Виктория Колтунова
У меня есть друг Витя. Меня с ним связывает странная дружба. Мы оба любим молчать. Не выношу, когда ездят по ушам. И он не любит.
Поэтому иногда мы выбираемся вдвоем на его «Жигулях» за город, расстилаем брезент, раскладываем нехитрую еду, едим, а потом просто молча лежим параллельно друг другу, глазами к морю и молчим. Пахнет солью, вскрикивают чайки, шипит прибой – красота. Главное, чтоб рядом на пару сотен метров никого не было, ни слева, ни справа. В идеале на километр. В этом кайф этого дела.
В принципе, я думаю, что человеку вообще не может быть скучно одному. В голове проворачивается собственная жизнь, планы на будущее, куски каких-то монологов, то есть пусто в голове, по идее, не бывает никогда. Куда хуже, когда рядом журчит несмолкаемый ручей, порожденный чужой жизнью, абсолютно от тебя далекой и неинтересной, но требующей твоего внимания. Вот и Витя так думает.
Витя – армянин, рожденный на одесской Слободке, разговаривает на чистом одесском суржике с вкраплениями украинских слов. Когда-то он занимал должность товароведа по пищевым продуктам и был обеспеченным человеком. Сейчас, похудел, обеднел и работает охранником в автосалоне.
Зимой мы почти не видимся, потому что погода не позволяет ездить на природу, да и летом у меня не слишком много времени.
У Вити есть гражданская жена, под стать его теперешней должности охранника, обо мне она ничего не знает, и никогда бы не поверила, что между нами нет ровно ничего, кроме совместных поездок морю и обоюдного молчания на лоне природы. Никакого интима. Это было бы выше ее разумения, и потому мы ее в это дело не посвящаем. Все равно не поверит, а скандалить будет. Зачем нам, любящим тишину, скандал.
Как-то я по радио услыхала передачу психолога, который сказал, чем выше интеллект человека, тем тяжелее ему выносить посторонние шумы. Согласна. Ну, насчет себя согласна. И у Вити интеллект куда выше, чем хватило бы для его образа жизни. Просто так она, жизнь, сложилась.
Конечно, помолчать можно и в одиночку. Но у меня нет машины, чтобы выехать подальше от города, и женщине одной лежать на склонах в купальнике небезопасно.
И Вите, подозреваю, комфортней, когда в метре от него лежит женщина, с которой можно, переглянувшись, указать пальцем на двух чаек, подравшихся из-за рыбешки и вместе улыбнуться. Да еще, подозреваю, ему льстит моя дружба. А мне льстит, что ему льстит…
Ну, и так далее.
За последнее лето у нас совсем не было возможности подышать свежим воздухом. С начала июня и по конец августа у меня сплошная занятость. Но 27-го августа я решила все бросить, дней-то уже не остается, и хоть один раз за лето отметиться на природе. Завтра последний выходной этого лета. Потом все - финиш, настанет пора готовить сапоги к походам по зимней ледовой каше.
Я позвонила Вите. Он обрадовался.
- Завтра чекай. К десяти буду.
Назавтра я сложила в сумку купальник, подстилку, крем для загара. Спустилась вниз и села в Витины «Жигули». Он казался смущенным.
- Слушай, Виктория, тут такое дело. У меня друг есть, Томаз. Его недавно жена бросила. Он просил с ним побыть на выходных. Тоскливо ему очень.
- И что?
- Давай возьмем его с собой. Он тихий, смирный, он нам не помешает.
- Так он же по ушам всю дорогу ездить будет! На жену жаловаться.
- Ты что! Он такой мовчазный. Из него, наоборот, слова не вытянешь.
- А он пить не будет?
- Не, не. Он не по этому делу. Да ты его совсем и не заметишь. Понимаешь, не могу я его сейчас бросить, он и так переживает.
- Ладно. Только если он будет разговаривать, чур я в стороне. А вы сами по себе.
- Спасибо, Вик. Ты увидишь, он тебе не помешает.
Поехали за Томазом. Потрепанная «Жигулька» спустилась вниз по Градоначальницкой, пересекла Ризовскую, и мы свернули во двор, заросший виноградом. Одичавшее дитя южной земли вилось по деревянным подпоркам балкона, опоясывавшего по внутренней стороне типичный двор одесской Молдаванки.
Томаз вышел к нам с пластиковым пакетом в руках, где, как я понимала, находилась пляжная подстилка. Типичный грузин, лет пятидесяти, смуглый, со жгучими глазами, высокий и очень худой. Прямая противоположность коренастому армянину Вите.
- Надо заехать за сигаретами, - предложил Витя.
Мне это было все равно, но я знала, что Витя курит, и всегда на пляже садится с подветренной от меня стороны. Смущало только, что у меня один пляжный день, а уже чуть больше одиннадцати.
Витя вышел из машины и пошел за сигаретами. Томаз тоже выскочил на улицу и подбежал к нему. Стоя у киоска, они что-то обсуждали.
Витя подошел к моему окошку.
- Слушай, Виктория. Тут такое дело. Он переживает очень. Гордый грузин, понимаешь, а его жена бросила. Он просит, чтобы я его с какой-нибудь симпатичной жиночкой познакомил. Чтоб ему легче стало.
