Лариса Журенкова

У Алиски был бойфренд – хулиган еще тот! Местные старушки, увидев его, топающего к подъезду своей возлюбленной, резво шмыгали в свои норки и тихо сидели, как мышки. А тех, кто был слабоват на ноги, сразу же гвоздило к лавочке. На мордочках бабок сразу же появлялось смиренное выражение, они опускали глазки-буравчики и про себя шептали: «Спаси и сохрани!», что в переводе на Алискин сленг означало: «Пронеси!»
Иногда – проносило. Но чаще бандит выстраивал бабок по шарниру и проводил политинформацию на темы их подлой и гнусной жизни. Те молча кивали, когда он грозно уточнял:
- Все поняли, аборигены?- затем добавлял:
- И если порядка здесь не будет, завтра же замурую подъезд. Будем здесь ходить только мы с Колобуней, ясно? (Колобуней он ласково называл ее, Алиску).
-Ясно, – отвечали бабки.
Не боялась его только баба Тина, они с Алиской как бы дружили. (Баба Тина – да, Алиска же и сама не знала). Вообще-то бабку звали Христина – обычное имя для деревенской женщины. Но свое явно крестьянское происхождение бабка, видимо, афишировать не желала и поэтому всем представлялась как тетя Тина.
- Такой кошмар, - жаловалась она, вытирая мокрые губы кончиком белого платка в горошек, - Мефодий вчера мне сказал: «Баба Тина!» А какая я ему баба Тина?
- А кто? – выпучила глаза Алиска.
- Он мне не внук, даже не сын (детей у нее не было). То какая ж я баба? Я – Тина Леонтиевна!
- Ну, да, - кивнула тогда Алиска, подумав о том, что и этот ее платочек на голове, и неправильная речь, пересыпанная диалектными словами вперемешку с паразитами типа «это самое», выдавали ее пролетарское происхождение с головой.
Но однажды и на старуху нашлась проруха. Алискин бандит в очередной раз обучал бабок на скамейке правилам хорошего тона, и баба Тина, не выдержав, что-то вякнула.
- А ты молчи, баба Боня! – рявкнул он.
Алиска быстренько схватила своего Сократа под руку и поволокла домой, а тетя Тина, теперь уже баба Боня, от обиды даже рот не смогла закрыть.
Алиска потом еще долго распекала бойфренда за неуважительное отношение к подружке. Но с того – как с гуся вода. «Боня…» Алиска это имя асоциировала с кличкой какого-то прокуренного пирата (раз-два – и бутылка рому!) или же прожженной бандуршей Одесского борделя. Она тихо посмеивалась про себя: «Надо же такое придумать – баба Боня! Так и закрепилась за тетей Тиной эта кличка.

...Тина долго не выходила замуж. То ли из-за того, что после взрыва во время войны в нее, молодую девушку, попал осколок от снаряда, то ли из-за ее внешности. Красотой, мягко говоря, она не блистала: топорное лицо, тяжелый подбородок. Разве серо-голубые глаза да открытая улыбка делали ее лицо немного симпатичным. Кто его знает, чем приворожила наша Тина красавца-балагура Сашу, отбив его у жены-пьяницы и забрав отца у четырех детей. Как бы там ни было, но Саше она запретила общаться со всеми родственниками. Поэтому долго в подъезде считали, что они – одинокие.
Прожили Тина со своим Сашей тридцать и три года, как в сказке о «Золотой рыбке». Алиска знала, что баба Тина отдыхала с мужем то в военных санаториях (видела фото), то на море. И у нее сложилось мнение, что супруги жили душа в душу. А что им делить? Ну, разве что иногда у деда немного крышу сносило. Так это возраст. Как сносило? Послушайте. Иногда дед выходил на улицу, садился возле Алиски и своей бабки на лавочку, хватал ее, Алискину, пухленькую ножку, целовал в пятку и приговаривал:
- Ух, Алиска!!
Алиска подозрительно смотрела на деда и отодвигалась поближе к бабке.
