Анатолий Грибанов

 ***
Андрей заметил, что довольно часто в последнее время встречает на улице пожилых мужчин, которых принимает за Евгения Петровича; в особенности в сумерках, пока они достаточно далеко от него. Только потом, через пару минут или чуть позже он вспоминает, что Евгений Петрович умер несколько лет назад.
Странно… Андрей проработал с Евгением Петровичем всего-то год, возможно, и меньше. Обычный мужчина предпенсионного возраста. Часто ворчал, недовольный переменами в стране. А ещё запомнился тем, что говорил: мол, кто это придумал называть садовые участки «дачами». Настоящая дача – место, где отдыхают, а на нынешних «дачах» – тяжело, изнурительно работают. Он и умер, когда шел со своего садового участка на остановку автобуса. Присел отдохнуть, и всё… Сердце остановилось.
Евгений Петрович к тому времени уже ушел из их конторы работать на завод. Кто-то из коллег Андрея принес эту весть: «А вы знаете, что Петрович умер?»
Обычный человек, обычной внешности. Наверное, поэтому Андрей так часто принимает встречных пожилых мужчин за него. А еще Евгений Петрович (почему именно он?) заставляет Андрея задуматься о том, как много человек, с кем он когда-то говорил, обменивался взглядами и рукопожатиями, ушли. И с ними уже нельзя поговорить, обменятся взглядами и рукопожатиями.
Вот только одних его одноклассников человек пять. Один утонул, та повесилась, того прирезали в тюрьме. Вовку Бондаренко, который первым (в пятом классе) показал Андрею изображение голой женщины, убило в восемнадцать лет током на заводе. У Татьяны, с которой Андрей родился в один день, в одном, заметьте, роддоме с разницей в час или даже меньше (ау, составители гороскопов!), отказало сердце. Врожденный порок. Хоть все и отговаривали – родила дочку от любимого мужа – старше ее на пятнадцать лет. Потом, когда дочке было пять лет, Таня ушла навсегда. И это только те, о ком он знает. А остальные, затерявшиеся во времени и в пространстве!
А еще есть те старики и старухи (и тот десятилетний мальчик, что умер от дифтерии), которые жили по соседству и которые незаметно, в порядке живой очереди уходили всё туда же.
Андрей шел по городу, засунув руки поглубже в карманы пальто, и представлял, как эти ушедшие из его жизни люди заселяют вначале подъезд многоквартирного дома, потом весь дом, район, небольшой город… Или раньше он попадет в жильцы чьих-то городов?

***
Одноклассники звали ее «Трухлая». Жуткая кличка для девочки. Так-то ее имя было Ольга. Непонятная шутка природы или еще какая причина (когда Саша вырос, стал думать: «Может, по пьяному делу…») жутко искорежили лицо, тело девочки. Нет, неправда. Изменения по сравнению с, так сказать, «стандартной» внешностью были не столь значительны. Чуть больше обычного голова и на ней подбородок, какая-то излишняя сутулость фигуры. Из-за подбородка, какого-то дефекта челюсти не вполне благозвучный голос. Вроде бы все. Но в итоге…
Практически все в классе старались держаться от Оли подальше. Она, со своей стороны, платила им тем же. Саша не мог вспомнить: он разговаривал с ней хотя бы раз за все восемь лет, что учился с ней в одном классе? Разговаривала ли она с кем-нибудь? Вспоминались моменты, когда самые жестокие мальчишки дразнили ее: «Трухлая, трухлая», а она даже не нервно, а все так же уныло и невнятно выговаривала им, чтобы оставили в покое. И они оставляли.
Училась она на тройки. Учителя, казалось, разделяли всеобщее нежелание общаться с некрасивой девочкой, вызвали к доске редко, только в силу необходимости. Услышав минимально необходимую информацию, тут же прерывали: «Достаточно, три».
Неизвестно, был ли у Оли отец. Нет, наверняка какой-то мужчина поучаствовал в ее появлении на свет Божий. Но в школе появлялась только ее мать, работавшая дворничихой, или точнее дорожной рабочей. В ее обязанности входило убирать улицы в районе их школы. А так как Саша жил рядом со школой, он часто видел обоих: и Ольгу и ее мать. Знал он и где они живут; как-то видел, как они выходят из старого домишки у реки.
Саша так и не заговорил с Ольгой и после окончания школы. При случайных встречах отводил взгляд, замечая только, что мать одевает дочку в дорогую, красивую одежду. Только не шло это ей на пользу…
Спустя какое-то время Ольга оказалась рядом с матерью на дороге, в таком же оранжевом жилете, с метлой и лопатой в руках. Александр глянул на не первой свежести мужичков из их бригады дорожников, попытался оценить, кто из них по пьяному делу покушается на Ольгу, и тут же устыдился своей мысли.