- Ну, у меня таких нет.
- Так и не надо. У меня есть одна на примете. Наташа. Давай мы ей позвоним и сведем их.
- Это твое дело. Познакомишь их завтра.
- Понимаешь, он просит, чтоб мы ее с собой взяли. На природе как-то легче будет общий язык найти.
Я взвилась.
- Вот-вот. Именно язык. Языки они и будут чесать. Все! Пропал выходной!
- Да они будут между собой болтать. А мы в сторонке будем отдыхать, подальше от них. Ну, посмотри, какой он смурной совсем. А?
- Ладно, - сказала я. - Только побыстрее, уже пол двенадцатого.
Витя набрал на мобильнике номер и отошел в сторонку. Мы остались с Томазом в машине вдвоем. Он сидел, уставившись в окно. Если бы это был украинец, я бы обиделась на невнимание. Но Томаз кавказский человек, хоть и одессит, и я понимала, что с его стороны такое поведение, наоборот, дань вежливости - не рассматривать женщину в упор и не заговаривать с ней, если она отправилась на природу с другим мужчиной.
Вернулся Витя и сказал, что Наташа готова знакомиться, мы сейчас поедем за ней. «Жигулька» снова тронулась с места, мы съехали вниз до Балковской, повернули налево и выехали на Госпитальную. На моей руке звякнули часы: двенадцать.
- А где она живет, Вить?
- На Ленпоселке.
- Ты что? Мы ж туда целый час тащиться будем!
- Да нет, щас домчим. Она сказала, быстро оденется, и будет ждать на автобусной остановке. Уже ходу назад нету, женщина надежду имеет. На будущую семейную жизнь.
Какая же Одесса большая, думала я. Едем и едем. Половина первого. Такое желанное солнце как раз в зените.
Наташу на остановке было видно издали. Она походила на круглую жизнерадостную бочку, туго обтянутую красным сарафаном. Большая сумка и пакет оттягивали руки. Ясно, Наташа - истинная одесситка, с пустыми руками на природу не поедет.
Церемония знакомства прошла быстро и сразу на «ты».
Наташа села назад, к Томазу, который отодвинулся на самый край сиденья и снова уставился в окно. Проявлял к Наташе уважение. Я на первом сиденье. Рядом с Витей.
- Виитя! Вертай назад, - внезапно закричала Наташа. - Я вино забыла! Целую бутыль трехлитровую домашнего нацедила, и на столе оставила!
- Ну, нет! Нам трех литров вина не надо. И вообще вина не надо, - бурно запротестовала я.
- Да какой отдых без вина? Ты шо? Мы отдыхать едем, чи на поминках плакать? Так и на поминках между плакать пьют. Я без вина не согласна, Витя, давай вертай, я сказала.
Витя заерзал.
- Наталка, не нервничай. Зараз выедем на трассу, там есть магазинчик. Куплю я бутылки две хорошего вина, тебе с Томазом хватит. Я ж за рулем. А Виктория не пьет никогда.
- Вообще не пьет? – изумились наши пассажиры.
- Вообще никогда. Так что вам хватит.
- Кстати, а куда мы едем, ты чего на Овидиопольское шоссе свернул? На Каролино-Бугаз, что ли? Там сейчас народу полно, - сказала я.
- Не, на Сухой лиман. Есть одно местечко. Вам понравится. На прошлые выходные мы всей семьей туда ездили. Песочек, вода чистая, и кусты аж до самой воды. И позагорать можно, и в кустах отдохнуть, если голову напечет. Вон уже как припекает.
- Это точно. Пол пляжа мы уже проездили, - съехидничала я. – Ну ничего, скоро луна взойдет. Под луной тоже загорать можно. Славный загар получается. Брынзовый.
Витя прибавил газу. Слева и справа мелькали поля винограда со спелыми крупными гроздьями.
- Может, винограду нарвем? – предложила Наташа.
Витя покосился на меня и промолчал. Только газу добавил.
Зазвонил мобильник. Витя снял трубку. В трубке зазвучал мужской голос.
Витя резко затормозил. Взвизгнули тормоза. Машину накрыла вившаяся за нами пыль.
- Ёйё мое, - выругался он, отбившись.
- Что такое?
- Сын звонил. Они с женой, с Галкой моей, и внуками там сейчас. На Сухом, куда я ехать собрался. От ё-мое. Хорошо, что позвонил сказать, чтоб я лампочек купил. Я ж официально сейчас на Малиновском базаре обои присматриваю. Ото б я влип у халепу, если б с вами всеми выехал на то самое место. Надо на другой лиман ехать.
- Ты что, жены боишься? – высокомерно произес Томаз, о котором я, признаться, уже и позабыла. Точно «мовчазный» мужик. Очень хотелось съязвить по поводу его собственной жены, но было бы не совсем этично.
Витя развернул машину, мы поехали в обратном направлении.
- На Хаджибейский поедем, - решил он.
- Ага, до Одессы минут сорок, потом через всю Одессу с ее пробками, а потом еще до Хаджибея час пилить. Замечательно. Уже два часа дня, - пробурчала я.
Не совсем этичная Наташа фыркнула.
