня.
- Победитель определен! Им стал некий благородный рыцарь, желающий подарить даме сердца просто идиллический вечер! Точнее, вечер в «Идиллии».
- Этот рыцарь прикалывается или…
- «Или…», крошка, «или…»!
- Тогда жду господина рыцаря.
И Света назвала место в городе, откуда Ивонин должен был забрать ее.
Настроение у Виктора улучшилось сразу же и многократно. Все складывалось просто замечательно. Было место, где можно хорошо провести время; было с кем это сделать; и было – на какие «шиши». Минимум две тысячи «зеленых» можно было «просадить». Куманев сказал, что из четырех тысяч долларов, которые ушли на «подмазывание» налоговой милиции, Виктор может возместить в кассу рынка только две тысячи, что он и сделал сразу же после отъезда босса.
- Мы же – компаньоны. Потому попадалово – на двоих, - заявил Ивонину Анатолий.
«Компаньоны-то – компаньоны, но ты с кафешки «навариваешь» чуть ли не с открытия, а я вот только начну. И Шиян с той бурды, что нам продает, наверняка тебе «отстегивает», а потом за мой счет компенсирует, «вбивая» затраты на мзду в цену», - подумал тогда Виктор.
До самого вечера и вечером он пребывал в превосходном расположении духа. Да, его ждут еще годы скромной (или относительно скромной) жизни, но перед этим он разок «оттянется». Правда, не с супругой, но так даже лучше будет. Татьяна, жена, ждет не дождется, они снова станут владельцами, а не арендаторами жилья, получат другие блага. На всем экономит. А неделю назад устроила жуткий скандал, когда муж сказал, что был бы не против поменять свой мобильник на смартфон: мол, не та ситуация, чтоб роскошь себе позволять. Думая об этом, Ивонин вспомнил «Vertu» Куманева: эта цацка по стоимости своей несколько смартфонов заткнет за пояс.
Мысль о «Vertu» окончательно убедила в необходимости «оттянуться».
«Иначе можно совсем загнобить себя. Ну чем я хуже? Я ж для него бабки «заколачиваю», которые он так лихо просаживает. И должен хотя бы иногда нормально отдыхать, чтоб не потерять вкус к жизни. Танюшку я, конечно, люблю… М-да… И как-то все не очень хорошо по отношению к ней получается… А не погорячился ли я? Ведь светит не только поход в ресторан, но и, так сказать, «продолжение банкета»… А, с другой стороны, мне как мужчине это, может быть, даже необходимо. Таня-то – скромница в постели, с ней не особенно разгуляешься, а так и «остыть» недолго. Потому правильно я делаю, наверное, чтоб кураж мужской в себе подпитывать. Да и не все ж две «штуки» баксов прогуляю. Куплю с них и Танюшке подарок, чтоб совесть не сильно мучила», - думал Виктор.
Потом он позвонил жене, рассказал о необходимости срочно ехать в соседнюю область разбираться с нерадивыми поставщиками стройматериалов, о том, что за день с этим делом не справится, потому придется задержаться до завтрашнего утра.
Вечером вызвал такси и встретился со Светланой в условленном месте. В дороге у девушки зазвонил телефон.
- Мамуль, - заворковала она в трубку, - давай завтра зайду к вам. Я сейчас – просто никакая: товар привезли, натаскалась так, что ничего не чувствую и ничего не в состоянии делать. Нет, не дома. У подруги переночую, она рядом с рынком живет, завтра к семи утра на работу: надо разгребать то, что привезли. А вот вечером зайду. Ну пока! Чмоки!
Кладя телефон в сумку, Светлана заговорщически подмигнула Виктору, который в тот момент думал:
«Хорошо, что девочка понимает: классное времяпрепровождение не заслужить только за красивые глазки. Игра в Дон-Жуана отменяется, можно не напрягаться: Светуля к употреблению готова. Понятливая, стервоза! И врет-то как мастерски!».
Оправдание, которое его спутница нашла для матери, очень повеселило Ивонина. Он прекрасно знал, что на самом деле эту белоручку было невозможно заставить не то что какие-то ящики с машины сгружать, а даже товар на стеллажах переставить. И заставить прийти на работу в семь утра эту фифу нельзя было даже под угрозой самой страшной кары. Хозяйка модулей держала ее только потому, что продавцом Светлана была от Бога: быстро находила общий язык с людьми, могла убеждать.