Спустя еще годы и годы, десятилетия, по пути на работу, выглядывая в окно микроавтобуса, Александр увидел, работавших у края дороги, свою одноклассницу и ее мать. И тут он заметил, неожиданно сам для себя понял, насколько красива эта уже с сединой в волосах женщина – мать его одноклассницы. Насколько она красива была всю свою жизнь. Обычная дорожная рабочая, родившая некрасивую дочь.
Их жизнь, жизнь этих двух женщин пронеслась перед его взором, как в кино при ускоренной перемотке. Словно он сам их прожил.
И поехал дальше, наблюдая, как мелькают за окнами улицы города и куда-то спешащие люди.

***
Под утро в субботу Антонине приснился все тот же сон. Какой-то мужчина, лицо которого она не видела, обнимал ее. И еще во сне она почувствовала, что неизбежно будет секс. С этим чувством и проснулась…
Позвонил Алексей, сказал, что будет в гараже ремонтировать машину. Она согласилась приехать, не раздумывая. Положила трубку и с удивлением отметила, что не хочет ехать. Нет радости от предвкушения встречи, точнее, от того, чем они с Алексеем будут заниматься. И какая-то тяжесть в паху, словно её вчера вечером имели десять мужиков в расцвете сил.
Но пообещала – надо ехать. В автобусе Антонина забилась в угол, у последней двери, которая не открывалась. Завтра – пасха. Людей было полно, многие ехали кто к родственникам, кто на кладбище. Неподалеку сидела дурочка. Молодая совсем. Ела конфету, разговаривала сама с собой. К дурочке подошла женщина. Наверное, сектантка. Начала говорить с ней о Боге.
Антонину почему-то чуть не вывернуло наизнанку от фальшивости ситуации. Не место для разговоров о Боге – переполненный людьми автобус. Ведь это так интимно! Она скорчилась в углу; жаль, что уши затыкать на людях неудобно…
Когда Тоня подошла к знакомому гаражу, Алексей красил диски на колесах. Когда он покончил с первым, они спустились в подвал. Тяжесть в паху только усилилась. Странно, Антонина делала все то, что еще так недавно наполняло её счастьем, через силу! А ещё – по-прежнему в подвале было холодно, хотя наверху весна и солнце праздновали победу над зимой.
Потом они сидели у входа. Алексей продолжал красить диски и болтал с Антониной. Только раз случайно он упомянул о своей жене, но, к удивлению, Тоня восприняла это спокойно.
К ним привязалась модная мелодия. И они, по очереди, время от времени, ни с того ни с сего разражались выкриками: "Итс май лайф", что вызывало у обоих истерический смех…
Вечером, по пути в церковь, к ней зашли в гости подруги. Антонина впервые решилась рассказать им об Алексее. Мол, есть у нее такой мужчина. Подруги ушли, а Антонина, перебирая в памяти ушедший день, подивилась тому, что помнит каждую его деталь, будто это был очень важный день в ее жизни.
Засыпая, Тоня поняла, что больше никогда не пойдет к Алексею.

***
Иногда бывает так, что ответ приходит к нам раньше, чем мы сформулируем вопрос. Что-то вроде этого случилось с Артёмом. Ехал он домой, увидел знакомое лицо. Мужчина плотного телосложения с седыми бровями, согнувшись в три погибели в тесном микроавтобусе, стоял рядом с его сиденьем и тяжело, с одышкой дышал. Артём сосредоточился, вспомнил его... Живет на соседнем переулке, тезка, тоже Артём, стало быть. Легкой тенью нахлынуло детское воспоминание.
А потом, словно вспышка, озарение! «Я… что-то понял…» «Я… почувствовал». И только потом: «Так вот, оказывается, что такое время!»
Это было лето. Ну, или, во всяком случае, теплое время года. Он, Артём, совсем еще пацан, класс пятый, наверное. В шортах и все такое. Они стоят у дороги. Рядом соседка на год старше, потом девочка еще постарше. Вертится рядом, как и Артём, еще кто-то из мальчишек. В центре внимания совсем уже (о, ужас!) взрослая женщина лет семнадцати, только что окончившая их школу. Она живет на соседней улице.