- Ха, он так своей Гали боится, что с Сухого лимана на Хаджибейский тикать готов.
Витя раздул ноздри, и молча прибавил газу.
Снова побежали вдоль дороги аккуратные шпалеры винограда Таировского сельхозинститута. Проехали Одессу, контрольно-пропускной пункт въезда-выезда на Двух Столбах и выехали на загороднюю трассу с другой стороны города. До Хаджибея оставалось пару минут ходу.
Зазвонил Витин мобильник. Он снял трубку. Из нее донесся мужской голос.
- Ёйё моё! – Витя снова ударил по тормозам, и снова пыль взвилась в воздух и влетела в открытые окна.
Он сидел с мрачным лицом, понурив голову. Все мы встревожились.
- Кто-то умер, - тихонько предположила Наташа.
- Не, - пришел в себя Витя. – Я бл…дь в другой машине свои документы забыл. В машине у сына, он сейчас их там, на Сухом, в бардачке обнаружил.
- Так вечером у него заберешь, всех делов-то, - рассмеялась Наташа.
Витя зыркнул на нее.
- А как без документов по трассе ехать? Гайцы остановят и капец. На штрафплощадку машину заберут, вы пешака домой пойдете, а мне это стоить будет кучу денег. Рубашку снимут, пока я ее оттуда заберу.
Наташе и Томазу не понравилась перспектива идти в Одессу пешком, и платить кому-то за подвоз тоже не хотелось.
Витя дал нам знак, чтоб мы молчали, и набрал номер сына.
- Щас назад поеду, он мне документы в Одессу подвезет. До Соборки, дальше не хочет ехать. Говорит, пляж уходит.
- Так и у нас уходит, - вскрикнула Наташа.
Витя мрачно на нее посмотрел.
- Ты лучше скажи, как я назад Два Столба проеду. Там же контроль. Остановят, блин, как пить дать, по закону подлости остановят.
Настала столь любимая мною тишина. Мне пришла в голову чудесная мысль. Хоть на час избавлюсь от Наташиных комментариев, подумала я.
- Вить, до Хаджибея пять минут ходу. Доедем до берега, оставим там Наташу с Томазом, пусть пока позагорают, а мы смотаемся вместе в город за документами.
Мы проехали два километра и высадили наших пассажиров на каменистом крутом берегу, неподалеку от палаток с арбузами и дынями, ожидающими проезжих покупателей. Томаз побежал покупать арбуз. Наташа осторожно слезла вниз по осыпающимся камням и скинула с себя сарафан. Витя выругался. У Томаза заблестели глаза. Он чуть не выронил арбуз из рук. На Наташе оказался крохотный купальник. Наверху рвались наружу из круглых чашек огромные груди, сзади и внизу белела тоненькая полоска стрингов, разделявшая два пышных загорелых прямоугольника ягодиц. Наташа наклонилась, медленно расстегивая босоножки, и явила берегу и миру эти два прямоугольника как краеугольный камень своего естества.
- Может хватит босоножки мучить? – закричал вниз Витя, которому было неудобно за свою пассажирку перед собравшимся на бесплатное зрелище народом.
Я поспешила к машине и поймала благодарный взгляд Томаза. Он явно был доволен тем, что я пожертвовала свим загаром и решила уехать с Витей за документами.
Мы повернули назад, к Одессе. Впереди показались Два Столба.
- Помедленней езжай, - сказала я. – Как только они кого-то остановят, начнут разбираться, мы тут мимо и проскочим. Вряд ли они станут отвлекаться на машину с одесскими номерами, занимаясь другой машиной.
Так и сделали.
Доехали до Соборной. Я собралась выйти прогуляться по площади, пока Витя будет общаться с сыном. Зазвонил мобильник.
- Ёйё- моё!
- Что такое?
- Они всей семьей решили домой уезжать. Манюню тошнит, съела что-то. Будем на Овидиопольской дороге съезжаться.
Таак. На часах десять минут четвертого!
Снова выкатили по прежнему маршруту на Овидиопольскую дорогу.
А здесь где мне прятаться? На винограднике, что ли…
Прятаться не пришлось.
- Вот они, - мрачно сказал Витя. – Вон видишь, темносиняя Мазда. И все на дорогу выставились, стоят, смотрят. Ёйё-мое.
Мы остановились, Витя пошел к машине, поговорил о чем-то с сыном, забрал пакет с документами. Его Галя и невестка уставились на меня, с любопытством разглядывая через лобовое стекло.
Вернулся Витя.
- Они тебя узнали, говорят, это та журналистка, что в черных очках. Мы ее по телевизору всегда видим. Спрашивают, где я тебя взял. Я сказал, что на Седьмом километре подхватил, везу в центр, типа ты там отоваривалась. А я типа колымлю.
- Да, - заметила я. - Никогда не смогу ограбить банк, меня по этим очкам тут же вычислят.
Витя развернулся и покатил в город. «Мазда» прямо за нами.
- Долго они нас «вести» будут? Солнце скоро сядет.
- Ну, до поворота на дорогу к Аэропорту точно. Свернуть просто некуда. Одна дорога. А там мы повернем на Аэропорт, типа мы оттуда налево, через Школьный аэродром, а они прямо поедут. У Аэропорта развернемся и назад.
