Сегодня 12 февраля, - думала Карина. - До папиной пенсии еще 4 дня, а в доме уже хоть шаром покати. Хорошо, есть пачка аптечной крапивы. Это витамины. Есть еще одна банка закрученного сала и четверть хлеба. Сало, хлеб и чай из крапивы. Какая-никакая, но еда. А послезавтра приедет Анзор.
Что будет дальше, Карине думать не хотелось. В юности она окончила хореографическую школу, и до перестройки зарабатывала частными уроками восточных танцев. Обеспеченные дамы с удовольствием брали эти уроки, чтобы поразить знакомых на вечеринке особыми движениями и просто, чтобы избавиться от живота. Но с тех пор, как заморозили вклады в сберкассах и отпустили цены на продукты, животы у дам и так медленно, но верно стали исчезать, а страх перед будущим, таким непонятным, давил на психику и отвлекал от танцев. Кому были нужны сейчас восточные танцы?
Мать Карины никогда не работала и получала социальную пенсию, которую можно было при отпущенных ценах в расчет не брать. Оставался один источник дохода – отцовская пенсия в 120 рублей. Это было неплохо, когда килограмм свинины стоил на рынке пять рублей, но не сейчас, когда он сразу же взлетел до 35-ти.
Карина ходила на Староконку, одесский блошиный рынок, пыталась продать старинные книги из отцовской библиотеки, ее поднимали насмех. Какие сейчас книги, когда неизвестно в какой еще стране ты проснешься завтра? Пыталась продать свои вещи, она всегда одевалась красиво, но и это сейчас никого не привлекало. Староконка была переполнена продающими, покупающих не было.

К 9 утра Карина накрыла стол к завтраку. Тонко нарезала хлеб, тонкими ломтиками сало, сделала бутерброды. В трех чашках заварила крапиву. Родители сели к столу, благодарными глазами смотрели на дочь. С начала перестройки они совсем потерялись, не могли понять и принять новые правила игры и целиком положились на дочь. Она молодая, знает, что делать.
За столом говорили мало, давил груз проблем.
- Чем думаешь сегодня заняться, дочка, - спросил Илья Николаевич, откусывая маленький кусочек хлеба, чтобы растянуть удовольствие подольше. Но глаза его не остановились на Карине. Видно было, что спросил он скорее машинально, чем, ожидая ответа.
- Как вчера. И позавчера. Пойду работу искать, - ответила Карина.
«Госпредприятия закрываются, кооперативы уже запретили. Господи, да где ж я возьму ту работу, - думала Карина. - Может все-таки, Наташа права, она предлагает заняться частным маклерством. Но меняет ли сейчас кто-то квартиры, тоже непонятно».
- Вот выйдешь замуж за своего Анзора и уедешь с ним в Грузию, как мы без тебя будем жить, - тихонько вздохнула мать.
- Буду слать вам оттуда посылки, - ответила Карина.
- Когда же ты приведешь его к нам знакомиться? – оживился отец. Он неловко поднес руку ко рту и выронил хлеб на пол. У Ильи Николаевича прогрессировала болезнь Паркинсона, и руки слушались его с трудом. Но он не позволял себе помогать и старался есть, как положено, ножом и вилкой, хотя эта процедура утомляла его.
Карина наклонилась, подняла с полу кусочек хлеба и молча выбросила его в мусорное ведро.
«Анзор приедет послезавтра, значит, послезавтра вечером мы уже нормально поедим», - подумала она.
Карина прошла к себе в комнату, взяла книгу и села к окну читать. Она обещала отцу, что пойдет искать работу, но прекрасно знала, что сейчас бродить по городу бесполезно. Люди цепляются за любую работу, а их все равно выгоняют в отпуска за свой счет. Лучше не выходить из дому, холодно, быстро темнеет, а главное – бесполезно. Отец уже забыл, наверное, что спрашивал у нее, и что она ответила. Вместе с нарастающей ригидностью рук у него прогрессировало ухудшение памяти. А был когда-то блестящим инженером- изобретателем с кучей наград и дипломов.
Утром, после такого же завтрака, состоящего из хлеба с тонким ломтиком сала и крапивного чая, Карина ушла. Поезд из Тбилиси приходил утром, но Анзор сначала мотался по городу по своим торговым делам, проверял точки, торгующие его мандаринами и грузинским вином, и только к вечеру приходил в гостиницу. Карина не говорила родителям, что Анзор занимается мелкой торговлей, они бы отнеслись с неудовольствием к такому занятию будущего зятя, и она рассказывала, что он работает в Тбилиси спортивным тренером по самбо, а в Одессу приезжает раз в две недели только, чтобы встретиться с ней. Анзор когда-то, действительно был самбистом, и хотя давно уже не тренировался, сохранил в руках литую, свинцовую силу. Именно потому ей приходилось уходить из дому раньше, отец и мать не поняли бы, почему жених уже в городе, а она еще дома.