Неизвестно, как её занесло к ним. Улицы хоть и рядом, но дети дружбы между собой не водят. Самое большее – могут знать, кто и где примерно живет. Вот и об этой девочке Артём знал, что зовут её «Старшая Задорожных»; усадьба семьи Задорожных соприкасается самой малостью с их усадьбой в конце сада. А еще, женщины с их улицы отзываются о «Старшей Задорожных» неодобрительно, говорят «вертихвостка» и даже «шалава». Старший брат Артёма и его друзья произносят словечко похуже: «Задница»; это её кличка. Артём тогда не вполне понимал всех оттенков смысла, но догадывался, что это не очень хорошо характеризует девушку.
Девочки разговаривают о чем-то своем, не особо обращая внимания на слушающих с открытым ртом мальчишек. Кажется, обсуждают очень популярный тогда музыкальный фильм. А потом, во время какой-то паузы Задорожная говорит что-то вроде приговорки: «Не люблю я никого, кроме Тёмы одного». Артём при этом насторожился, сделал удивленное лицо. Задорожная поняла, в чем дело, засмеялась. Потом взъерошила Артёму волосы, сказала ласково: «Это не ты, это другой Артём».
Прошло много лет. У Артёма как раз был трудный в материальном плане период. Очень кстати подвернулось предложение знакомой поучаствовать в социологическом опросе. Нужно было найти на его улице, в крайнем случае, на соседних десять человек заданного возраста, пола и образования, после чего задать им вопросы анкеты. Анкета, правда, была огромная – целая тетрадь, но не очень сложная. Все вертелось вокруг того, товары каких марок люди покупают.
В поисках мужчины со средним специальным образованием Артём постучался в дом к Задорожным – соседи подсказали. Мужчина нужного возраста и образования нашелся. К тому же он не стал отнекиваться и согласился помочь. Спросил: «Как зовут?» Артём назвался. Мужчина заулыбался; «А, тёзка!»
Вечером Артём спросил у матери: «А что это за мужик у Задорожных живет?» Надо сказать, что поглощенный своей собственной жизнью Артём не очень внимательно следил за жизнью соседей и на их улице, а что творилось на соседней, и вовсе не имел понятия. Каких-то мужчин и женщин видишь на остановке или в магазине регулярно, вроде бы живут где-то рядом. А кто они и что? Кто знает?
Мать в ответ хмыкнула: «Так это же зять, муж старшей Задорожных. Она практически сразу после школы вышла замуж, и они его в приймы взяли, кажется, твой тёзка».
И вот уже и с тех пор прошло лет десять. Артём вновь видит своего тёзку, который едет домой к той девочке, которая когда-то совсем давно сказала мальчику с соседней улицы, что любит Тёму. Вот этого страдающего отдышкой мужчину с седыми бровями.
Саму девушку Артём потом не видел. Точнее сказать, наверняка видел. Ну, как так можно, жить на соседних улицах и ни разу за эти годы не видится! Но он не хотел знать, какая их этих теток, которых он видит у школы, на остановке или в магазине та самая – «Старшая Задорожная». В его памяти живет только та божественно красивая взрослая женщина семнадцати лет, что гладила его по волосам. А вот этот мужчина, что тяжело дышит над ухом, её Тёма.
И вот тут Артём и понял: «Вот это и есть время».

***
Утром, когда Игорь еще только подумывал о том, чем бы ему заняться, зазвонил телефон. Оказалось – Андрей: «Ты что делаешь? Ничего? Приезжай ко мне. Я сегодня один. Но у меня есть…» Игорь почему-то очень легко согласился. Что-то в голосе у Андрея было такое…
«Ну, что за дрянь у тебя есть»,– весело спросил Игорь, как только Андрей открыл ему дверь. «Увидишь сам»,– поддержал шутливый тон Андрей.
А вот когда потом они сидели на кухне, обоим взгрустнулось. Помолчали. Каждый думал о своём. Андрей первым прервал оцепенение: «А давай ты со мной пообедаешь».
По пути на рынок стало весело. Когда проходило мимо лотка с рыбой, Игорь вспомнил недавно виденный на видеокассете фильм. Там у чудаковатой депрессивной девушки была игрушка – рыбка, которая начинала биться как живая, когда девушка хлопала в ладоши. Андрей тоже видел этот фильм. «Андрей, представляешь себе, как бы офигела продавщица, если бы мы сейчас хлопнули в ладоши, и вся бы её рыба забила хвостами?!» – осенило вдруг Игоря. Оба дико заржали, представив эту потрясающую сцену.
Они ели пельмени, запивая их водкой – или наоборот – не важно. Потом Андрей поставил свою любимую крышепильную музыку и начал танцевать, минуты две спустя к нему присоединился и Игорь. Они двигались – каждый в своем углу комнаты, закрыв глаза, раскачивая тело в согласии с ритмом музыки и со своим собственным ощущением мира. Это был странный танец, когда каждый чувствует себя смертельно одиноким в этом безумном мире, и одновременно присутствие рядом такого же одинокого человека делает это одиночество не таким ужасным.