Я глянула на часы и вздохнула.
Свернули на дорогу, ведущую к Аэропорту. «Мазда» за нами.
- Йё-мое. Они тоже решили через Аэропорт и налево. Блин! Так и нам придется. Я ж сказал, везу пассажирку в центр. Теперь нам разворачиваться никак нельзя.
Я закрыла глаза. Спокойствие, только спокойствие. Мы играем роли в детективе. За нами хвост. Будем уходить закоулками. Шестнадцать часов десять минут! Солце слегка потускнело.
Все! Оторвались. Назад и через окружную на Хаджибей. Хочешь, не хочешь, но там ждут Наташа с Томазом. Наверное, уже нашли общий язык. Наташины груди и прямоугольники сказали свое веское слово.
Солнце хоть и потускнело, но еще достаточно припекало сквозь железную крышу «Жигуля». Скорей бы выйти из машины, расстелить подстилку, раздеться, влезть в теплую соленую воду…
Вот и то место, где мы оставили нашу пару. Томаз, увидев нас, замахал руками и вылез из-под обрыва наверх. Наташа чуть замешкалась. В эту минуту на плоскую скалу неподалеку спустились трое рыбаков и стали разматывать удочки. Наташа, уже натянувшая сарафан, вдруг скинула его вновь, продемонстрировав огромные шары и аппетитные прямоугольники. Рыбаки отвлеклись от своих снастей.
-Я хочу скупаться, я быстро, - крикнула она. И плюхнулась в воду.
- Уйди оттуда, рыбу распугаешь,- закричал Витя.
Но рыбаков Наташа интересовала явно больше, чем рыба. Никакого протеста с их стороны не последовало. Наоборот, они следили за Наташей, подскакивающей на донных камнях с неослабевающим интересом. Крупные груди подскакивали в такт, вылетая из воды, и плюхаясь обратно.
- Не, ты глянь на эту ненормальную! Три человека должны париться в машине, пока она там свои прелести из воды выставляет, - бушевал Витя.
Он решил, во что бы то ни стало вытащить Наташу из воды.
- Эй, послушай, тут как раз тот участок лимана, куда канализацию выпускают. Ты чисто в говне купаешься, вылазь оттуда, заболеешь!
Наташа, не слыша его, но видя, что он обращается к ней, и, понимая, что он вызывает ее на берег, счастливо улыбаясь, кричала в ответ: «Да, классно, классно, я еще чуть-чуть».
Томаз злобно сверкая глазами на рыбалок, начал спускаться вниз. Наташа сообразила, что рыбалки еще по воде писаны, а Томаз, вот он тепленький готовый, уже в руках, быстро вылезла из воды, натянув сарафан на мокрый купальник. На груди сразу же обозначились два больших мокрых пятна, а пониже спины тонкая полоска стрингов.
- Куда в мокром в машину полезла? Сейчас сиденье намочишь, - запротестовал Витя.
- Чем намочит, у нее ж сзади купальныка нэту, - мрачно констатировал Томаз.
Наконец мы тронулись в путь.
- Я на этом берегу не бывал, тут есть песчаное место? – спросил Томаза Витя.
-Есть, есть. Как объедем Красноселку, направо мимо кладбища и вниз. Там съезд, а под ним песок и вода чистая.
- Тут брат мой двоюродный живет. Витя его знает - Гоги. Мы с Витей к нему пару раз приезжали, - обращаясь к Наташе, сказал Томаз.
Въехали в Красноселку.
- Ой-й! А вино? Ты ж Витя, обещал! Без вина отдыха не будет, давай в магазин. Томаз, ты это место знаешь, где у них магазин, - это конечно заверещала Наташа.
- Тут был. Где лиловые ворота. А щас не знаю, где. Надо кого-то спросить.
Еще полчаса искали магазин. Первая женщина с коляской показала нам направление, на котором мы обнаружили магазин скобяных изделий. Вторая, с мешком на плечах, направила правильно, в продуктовый.
Витя, как обещал, купил две бутылки красного, Томаз прибавил две бутылки белого. Я молчала. Ну, нельзя же все время портить людям выходной. У меня-то он уже точно испорчен. Пусть хоть у них будет.
Итак, около пяти мы обогнули красносельское кладбище и начали осторожный спуск по глиняной дороге вниз.
Томаз не обманул. Высокие кусты заканчивались на каменистом месте, дальше шел песчаный уютный пляж, посторонних никого.
Ребята расположились на Витином брезенте в тени высоких кустов. Разложили закуску, Наташины блинчики с мясом, нарезали колбаску, сыр. Раскупорили вино и предложили тосты друг за друга.
Я отошла в сторонку и расстелила свою собственную индивидуальную подстилку. Растянулась под солнцем, глубоко вдохнула воздух и закрыла глаза. Меня охватило блаженство. Снизу вытягивала негатив, накопившийся за год, родная земля. С боков обвевал ветерок, доносивший запах нагретой травы, шелест листьев, заливистое чириканье птиц. Сверху меня поливало долгожданной бронзой солнце, и я чувствовала, как с каждой минутой оно придает мне силы. Прогреваются косточки, расслабляются мышцы. Моя кожа уже собралась продуцировать меланин, как я ощутила непонятную прохладу. На лоб упала большая холодная капля!