Ресторан «Идиллия» состоял из двух заведений. Одно – попроще – для молодняка, с танцполом, рейвом, баром, недорогими комнатами для уединения. Второе – посолиднее – для «лучших людей» – отделенное от молодежного звуконепроницаемой перегородкой: с «живым» джазом, столиками, изысканным меню, услужливыми официантами; а также номерами, качеством и ценой не уступавшими лучшим гостиничным «люксам».
Начали они развлекаться с молодежной «Идиллии»: со слишком уж заметной ностальгией Света смотрела в сторону именно этого заведения; явно бывала там не раз, и воспоминания остались самые радужные. Виктор решил сделать приятное девушке, а заодно и себе напомнить, что рановато еще на пенсию.
Догадки насчет Светы как если не завсегдатая, то очень частого посетителя этого заведения оправдались только они подошли к танцполу.
- О, привет! Ты – под чем? Я – под «феном»! Угостить? – обратился к девушке явно хорошо знавший ее молодой человек, незадолго до того, пошатываясь, сошедший с танцпола.
- Может, мы… того… раскрасим свой мир… хотя бы немного, - обратилась Светлана к Виктору.
- Я с наркотой – ни-ни. Принцип, дорогая. Нам и без того будет неплохо.
Двумя годами ранее Виктор, тогда уверенный, что человек должен попробовать в жизни всё, согласился на участие в коллективном раскуривании «трубки мира»: дело было на дружеской попойке, куда кто-то принес анашу. В сочетании с немалой дозой крепкого алкоголя наркотик едва ни привел к плачевным последствиям. Спасло лишь то, что друзья додумались вынести пребывавшего в бессознательном состоянии собутыльника в близлежащий сквер и анонимно вызвать «скорую». После того желание попробовать всё улетучилось раз и навсегда.
- Тогда и я воздержусь, - сказала девушка.
В баре они выпили по «Маргарите».
– Пошли, что ли, маслы разминать! – предложил Виктор.
На танцполе пара пробыла примерно час. Потом разгоряченная Света потащила ухажера в комнату. Девушка наверняка не раз, как говорится, оттягивалась тут по полной программе (или кому-то помогала оттягиваться): знала заведение и его персонал, как облупленных.
В молодежной «Идиллии» комнаты для уединения были неказистыми: стены окрашены водоэмульсионкой в сине-зеленую полоску, из мебели – два дивана, обтянутые дерматином. Вероятно, клиентам вполне хватало и этого, да и большинство их посещало комнаты уже в таком алкогольно-наркотическом угаре, что наверняка было абсолютно все равно, где совокупляться, хоть – на помойке.
Под ногами хрустели разбросанные по полу упаковки от презервативов, среди которых попадались маленькие пакетики с застежкой-«зипом». Вспомнив вопрос Светкиного знакомого, встреченного у танцпола, Виктор мгновенно догадался, что в те пакетики упаковывалось. И наверняка это «блюдо» - из неофициального меню «Идиллии».
Со Светланой Ивонин намеревался вспомнить «бурную юность, прошедшую в антисанитарных условиях», как он любил говорить. Но девушка превзошла даже самые смелые ожидания. Если супруга Виктора не позволяла мужу вольности в делах интимных, то его временная пассия даже всячески поощряла их. Для нее не существовало понятия «извращение», она получала удовольствие от всех без исключения видов совокупления. И доставляла просто сказочное наслаждение партнеру. Секс с женой и юношеские «отрывы» не шли ни в какое сравнение с тем, что вытворяла эта 25-летняя бестия.
Спустя некоторое время, перейдя в ту «Идиллию», которая для «лучших людей», пара отужинала и отправилась «в нумера».
Виктор отдыхал после третьей «подачи», покуривал сигариллу. На его грудь примостила свою голову Света.
Ивонин настолько разомлел, что не сразу понял, что произошло. Не понял, почему вдруг перед ним оказались злобно-саркастически улыбающийся Куманев, его помощник и три охранника.
- Толик, привет. А что это… В чем дело? Не понял…
- Светуля, красавица, а не поехать ли тебе домой? За дверью Игорек, директор этого приюта для заблудших душ. Попроси его машину организовать. Скажи, что я распорядился, - сказал Анатолий, не обращая внимания ни на слова Виктора, ни глядя на его самого.