-Извращенец, - думала.
Ее мнение о семействе изменилось, когда однажды баба Боня показала ей свою амбарную книгу. Видно, что записи в ней велись регулярно. Старательным корявым почерком бабка вела учет всех своих покупок, а также покупок деда.
- Триста граммов творогу, - читала она Алиске вслух. – Брала на рынке, вот видишь, здесь записано. Куплено за 2 рубля и двадцать копеек.
Алиска чуть не обалдела:
- Как, он денег вам совсем не дает?
- Совсем.
- А как же вы питаетесь?
- А так, вот смотри. Хлеб стоит 16 копеек. Я даю восемь, и он восемь - в общую кассу.
Алиске поплохело. Она вспомнила своего Сократа и подумала: «А если бы они жили вместе, как бы распоряжались деньгами?»
Однажды баба Боня ввалилась к Алиске и с порога спросила:
- Что у тебя есть из косметики на продажу? (Алиска торговала косметикой).
- А что вам нужно? – спросила лукавая Алиска, а сама подумала: «Омоложение, наверное, будет делать», - и захихикала про себя.
- Мужской одеколон.
- Дяде Саше? (деда тоже приходилось называть дядей).
- Нет, для Степашечки.
- А кто такой Степашечка? (Алиска подумала, что бабка совсем уж умом тронулась).
- Мой племянник.
Через полчаса Алиска узнала, что племянников у бабы Бони даже два – Степашечка и Витюшечка.
- Так, это самое, у Степашечки скоро день рождения. Дай, думаю, зайду к тебе и к нашему общему с дедом подарку от себя еще прикуплю Степке одеколон. Ну, ты смотри, чтобы дед не знал!- пригрозила пальцем бабка. - Деньги я тебе сейчас отдам, а подарок у себя попридержи…
- Хорошо, - выдавила Алиска. А потом спросила:- А как же вы отчет в книжку писать будете?
- А не буду писать. Дед об этих деньгах не знает... У меня есть своя заначка, – и она заговорчески подмигнула Алиске.
- Разве от мужа должны быть заначки?
- А как же! Ты, это самое, когда вийдешь замуж, о всех своих растратах мужу не говори. Мужикам не все, детка, нужно рассказывать. Много будет знать – скоро состарится, - ее вставные зубы обнажились в улыбке.
(Алиске вдруг перехотелось выходить замуж за бандита).
Для племянников баба Боня была своим рубаха-парнем – и рюмочку тяпнет, и душевные разговоры заведет. Так случалось, что после второй, потом третьей (баба уже не пила) мужчины рассказывали дажето, о чем можно было и помолчать. Бабка до поры до времени и хранила их кобелиные тайны.
Каждый из них – и Витюшечка, и Степашечка – лелеяли мечту унаследовать квартиру одиноких старичков. Они наперебой предлагали им свои услуги. А между собой по этой же причине не ладили, постепенно превращаясь в заклятых врагов.
Баба Боня делала вид, что не замечает этой мышиной возни возле своей персоны, и только молча посмеивалась в свой белый в горошок платочек. Но однажды она прокололась.
Как-то Степашечка явился домой, как говорится, на рогах.
- Где тебя носило? – заорала в сердцах жена. – Ты что, забыл, что сегодня 8 Марта?!
- Нет, не забыл, - промямлил он, одновременно пытаясь обслюнявить супругу и снять левый ботинок. - Шас, - Степашка полез в полиэтиленовый пакет за букетом квелых тепличных тюльпанов.
Тут следует заметить, что больше всего на свете жена Степашечки Валентина не любила тюльпанов и пьяных мужиков. Теперь получалось так, что пьяным супруг заваливался все чаще и чаще, а тюльпаны
она не любила за нефешенебельный вид и дешевую цену. И вообще, она считала, что заслуживает на большее! Поэтому Валентина рявкнула:
- Где ты шлялся, мерзавец? И где ты так надрался?