Я открыла глаза. Над нами нависла большая темнопепельная туча. Увлеченные закуской и друг другом, мои спутники ее не видели.
- Ребята! – заорала я. – Глядите!
В детстве я часто ездила с родителями на нашей «Волге». Мы объездили все одесские склоны, тогда еще дикие, никем не застроенные. И я точно знала, чем грозит ливень, захвативший машину внизу обрыва, если наверх ведет глинистая дорога. В несколько минут, она превращается в ползущее вниз мыло, по которому выехать наверх невозможно. Это же знал и Витя.
- Ёйё - мое! Атас, тикаем!
Витя бросился собирать на подстилку разбросанное имущество гамузом, чтобы, взяв подстилку за четыре конца, забросить все разом в багажник. Наташа схватила черный полиэтиленовый мешок для мусора и кинулась подбирать пустые пластиковые бутылки, смятые салфетки, остатки еды, не только наши, но и других отдыхающих, во множестве разбросанные под кустами.
- Ты чё делаешь, кидай это все, застрянем, - кричал Витя.
- Мы не можем уехать и так все оставить, после себя надо убирать. И после других тоже. Экология страдает, - резонно отвечала ему Наташа.
- Не, ты глянь на эту скаженную, она хочет тут ночевать, йё-мое. А я не хочу! Мне домой надо, - кричал Витя.
Томаз метался от Наташи к Вите. Как мужик, он, конечно, был на стороне водителя, понимая, что нам грозит, если мы сейчас же не покинем это место. Но, опять же, как мужик считал нужным встать на защиту обиженной женщины, которую уже почти считал «своей». Поэтому он то хватался за Наташин мусорный мешок, то бросал в машину свои собственные вещи. Я, так же, как Витя, ухватила свою подстилку за четыре угла и прыгнула на переднее сиденье. Витя завел мотор и начал двигаться. Наташа, завизжав, оставила мусорный мешок и вцепилась в заднюю дверь.
Последние метры наверх мы уже еле ползли, двигатель возмущенно ревел, Наташа бледнела с каждой минутой.
Выползли и стали около кладбища.
- Одевайтесь, - скомандовал Витя. – Тут село, здесь мало одетые женщины не ходят.
Мне одеваться было легко. Накинула здесь же в салоне на свой купальник балахон на пуговицах и все. Но у Наташи ее купальник еще не просох, и она понимала, что в мокром дальше находиться нельзя, и неприятно и можно заболеть. Поэтому она попросила Томаза отвернуться, и, не дожидаясь, пока он выполнит просимое, принялась стягивать лифчик. Томаз шумно засопел.
- Йё-мое, да выйди ты из машины и стань сзади, там будешь переодягаться, стриптиз тут устроила, совсем головы нет, – скомандовал Витя.
Наташа не выдержала.
- Шо ты кричишь на меня постоянно, куда я выйду, там льет, как небо порвало. Я и так мокрая вся. Отстань от меня, ты мне все выходные перекаламутил. Позвал на отдых и орет. К чертовой матери такой отдых, лучше б я таки на базар пошла за синями, щас бы уже икру с них ела, так нет, поехала с этим каламутом!
Витя сообразил, что перегнул палку и замолчал.
Томаз решил разрядить обстановку.
- А давайте мы до моего брата Гоги зайдем. Он рад будет. Грузины всегда гостям рады, даже когда наскоком. Он очень рад будет. За столом посидим, вина выпьем, песни споем. Увидите грузинское гостеприимство, не пожалеете.
Мы согласились. Выехали от кладбища на улицу и остановились перед зелеными воротами, по верху которых вилось железное кружево, изображавшее ветки и розочки. Дождь уже прекратился. Запахло свежестью, как бывает в селе после дождя. Томаз открыл калитку и вошел во внутрь. Послышались восклицания на грузинском языке. Долго ждать нам не пришлось. Из калитки выбежал Гоги, очень похожий на Томаза, такой же длинный и худой. Он простер нам навстречу руки, словно хотел обнять всех троих сразу.
- Вах, вах, какие гости, сегодня счастливый день, заходите, дорогие, я с утра знал, что день хороший будет!
Мы вошли в длинный аккуратный двор, слева, как водится в селе, просторная кухня, напротив основной дом. Прямо - подсобные помещения.
- Щас Зина выйдет, жена Гоги, тоже обрадуется, - сказал Томаз.
В дверях основного дома, загородив собой весь проем, показалась Зина, крепко сбитая украинка, с руками, упертыми в бока, как и положено украинской жене, когда муж слишком расшумится.
- Чё припёрлись? – спросила она без обиняков, окинув взглядом всю компанию, и по-женски безошибочно вычислив, кто с кем.
Так же, не отрывая кулаков от места, где должна быть талия, она проследовала ко мне и грозно спросила: - А Галя где?
- А она мне не докладывается, - искренне ответила я. – Откуда мне знать.
Это была чистая правда. Скорее всего, машина с Витиной семьей уже доехала до дому, но осталась ли Галя дома или пошла с невесткой и Манюней в дежурную поликлинику я знать не могла.