Светлана встала с постели, неспешно оделась, абсолютно не стыдясь наготы и предоставив всем находившимся в комнате шести мужчинам возможность обозреть все прелести своего превосходного тела.
Только после ухода девушки Куманев обратил внимание на Ивонина, спешно одевавшегося и тщетно добивавшегося от визитеров объяснений.
- Витя, - сказал он, - а чем ты, родной думал, когда меня обманывал и надеялся, что все обойдется?! Решил, что для меня четыре штуки баксов – копейки, и их можно запросто скоммуниздить?!
- Толик, да как ты мог подумать такое?!
И Виктор рассказал своему боссу о визите налоговых милиционеров и о встрече с одноклассником.
- Как ты думаешь, почему тут, - Куманев выразительно постучал указательным пальцем по своему лбу, - ты не видишь надписи «Лох»?! Почему не видишь надписи «Лох»?! Потому что ее тут нет!!! Нет, придурок!!!

***
В это утро Виктор вспомнил свой предпоследний день в теперь уже бывшей директорской должности. Тогда в кабинете работал телевизор, настроенный на музыкальный канал. Рассказывали о каком-то рок-фестивале, показывали интервью с его участниками. Почему-то обратили на себя внимание слова Бориса Гребенщикова. Он сказал, что старается избегать желаний, обходиться только планами и намерениями, четко знать, когда и как они будут реализованы.
«Желания – страшная штука, - вещал ветеран андеграунда. – Они страшны тем, что… сбываются, и часто – совсем не тогда и не так, как нам хочется».
«Умеет мозги пудрить, - подумал тогда Ивонин, - что песнями своими нахреноверченными, что бредом в интервью».
А утро, когда Виктор вспомнил слова БГ, было именно таким, как в желании, не покидавшем весь последний год. Очень хотелось хотя бы одно утро провести без привычных и надоевших спешек, выяснения отношений, решения нескончаемого потока мелочных проблем, сливающихся в одну большую проблему, уже к обеду выматывающую почти до предела. Выходными у директора были только дни, когда не работал сам рынок: два-три дня новогодних праздников, 8 Марта да Пасха. Но они пролетали как-то почти незаметно, загруженные праздничной возней, не позволяя насладиться бездельем. А так хотелось побездельничать именно в рабочий день. Но так, чтоб уже на следующий день вернуться к делам.
И вот день безделья настал. Не нужно было никуда спешить, выяснять с кем-то отношения, решать проблемы. Правда, возвращаться было некуда. На рынке наверняка уже другой директор. А Виктор, которого даже не пригласили сдать дела, не появится там еще долго или вообще забудет дорогу в те края.
Но больше всего печалило не это.
После произошедшего в «Идиллии» Ивонин до пяти утра пробыл в другом заведении: одиноко сидел за столиком в дальнем углу, куря сигарету за сигаретой и попивая кофе. Идя домой, думал, что сказать супруге. Говорить ничего не пришлось. Войдя в квартиру, обнаружил, что Татьяна не в постели. Она спала на диване, свернувшись «калачиком». Услышав, что муж пришел, проснулась, встала. Виктор понял, что спала жена совсем недолго: лицо ее было опухшим, глаза – воспаленными.
- Танюша, что случилось? – спросил обеспокоено.
Попытался обнять супругу, но та увернулась, бросив на мужа злой взгляд. Молча подошла к стоявшему на столе ноутбуку, включила его, зашла на свою страницу «В контакте», открыла ссылку, размещенную на «Стене» под словами: «Татьяна, полюбуйтесь, как Виктор хранит супружескую верность!».
Ивонин все понял и возненавидел Куманева еще больше. Виктор «зажигал» в ресторане, не зная, что его боссу уже доложили об этом. Вот почему и денег не брали, когда, отужинав, захотел рассчитаться, и за комнату вперед не взяли. Сказали, что расчет – после всего. Наверняка получили указание и догадывались, каким будет этот расчет.
Происходившее в комнатах для уединения «Идиллии» записывалось скрытыми камерами: и из соображений безопасности, и чтоб кого надо «на крючке» держать. И эти записи Анатолий использовал, чтоб «добить» того, кто, как он считал, обманул его. Записи интимных утех Виктора и Светланы «слили» в интернет, звонком или SMS-кой сообщили об этом Татьяне, и…
Ивонин ошарашено смотрел то на монитор, то на супругу. Мысли путались, в груди возникло ощущение, как будто кто-то пытается сжать сердце холодными руками. Он ждал скандала, пощечины… Но Татьяна только подошла к окну и, глядя вдаль, сказала вполголоса:
- Вон, мразь. Пошел вон.