- У тети Тины, - перевел стрелки он, - мы только по стопочке…
Было одиннадцать часов вечера. Баба Боня после просмотра праздничного концерта по телевизору мирно посапывала возле своего дедушки и видела, наверно, уже третий сон.
Валентина со злостью набрала номер ненавистного ей телефона.
- Кто это? – спросонья кричала баба Боня в трубку (она еще была туга на левое ухо).- Алле! А, это ты, Валюшечка, - защебетала она. С 8 Мартом тебя! Что это ты меня сегодня не поздравила? Все поздравили… - и баба Боня собралась, как все дотошные старушки, перечислить поздравивших. Но так и застыла с открытым ртом. Грязным потоком на бабу Тину полились «поздравления». Последнее, что, придя в себя, помнила баба Боня, было то, что ей нужно забыть их номер телефона.
- И нечего спрашивать Степку! – поставила невестка в конце жирную точку. – Чем это вы его обпоили? Каждый день от вас пьяным прилазит!
Такого страшного унижения баба Боня не ощущала давно. Дрожащими от негодования руками она набрала номер Степашечки и, услышав все тот же голос Валентины, начала орать:
- Так это я спаиваю твого Степашечку? Да я ему сегодня только рюмочку налила! Да я его до этого две недели назад видела! Это ты у него спроси, где он лазит!
На том конце провода установилась немая тишина. Распылясь, Боня продолжала:
- А скажи мне, Валюшка, это самое, что он тебе сегодня подарил? Тюльпаны, небось? А своей любовнице из мясокомбината сем роз принес! (получай, фашист, гранату!) - И контрольный выстрел:
- Он сам мне рассказывал! Вот у кого он пьет, а не у меня! - удовлетворенно бросила трубку – «теперь ты мучайся!»
На другой день Валентина, собрав вещи, от Степашечки ушла. По этой причине с бабой Тиной он так и не помирился. А у Витюшечки отпал конкурент. Соседи стали все чаще наблюдать такую картину – подъезжали к дому красные «Жигули», в них чинно втискивались старики, баба Боня бралась рукой за поручень сверху (она считала этот жест очень аристократическим), сверху вниз осматривала подруг по скамейке.
- Мыршлота, - говорила деду, и уже к племяннику: Езжай!
Пришла зима. Снегу не было. Но были дожди, а потом ударили морозы, и на дорогах стал гололед. Как баба Боня не пыталась ступать осторожно, но и возраст, и больная нога давала о себе знать. Баба упала и сломала руку. Для молодого человека это как бы и не трагедия. Для бабы же Бони это событие имело фатальный исход. Баба вдруг исчезла из виду кумушек-соседок. Ни в гости не заходила, ни гостей не звала. Говаривали только, что дед вроде бы что-то делает с бабкой, так как слышали ее крики из-за дверей:
- Ой, Саша, ой, не надо, это самое! Ой, ножечка болит! Ой, ручечка ж моя!
То ли бил ее дед, то ли душил – никто не знал. Но стала бабка таять на глазах. И те соседи, что прорывались к ней, принося ей что покушать, говаривали, что лежит она в постели бледная-бледная – и чахнет.
А тут где ни возьмись и дети объявились. Чьи, - спросите вы? А дедовы. Тридцать лет никто и не знал об их существовании – а на тебе! Как Витюшка ни пытался прорваться сквозь навалу дедовых родственников – а зась! Он один, а их-то – четверо! И Витюшка отступил.
Алиска бабку как-то забросила – все решала проблемы со своим бойфрендом, пока, наконец, не избавилась он него. И потому, стыдно признаться, ее давно уже не навещала. Однажды она шла с работы и увидела разбросанную дорожку из веток ели и цветов на белом снегу.
- Кто-то умер? – спросила у трех женщин возле подъезда.
- Тетю Тину похоронили.

Квартиру родственники деда сразу же и продали, деда увезли. Мефодиевич рассказывал, что видел его в каком-то глухом селе. Тот плакал и побивался:
- Нет моей больше Тинулечки, наверно, и я скоро уйду!