Томаз и Гоги смущенно переглянулись. Гоги бросился отодвигать ситцевую занавеску, прикрывающую от мух вход в кухню. Мы вошли и расселись вокруг стола. Гоги, не сказав жене ни слова, полез в холодильник доставать оттуда угощение. Вскоре на столе скопились тарелки со всякими закусками, салатами. Чисто грузинской кухни, на которую я рассчитывала – не было. Впрочем, и украинской тоже. Обычная для Одессы еда. Кухня, сложившаяся из кухонь многих народов, принесших в этот уголок земли свою кровь, язык, привычки, любимые рецепты.
Томаз побежал к машине и принес то, что мы брали с собой, и бутылки с вином. Наташа нарезала арбуз. Зина вынула из буфета бутылку с красновато-коричневой прозрачной настойкой. Гоги налил из нее каждому по рюмке и по кухне распространился легкий пряный аромат чего-то знакомого. Домашняя настойка, подумала я, но настойка чего?
Мы чокнулись за знакомство, и выпили по рюмке. Из любопытства я тоже пригубила. Очень знакомый аромат, что это?
На мой вопросительный взгляд Гоги ответил: - ореховая настойка. У нас два больших дерева. И на еду хватает и на выпивку.
Выпив ореховой настойки, Зина чуть-чуть смягчилась. Но, подойдя к плите, принялась так яростно колотить в большую сковородку яйца, как будто они были тем самым врагом, который отнимает у Гали Витю.
«Вот это и называется херней маяться. На пустом месте», - подумала я.
Зина принялась обходить стол по периметру, накладывая каждому в тарелку большие куски яичницы с салом и помидорами.
Снова налили ореховой настойки и выпили. К нашему вину пока еще никто прикладываться не хотел.
- Классная штука, - сказала Наташа. - Жутко вкусно.
- Бери, сестра. Всю бутылку домой возьми, - тут же отозвался Гоги. Зина зыркнула на него
из-подлобья, но промолчала. Я толкнула Наташу под столом ногой.
- Не-не, что вы. Другим разом, - поняла меня Наташа.
- А сама я есть не буду, - сказала Зина, присаживаясь к столу. - У меня уже неделю запор. Седьмой день сходить не могу. Так что я только наливочку.
- Так у тебя ж оттого и запор! – Встрепенулась Наташа. – Ореховая настойка сильно крепит. Если ты ее несколько дней пьешь, так вот тебе и результат. Ты вместо нее лучше столовую ложку масла постного выпей, и все выскочит.
Витя виновато глянул на меня и покраснел.
Чтобы успокоить его и показать, что меня нисколько не шокировали подобные разговоры за столом, я добавила несколько слов.
- Да-да, моя бабушка тоже всегда эту наливку делала. На случай, если кого пронесет. (Так вот откуда я помню этот запах! Бабушка ставила бутылку на окно и завязывала ее сверху марлей, сквозь которую в комнату доносился аромат).
Томаз принял к сведению коварные свойства ореховой наливки и налег на «Шабське червоне».
- А я вас откуда-то знаю, - обратился ко мне Гоги. – Ваше лицо мне знакомо.
- С телевизора, - поспешила похвастать телевизионным знакомством Наташа. – Вика журналистка. По социальным темам.
- Вах, сестра, так мне помочь можешь? Меня так несправедливо уволили! Представляешь, 18 лет работал на комбинате слесарем, а начальник, сука, взял и уволил, просто так. Место своему корешу освободил. Составили липовый акт, что я пьяный на работу пришел. Не был я пьяный! Место понадобилось. Я себе угла в доме не нахожу, всю жизнь работал, а сейчас руки не к чему приложить.
Я учуяла горячую тему.
- Напишите заявление на Комитет защиты прав человека, они меня прикрепят к этому делу, так как это Одесская область, и я начну работать. Выведите меня на начальника и тех людей, кто акт составлял. Думаю, что все получится.
- Сестра, да если ты меня на работу вернешь, я твой должник по гроб буду. Я без работы не могу. Ты мне дороже будешь, чем самая близкая родственница.
Зина зашла за спину Гоги и делала мне знаки. Я вышла во двор, вслед за мной Зина.
- Не слушай его, Виктория. Он таки пьяный был, и не в первый раз. Начальник его долго терпел. Правильно он его уволил, хоть мы теперь еле концы с концами сводим, но я не в обиде. Гоги сам виноват. Три года назад начал пить, вот и докатился. Если ты этим делом займешься, только время потратишь. И деньги - в Красноселку кататься. Мне твоих денег жалко, да и престиж потеряешь, виноватого защищать.
- Спасибо, Зина, - сказала я.
Мы вернулись в кухню. Там обсуждали новый телефильм.
- Она от Бога отказалась, и с чертом договор заключила. Что ж она за мать? Это же Бог дал ее детям такие судьбы, а она против Бога пошла, - рассуждал Гоги.
- Вот именно, что мать. Она узнала, что у ее детей будет плохая судьба и отказалась от своей судьбы в их пользу. Это был порыв, она в защиту их пошла, а не против Бога - горячилась Наташа.