Виктор после недолгой паузы, во время которой пытался, но так и не смог подобрать слова для объяснения, вышел из квартиры.
Утро было просто замечательным – солнечным, ярким – именно таким, какое так давно хотелось провести в сладостном безделье. Безделье было. А заодно – потерянные работа и семья.
«Хренов Гребень…», - подумал Виктор, вспомнив недавно услышанное интервью музыканта.
Полдня он бесцельно бродил по городу. Надеялся, что позвонит супруга, предложит разобраться с непростой ситуацией. Но лежавший в кармане мобильник вообще ни разу не напомнил о своем существовании.
Идущий навстречу человек показался знакомым. Поравнявшись с Виктором, человек повернулся к нему.
- Витек!!! А я думал, куда ты запропастился! Не узнал что ли?
- Валера?
- Он самый!
Перед ним стоял Валерий Ветров, одноклассник. Валерий в школе был феноменом. Учился на «отлично», но, как говорится, клал с пробором на дисциплину, был первым не только в учебе, но и во всех «подвигах», другими участниками которых были конченые двоечники. К ним Валерий относился с нескрываемым презрением, а они к нему – с безграничным уважением: за немалую физическую силу и недюжинную харизму. Последняя привлекала и девушек. О Валерии говорили, что первый секс у него был в 14 лет. Виктор вспомнил, что его одноклассник еще писал стихи, из-за чего в школе его называли «наш Вийон».
Но спустя семь лет Ивонин видел перед собой не того вызывающе красивого юнца, а нечто неопределенного возраста с заметными залысинами и обозначившимися морщинами.
- Ну, Витюха, ты – как? – спросил Валерий, - Чем занят?
- Да… Да сейчас – ничем. Или – всем… Это смотря с какой точки зрения судить. А ты-то – как?
- А так: учился, женился, разучился, разженился, послал все на хер… А сейчас просто живу. Я – человек, я – на этой земле, в этом мире… Я был… когда-то – был. А сейчас – аз есмь! Я сошел к подножию истины, открыл двери вечные… Мои безумные сны дух привел в объятия истины, и они исчезли в свете знания…
- Что это ты несешь? С бодуна ты что ли?
- Я трезвее всех трезвых, самый трезвый человек в мире!
- Валерыч, мля…
Ветров остановился. Виктору показалось, что одноклассник побледнел, его взгляд потускнел.
- Я не с бодуна, Витек, - сказал он после недолгой паузы. – Но башка раскалывается. Угости «колесами», если бабки есть. Вот, кстати, и аптека – рядом.
Они вошли в аптеку. Валерий заказал несколько упаковок сильнодействующих обезболивающих таблеток и бутылку негазированной минеральной воды. Рассчитываясь за лекарства, Виктор нащупал в кармане рядом с бумажником то, чего там, как он считал, быть не должно. Вытащил. Одноклассник и аптекарша удивленно смотрели на зажатые в ладони Ивонина стодолларовые купюры. Под этими удивленными взглядами он пересчитал деньги. Сорок американских «соток» лежали у него в кармане. Откуда? Он четко помнил, что две тысячи долларов положил в сейф, в тот самый, где Куманев потом ничего не нашел. А незадолго до встречи со Светланой обменял в банке тысячу долларов на отечественные купюры. Но в кармане все равно оказались четыре тысячи долларов, которые он занял у Романа.
От неожиданности Виктор выругался, вызвав возмущение аптекарши. Он извился, рассчитался за лекарства (отечественных денег в бумажнике было столько, сколько до обмена) и вместе с Валерой вышел. Сели неподалеку на лавочке.
Ивонина в еще больший шок ввергало зрелище, увиденное после посещения аптеки: его одноклассник горстями ел сильнодействующие лекарства, запивая минералкой.
- Что это такое с тобой? – спросил у Валерия.
- Сейчас будет получше, чем было. Ненамного, правда, но… А ты крут, дружище! Прибаблённый так, что мама не горюй.