Потом Андрею захотелось погулять по городу; в троллейбусе они встретили общего знакомого, который был абсолютно трезв и потому чувствовал себя немного неловко. Но всё это было уже не так важно.
Андрей, только приехав в центр города, понял, что, в общем-то, не хочет гулять, а желает сейчас побыть один. Они распрощались, каждый пошел в своем направлении.
Прошло несколько лет и, вспоминая (уже в который раз) этот день, Игорь понял, что жизнь, если быть честным с самим собой, состоит из нескольких десятков таких вот дней. А остальные… Да, есть ли они эти остальные дни?

***
Счастье – выбор, который ты однажды делаешь в жизни. Антон не помнил того момента, когда понял, что он счастлив. Не в какой-то отдельный момент счастлив, а что он вообще счастливый по жизни человек.
Нет, совсем не тогда, когда хмелея от весеннего воздуха и предчувствия блаженства, и одновременно чуть робея, сидел на лавке в городском скверике, готовился сказать: «Я люблю тебя», уже зная, что услышит в ответ: «И я тебя». И в то же время боялся не услышать этих слов в ответ…
И уж конечно не тогда, когда спустя годы, они просто шли по улице, и шел снег. Совсем другие глаза, хотя тоже карие, смотрели на Антона. Они были вдвоем… И было понятно, что более ничего и не нужно для счастья, даже если специально об этом подумать. А думать-то как раз и не хотелось. Потому что Антон был счастлив…
Это случалось гораздо раньше. Наверное, тогда, в классе пятом, когда он и другие его однокашники занимались в группе продленного дня с учителем, имя которой Антон помнит все эти годы – Алла Анатольевна. Они решали тогда задачки по алгебре. Попалась какая-то особо трудная. И Антон решил её, решил самый первый. Именно тогда, кажется, он понял, что, оставаясь в классе самым слабым физически, он все же способен достичь первенства, благодаря другим своим качествам. Значит, не все так просто в этом мире, и он еще может чего-то добиться в этой жизни. И он был счастлив.
Возможно, это случилось накануне его десятилетия (Антон точно знал, что событие имело место накануне именно десятилетия). Тогда по детской своей привычке изучая содержимое шифоньера, где родители держали свою одежду, он обнаружил сразу за зеркалом огромного, немногим ниже самого десятилетнего Антона, медведя. И как-то сразу понял, что это для него. Ему хотят сделать подарок на день его рождения! Какой он был счастливый…
Или это было в тот вечер, затерянный в безумной дали его детства, когда он вышел на порог дома, увидел клен, стоящий за воротами, его дуплистый ствол. Увидел так, как никогда раньше не видел. Уже давно нет этого клена. А эта картина стоит перед глазами Антона. Что увидел он в этом дереве? То дерево, которому поклонялись его пращуры-язычники? Просто замершее, застывшее время, которое безвозвратно уходит?
Тем же, наверное, летом Антон лежал на траве, смотрел в звездное небо, ощущая за своей спиной потрясающе огромную планету, но которая все равно просто пылинка в разверзшейся перед его глазами звездной бездне. И он, Антон был в этот момент в самом центре этой бесконечности. Еще он тогда понял, что когда-нибудь умрет. Долго он еще по вечерам в отчаянии бил кулаком по стене у своей кровати, не желая примириться с этой мыслью. Пока не стал настолько мудрым, чтобы научиться правильно об этом думать. Мудро думать. Но когда же он стал счастливым?
Возможно в тот день, когда его в два с половиной года «включили», и он увидел себя стоящим на краю их улицы. Мать держала его за руку. А он смотрел, как внизу по залитой водой дороге, между домами мчится моторная лодка. Они стояли на мостовой уже другой улицы – не так чтобы слишком, но все же выше уровня воды. Правее – мужчины плыли на обычной деревянной лодке, отталкиваясь от стволов деревьев. Антон повернул голову и успел увидеть, как автомашина едет по улице, поднимая тучи брызг от стоящей и там воды. И Антона «выключили», чтобы «включить» уже некоторое время спустя, уже всерьез и надолго – до последнего в его жизни «Выключения».
Уже потом Антон узнал, что это было время большого наводнения в его городе, смог вычислить свой возраст в этот момент. Но тогда он просто стоял и смотрел на тот мир, в котором ему предстояло жить. И это было замечательно. Он был счастлив.