- А разве такие дети стоят жертвы матери? Они ж плохие, чертенок говорит, что они забудут ее, уйдут. Кому нужны такие дети? Мария своим поступком сделала их еще хуже, – защищал свою точку зрения Гоги.
- Вика, ты вчера кино по плюсам смотрела? – спросил Витя. – Вот как, по-твоему, кто прав Наташа или Гоги?
- Конечно, Наташа, - ответила я. - Потому что не "плохие дети" забывают любящую мать, а чертенок отнимает у них память о матери, как часть расплаты Марии за то, что она дарит своим детям нормальную, а не загубленную алкоголем и нищетой жизнь. Мария сознательно идет на то, что черт отбирает память о ней у детей, и это самая большая ее жертва, куда большая, чем красота и личное счастье. Она отдает вселенной своих детей в оплату за их счастье, и большей жертвы, чем эта - не бывает. Помните, в Библии рассказывается, как Авраам по велению Бога хотел принести ему в жертву своего сына Исаака, но Бог, испытав его веру, остановил руку Авраама. А здесь Мария приносит в жертву саму себя. Ее любовь к детям так велика, что она находит в себе силы отказаться от них. Ведь она отказывается не только от своего женского, но и материнского счастья, ради счастья своих детей.
- Ну, пускай, но ведь она нарушила то, что было написано ее детям на роду Господом. Она по своему желанию изменила их судьбу, значит, пошла против Бога, - продолжал настаивать на своем Гоги.
- Йё-моё! Да почему ты считаешь, что все что происходит – по воле Бога? Глупости. Выходит, кто попал под трамвай – так по воле Бога? Цирроз печёнки тоже его воля? А Вторая мировая война тоже по воле Бога? Землетрусы разные тоже? Два алкаша убили старую бабку за пять гривен по воле Бога? Что за херня! Получается, сидит злобный дидуган на небе и все зло на нас вымещает? Что за мелочный Господь – не соглашался Витя.
- Ты абсолютно прав, - ответила ему я. – Нас у Господа шесть миллиардов. Жизнь каждого, для него, длится одну какую-то там миллидолю секунды. Вспыхнула и погасла. Так что не надо думать, что Он мелочный. Просто, наверное, Он выше всего этого, вот и все. Это только одна из версий, почему на Земле Бог допускает зло, но и она имеет право на жизнь.
- А чего ж в Библии сказано, око за око, зуб за зуб? – присодинилась к дискуссии Зина. – Думаю так: сделал зло когда-то, может в прошлой жизни, и получай в этой цирроз. Мы ж не знаем, что сделала эта бабка в прошлой жизни.
- А я думаю, это место в Библии следует трактовать иначе, - сказала я. – Око за око означает, что если тебя обидели, ты не можешь требовать большей компенсации, чем та мера, в которой тебя обидели. Украли овцу, требуй назад овцу, а не стадо овец. Выбили зуб, ты не можешь выбивать обидчику всю челюсть. Надо делать поправку на то, что когда Библия писалась, еще не существовало Генеральной прокуратуры, так что люди разбирались между собой по библейским законам, а они как раз и есть база нашей сегодняшней цивилизации.
Над столом повисло молчание. Каждый размышлял о себе, своих поступках и мысленно прикидывал их последствия завтра и через много лет.
-Йё-моё, - подскочил на стуле Витя. – Так я ж три часа назад уже дома должен был быть.
А ну поехали!
Мы попрощались с хозяевами и «Жигулька» вновь понесла нас по серому асфальту к Двум Столбам.
Вот место, где ранее купалась Наташа, палатки с арбузами стояли уже разобранные на ночь, ждали машину. Проехали ларек, где днем покупали минералку.
- Виитя!!! Вертай назад! Я камешек забыла!
-Йё-моё! Чё орешь? Я чуть в кусты не врезался на повороте!
- Вииитя, ну вертай назад, я там, где купалась, на скалке камешек забыла, ну пожалуйста!
- Наташа, ты что, из кольца камешек выронила? - спросила я.
Наташа меня не слышала. Она вообще ничего не слышала. Я подумала, что у нее выпал из кольца камешек, она его положила на скалу, чтоб не упал в воду, и забыла. Для женщины это, конечно важно, это я понимала и тоже принялась просить Витю вернуться.
Развернулись, и в который раз поехали назад к тому же месту.
- Четвертый раз сюда приезжаю, видеть эти скалки уже не могу, - пыхтел Витя.
Далее он снизил громкость, и я разобрала только что-то про бензин и про Наташину мать. Но как женщина, я очень сочувствовала Наташе.
Она снова осторожно слезла вниз по крутой осыпи и исчезла. Наверное, найти не может. Может камешек сливается по цвету со скалой, подумала я. Или уже волной смыло.
Над краем обрыва показалась Наташина голова. Она выползала наверх, но как-то очень медленно, вроде как с натугой. Словно кто-то тянул ее вниз за ноги. Наконец, показалась вся. В руках у нее был огромный серый булыжник.
- Твою мать, - воскликнули одновременно и Витя, и Томаз. – Что это?
- Это камень будет для моего палисадника. Красивый, правда? Я им палисадник украшу, такого ни у кого в Ленпоселке нет. Я его еще утром хотела взять, но забыла.