- Да, понимаешь… Как тебе сказать… А, ладно… Ты все равно не поверишь даже со своими безумными снами в объятиях истины. Скажу только, что бабло это срочно вернуть надо, что-то не так с ним. Очень – не так. Сердцем чую. Вчера весь день такая херня происходила, что – мама не горюй. Полная, мля, мистика. Подскажи лучше, ты не в курсе, как мне Ромку Горельникова найти?
- Даже так? Ну… Ну… А, знаешь, пошли ко мне переговорим. Пошли хоть ненадолго. Расскажу кой-чего важное.
К тому времени бесцельно ходить по городу Виктору надоело, и он согласился, даже немного обрадовался приглашению, которое обещало внести некоторое разнообразие в такой непростой и такой убийственно длинный день.
Валерий жил в небольшом частном доме. Двор был запущен, зарос бурьяном. Внутри порядка было не намного больше. Ивонин предположил, что в последний раз уборку в этом доме не делали как минимум год назад.
- Бати четыре года как нет, а мать с того времени у сеструхи моей в Питере внуков нянчит, на меня они «забили», - ответил он на вопрос о родственниках.
- Так что важное ты хотел рассказать? – поинтересовался Виктор.
- Выпускной помнишь? Помнишь, что мы тогда с Ромкой учудили? – спросил у него Валерий.
Ивонин прекрасно помнил тот день. По традиции, класс пошел встречать рассвет в парк, расположенный неподалеку от школы. Роман Горельников, самый хилый из мальчишек, объект постоянных издевательств, но, несмотря на это каким-то чудом сохраняющий доброту и простодушие, весь праздник держался в стороне.
- Устроим нашему чмошнику достойный выпускной, - предложил юношам Валерий, которого в алкогольном кураже сильно тянуло на подвиги.
Не отмахнулся, сказав «Да пошел он…», только Виктор, тоже под влиянием выпитого желающий хорошенько «отметиться».
Когда класс возвращался в школу, заговорщики остановили Романа: «Задержись-ка. Дело есть». Дождались, когда остальные уйдут достаточно далеко.
- Пришел тебе трындец, - ухмыляясь, сказал жертве Валерий и вытащил из кармана пиджака складной нож.
Замысел расправы родился сам собой и сразу же реализовывался. С Романа сорвали одежду, оставив его совершенно голым, и в таком виде привязали его же одеждой к одному из деревьев возле дороги, завязали глаза оторванным рукавом рубашки. Просьбы, а потом и мольбы о пощаде вызывали смех и еще более раззадоривали.
Валерий несколько раз приставлял к горлу жертвы лезвие ножа со словами: «Собаке – собачья смерть». Во время одного такого раза у привязанного непроизвольно сработал мочевой пузырь, струя попала на туфли и брюки Валерия, бросившегося после этого нещадно избивать беспомощную жертву. Не допустил фатального исхода Виктор, сумевший сохранить в себе хотя бы остатки благоразумия. Он буквально оттащил обезумевшего от ярости товарища.
Вскоре мучители ушли, пообещав через несколько минут вернуться, чтоб предать одноклассника самой жестокой смерти. Конечно, не вернулись. В школе присоединились к классу, доедавшему и допивавшему то, что оставалось на праздничном столе.
Дома, проспавшись, Виктор осознал, что они натворили. Через день, когда нужно было идти в школу забирать оставшиеся документы, сказался больным, попросил забрать документы мать. Ждал ее со страхом. Но та только принесла документы и – всё. Не последовало никаких разбирательств. Как будто того инцидента и не было.
- Я до сих пор не понимаю, почему нас за то, что мы сделали, не наказали никак? - спросил Виктор у Валерия. – Это ж могло даже на уголовную ответственность потянуть.
- Могло, да не потянуло. Ты ж пересрал, мать прислал потом за бумагами. Я ее в школе встретил. А вот я сам пришел. Отдали мне все молча. Гробовое молчание было. Ни «здрасьте», ни «до свидания». Как будто вычеркнули меня, как будто вообще не знали. А мне – похрен. Для меня самому прийти было делом принципа, чтоб показать им, что клал я на всех этих чистоплюев. Кстати, потом узнал, почему так все обошлось. Михалыча, директора-то, в облуправление образования заместителем начальника брали, заучиху, ну эту… которую «тетя лошадь» все звали – в городское управление – заместителем начальника. Несколько училок тоже очень теплые места нашли себе. Все уже в полный рост дрочили на новые должности. А наш фортель накрыл бы эту лавочку медным тазом. Потому всё замяли: знакомства подключили, скинулись, чтоб матери Ромки дать много денег, в извинениях рассыпались, просили не губить.
- Кстати, сам Ромка зла, кажись, уже не держит.
- Путёво заметил, браток! А что ему держать-то, дохлому!
- То есть, как?..
- Да так! Не в курсах ты что ли? Когда его прохожие от дерева отвязали и матери доставили, он вроде быстро в норму пришел. Но через месяц-другой по фазе «ехать» начал. Что и как там было, не знаю. Точно знаю, что пожил с тех пор чуть больше годика. Повесился на том самом дереве, где мы его прессанули.
- Ты ничего не путаешь? Я ж его вчера встретил. Вполне нормальный он был. Не изменился даже. И даже в костюмч… Мля-а-а!!!
Виктор почувствовал, как что-то холодное и одновременно колючее возникло и зашевелилось у него в груди: он вспомнил, что встреченный им одноклассник был одет в костюм, точь-в-точь напоминающий тот, который они с Валерием порвали и останками которого привязали Романа к дереву. Точно такими же были рубашка и галстук. Понял, что это вряд ли было не более чем совпадением.
- Валера, - испуганно проговорил Ивонин, - ты скажешь, что я свихнулся, но – мы попали! Круто попали! Я это уже ощутил на себе. К нам незаметно подкрался такой трындец… такой трындец…
Он достал и выложил на стол из пиджака пачку стодолларовых купюр, из другого кармана – зажигалку. Попросил ошарашенного глядевшего на все это хозяина дома:
- Дай какую-нибудь бросовую железную миску. Для начала спалю это, - указал на доллары. – Их мне Роман дал типа взаймы, я вчера это бабло растасовал: что-то в сейфе на работе оставил, что-то обменял. А сегодня в аптеке – шасть! – а оно всё – туточки. Я охренел прямо! А сейчас понял, что к чему. Он наказать меня пришел! Оттуда! Меня эти баксы всего лишили: имущества, работы, семьи!!! Будь они прокляты!!! Будь я проклят!!! Валерыч, дай, на чем их сжечь можно! Ты где?
- Да тут я, миску ищу, - услышал Виктор из-за спины. Голос Валерия был немного глуховат, дыхание – частым и прерывистым. Ивонин подумал: «Ага… Тоже, падла, волнуешься, хоть и пытаешься казаться крутым отморозком».
Спустя секунду Виктор не смог вдохнуть, в глазах потемнело… То, что в груди было холодным и колючим, вдруг стало нестерпимо горячим...

***
- Не заперто! Входи!
В дом вошел невысокий молодой человек. Огляделся. На диване, откинувшись на спинку, сидел Валерий Ветров. Он дрожал, дыхание его было тяжелым, лицо – землисто-серого оттенка.
- И правда, дело – хреново, - сказал вошедший. – Кумар что ли долбит? Может, тачку вызвать и – в больничку тебя? Я знаю, где анонимно и из абстяги вытащат, и в форму приведут, насколько это возможно, конечно. Не нравишься ты мне.
- А я, мля, от себя тащусь просто, прям кончаю от себя!
- Если есть силы на сарказм, не все еще потеряно. Ты что в кои-то веки решил заняться той сранью, что у тебя вокруг дома? Вижу, в прихожей лопата лежит в земле испачканная, которую явно только что использовали. Не подходящее время выбрал.
- Короче, Серый, я тебе двести баксов задолжал. На столе они лежат. И еще там столько же. Это обменяй. На «тачке» смотайся, пожалуйста, к Рахиму. Спроси, сколько я должен ему за прошлое и отдай. Там должно хватить. И возьми у него. Только не той дряни, которую там варят, а из привозного. Слышал, он недавно поставку получил. Говорят, какая-то новая просто охренительная ширка: и прет от неё так, что – зашибись, и потом в рамках долго держит. Там сейчас шняга такая: звонишь в дверь, говоришь: «Я – по объявлению», тебе: «Телевизор продан», ты: «А я – насчет холодильника»; тогда открывают.