Наташа подошла к багажнику машины, но Витя запротестовал.
- Ты мне им багажник провалишь, в салон положи себе под ноги.
- Помоги мне его до салона дотащить, - попросила Наташа.
- Не хочу, – ответил Витя.
Томаз вылез наружу, забрал из рук Наташи булыжник и, кряхтя, уложил его на пол машины.
- Это ж как ты его наверх вытащила, - удивился он. – Вот это жэнчина, - добавил он с восхищением.
Двинулись в Одессу.
От Наташиного подвига с булыжником Томаз пришел в возбуждение. То ли насмотрелся за целый день на ее телеса, то ли ее подвиг, то ли выпитая бутылка «Шабського червоного», а скорее всего все вместе, ударили ему в голову.
Он уже не отворачивался целомудренно к окну, а наоборот, принялся изучать руками топографию Наташиного тела. Сначала она довольно повизгивала, хохотала и просила «нахала» убрать свои наглые руки от неприличных мест. Но чем дальше, тем больше Томаз входил в раж. Наташа стала вскрикиватьуже от боли.
- Витька, скажи ему, он щипется, ну скажи!
- Делать мне нех. Сами разбирайтесь, - мрачно отвечал Витя, предчувствуя домашний нагоняй за опоздание.
- Ай-ай, больно! – раздалось ему в ответ.
Чем дальше, тем чаще сзади раздавалось ожесточенное сопение Томаза и Наташины пронзительные взвизги.
Последний вопль переполнил чашу терпения, как мою, так и Витину. Показалось позади, в метре от нас, включили ревун Воронцовского маяка. Витя ударил по тормозам. Снова взвилась пыль и влетела в окна. Я обернулась назад.
- Томаз, не можешь держать себя в руках, так засунь их себе под задницу. Отцепись от Наташи. Ты ей больно делаешь, изверг. Отстань от нее, я сказала!
Томаз на минуту потерял дар речи, потом завопил.
- Витя, жэнчина на меня кричит. Ты ее савсэм распустил! На мужчину кричит. Поставь ее на место, или я сейчас выйду из машины.
- Никого я не буду ставить. И она мне не женщина, она мой товарищ. А хочешь выйти – выходи!
- И выйду!
- И выходи.
- И выйду!
- И выходи.
Стоим. Минуту стоим, две. Томаз сидит. Затем резко открыл дверцу и вышел. Гордо зашагал вперед по шоссе, не оглядываясь на нас.
Витя тронул машину, и мы плавно поехали вперед. Обогнали Томаза. Наташа тихонько всхлипывала.
Я оглянулась. Томаз поднял руку, голосуя. Проехал большой рейсовый автобус, три легковушки. Его никто не брал. Я заметила, что Витя косится глазом в зеркало заднего вида.
Остановился, постоял и начал тихонько «сдавать» задним ходом. Доехал до Томаза, остановился. Томаз все с тем же гордым видом, словно делая одолжение, сел в машину. Отвернулся к окну. Все молчали, каждый, глядя перед собой. Поехали.
Томаз глядел в левое окно, Наташа - в правое.
Так, молча, доехали до Ленпоселка. В нескольких метрах от палисадника Наташи остановились. Наташа вышла и принялась подтягивать к себе по полу машины булыжник. Томаз сидел, отвернувшись.
Витя вышел из машины, взял булыжник и поднес его к калитке палисадника.
- Дальше не пойду, у тебя там собака скаженный.
Наташа молча вышла и наклонилась к булыжнику таким образом, чтобы вновь показать, но уже с другой целью, свои прямоугольники. Даже обтянутые яркокрасной тканью сарафана, они излучали холодное презрение. Наташа делала вид, что не может поднять булыжник, для того, чтобы подержать прямоугольники в контакте с нашими глазами, как можно дольше.
Витя, уловив ее коварный замысел, тронул машину, развернулся, и мы помчались в город.
До самого дома Томаза никто не проронил ни слова.
У своего дома Томаз вышел, хлопнув дверью, но мы услышали возмущенное ворчание сквозь зубы: жэнчина на мужчину… этат сидит... как в рот говна набрал… на голову… и что-то еще по-грузински.
Витя отвез меня домой. Смеркалось.
- Вика, ты меня извини, я тебе твой единственный выходной испортил. Ну, извини меня, я не ожидал, что так получится - смущенно попросил Витя.
Я собрала свои вещи и обернулась к нему.
- Ничего ты мне не испортил. Я замечательно отдохнула, честно. Правда, Вить, не переживай, я довольна сегодняшним днем. Спасибо тебе, - искренне ответила я.

И я пошла к дому, чтобы завтра с утра включить компьютер и погрузиться в сводки МВД об убийствах, изнасилованиях, наркодилерах, репортажи о разгоне протестующих под Кабмином, бешеные вопли догхантеров, фотографии фашистских маршей.
А сегодня из темного полотна нынешней жизни мне удалось вырвать маленький белый лоскут – познакомиться и провести день с настоящими одесситами, замечательными, чудесными людьми – Зиной, Томазом, Наташей и Гоги…



7 ноября 2011 г.