Сергей удивленно посмотрел на Валерия, потом – на лежавшие на столе деньги. Такой суммы у его друга не было с тех пор, как мать, несмотря на протесты сестры, отдала ему половину денег, вырученных с продажи квартиры. Надеялась, что сын все же остепенится. И поначалу казалось, что он действительно решил сменить образ жизни: купил небольшой дом, не появлялся в притонах. Но вскоре, когда закончились материны деньги, оставшиеся после покупки дома, организовал притон там. Вместе с Сергеем, давним другом по ширке. Продолжалось это год. Потом Сергей едва не умер от передозировки и после этого «завязал». У него непостижимым для Валерия образом получилось отвадить от его дома всех бывших друзей, они разбрелись по другим притонам. Но отвадить самого близкого друга от убивавшего его пристрастия не получалось. То был плотно в системе.
Вернулся Сергей через полчаса. Застал Валерия там же, в той же позе и в том же состоянии. Отдал ему стеклянный флакон с завинчивающейся крышкой, наполовину заполненный мутноватой жидкостью, и одноразовый шприц.
Валерий оживился, в до того помутнелых и ничего не выражавших глазах появились искорки. Он наполнил шприц, дотянулся до лежавшего на тумбочке рядом с диваном резинового жгута. Ввел наркотик. Потом откинулся на спинку дивана. С минуту сидел молча.
- Се-е-рый… Это звизде-е-ц… Ширка и правда, уматовая просто. Это даже круче, чем был мой первый приход! Реально запредельно!
Лицо Валерия светилось неземным наслаждением. Сергей давно не видел своего друга таким умиротворенным и счастливым.
- Да, Валерыч, - спросил он, - а у Рахима что, новый помощник вместо того чурки, вечно обкуренного?
- С чего ты взял? На той неделе все тот же был… Мля… Как его? Хрен запомнишь, как этих чучмеков зовут! Ну планокур тот, ты понял. А пошел он! Как меня тащит! Молоток – Рахим! Только это теперь брать буду. А что это вообще? Как называется?
- А я почем знаю? И чурки там не было. Ботаник какой-то мне дверь открыл. Я ошизел просто. Но что в деле он – сто пудов: пароль и отзывы знает. Сказал, Рахима нет, бабло взял, сам новый товар предложил. Даже представился. Сказал, Роман его зовут…
Тут Сергей, стоявший к Валерию вполоборота, услышал, как размеренное дыхание его друга сменилось учащенным с хрипами. Повернулся.
Валерий уже не сидел, а лежал на диване. Его глаза были широко раскрыты, лицо становилось то мертвенно бледным, то ярко пунцовым, будто сосуды готовились вот-вот лопнуть. Побежал к другу, услышал сквозь хрип:
- Серый, горю… Больно… горю…
Через несколько секунд лежавший на диване человек захрипел еще громче, несколько раз изогнулся, скатился на пол, из его рта пошла розовая, затем – ярко красная пена. Продолжалось это минуты две. Потом человек затих.
В голове у Сергея шумело, все тело дрожало. Он заставил себя наклониться к только что умершему в муках другу. Понял, что никогда не забудет это лицо, на которое после смерти не снизошло обычное в таких случаях умиротворение. Это было выражение лица человека, отправившегося в ад не после смерти, а в последние минуты жизни.
Попытался закрыть усопшему глаза. Не закрывались.
Сначала решил, что музыка почудилась. Потом понял, что звонил лежавший на столе мобильник Валерия. Подошел, принял звонок. Услышал в динамике:
- Валерон, флет срочно нужен. Из чего сварить есть, а негде! Всех наших менты накрыли! А Рахим… Знаешь уже?
- Что?
- Сгорел вчера! Подчистую хата выгорела! И ему – амба тоже!
В глазах у Сергея потемнело. Он понимал, что выронил телефон. Поднимать не пытался. Слышал, что голос звонившего все еще доносился из динамика:
- Валерон, ну что? Это вообще ты?! Или… Сука!!! И его…
Раздались гудки.
Вдруг из ящика стола повалил дым. Сергей сбегал в кухню, прибежал оттуда с кружкой, наполненной водой, выдернул ящик… Там уже ничего не горело, а лежала кучка пепла. Пламя погасло само собой, как и вспыхнуло. Погасло, уничтожив то, что было в ящике, но его абсолютно не повредив.
Чтоб справиться с головокружением, Сергей вышел на улицу. Начинался дождь.