Сначала ей придется пошататься по улицам, зайти в библиотеку, почитать газеты, которых они уже год не выписывали на дом, и только, когда стемнеет, она отправится в гостиницу.
Он всегда останавливался в одной и той же гостинице, где ему готовили один и тот же номер, любимый, с видом на площадь. Анзор не был скуп, оставлял щедрые чаевые горничным, и они старались во всю ему угодить. В гостинице он проводил сутки, на следующий день с утра уезжал дальше, в Измаил, где у него тоже были торговые точки, а оттуда уже домой, в Тбилиси. Свидание с Кариной у него проходило в числе остальных запланированных мероприятий.
К семи часам она постучала в дверь номера 221. Оттуда послышалось: «Открито».
Карина толкнула дверь и вошла. Анзор сидел за столом в майке и трусах. В вырезе майки виднелась его крепкая, волосатая грудь. Он повернул к Карине голову.
- Вхады, дарагая, вхады.
Карина подошла к нему, поцеловала в щеку. Анзор, не вставая, обхватил ее огромными руками и прижал к себе. Встал и пошел в душ.
Карина разделась, аккуратно сложила свою одежду на мягком велюровом кресле, стоящем в углу и нырнула в постель.
Она ждала Анзора, рассматривая угол потолка, где чуть-чуть облупилась краска. Дорогой номер, а вот это пятно в углу потолка она видит уже второй год, и его никак не закрасят.
Анзор вышел из душа, растираясь белым махровым полотенцем, кинул его небрежно на кипу Карининой одежды, сложенной на кресле. Она подумала, что полотенце влажное, но ничего не сказала.
Анзор навалился на нее сразу, без предварительных ласк, без нежных слов, резко развел ее руки, закинув их ей за голову, чтобы открыть себе путь к нежной груди. Правой ногой раздвинул ее ноги. Карина закрыла глаза.
Она отвернула лицо в сторону, чтобы не вдыхать горячий запах только что съеденной пищи, обильно справленной кинзой. Несмотря на принятый душ, от Анзора сразу же запахло потом, потому что его неистовый мужской темперамент заставлял его быстро и резко двигаться. Карине было тяжело, он придавил ее тонкое тело к постели, словно огромная жаркая туша.
Три минуты, потом еще три. Все, она может вставать.
Она тоже сходила в душ, вытершись тем же белым махровым полотенцем, еще хранившим влагу его тела. Оделась.
- Дарагая, лублу тэбя, ты адын свет в окно, - сказал Анзор, борясь с подступающим сном.
Карина затянула молнию на сапогах. Анзор встал, не одеваясь, ничем не прикрывая наготы мощного тела, подошел к двум большим пакетам, стоявшим в углу.
- Вот, дарагая, это твое, я сейчас визову тебе такси.
Он позвонил по телефону дежурной и отдал ей распоряжение вызвать такси и прислать швейцара, который отнесет пакеты Карины в машину.
Через 20 минут, втечение которых, Анзор целовал лицо и шею Карины, которую посадил себе на колени, в дверь постучали.
Анзор снял Карину с колен и надел махровый халат.
- Вайдыте!
Швейцар вошел, поздоровался с Кариной, он уже не первый год работал в этом отеле. Взял пакеты и пошел за Кариной вниз.
Водитель, которому швейцар передал от Анзора деньги за подвоз и поднятие пакетов на третий этаж, поставил их у дверей квартиры и ушел. Карина позвонила. Дверь открыла мать. Вдвоем они внесли пакеты на кухню. Принялись их разбирать. В кухню вошел Илья Николаевич.
Банка сациви, банка хаша, головка сулугуни, головка кахетинского сыра, лаваш, несколько килограмм мандарин, огромный пакет разнообразной зелени, килограмм чищенных грецких орехов. Завернутые в фольгу три цыпленка табака. Несколько бутылок «Боржоми». То, что обычно привозил для Карины Анзор. От вида такого разнообразия и аромата еды у всех троих кружилась голова.
- Сегодня будем есть цыплят, остальное может полежать в холодильнике, - сказала Ольга Михайловна.
Они с Кариной накрыли на стол. Решили съесть одного цыпленка на троих, с зеленью, выпить одну бутылку «Боржоми», тоже на троих.
Ольга Михайловна разрезала цыпленка. Для Карины и Ильи Николаевича куски побольше, себе меньший кусок. По кусочку лаваша. Разложила по тарелкам. Все трое сели к столу.
- Когда ж твой Анзор придет знакомиться, дочка, - снова завел старую песню Илья Николаевич. – Это ж неприлично. Словно он нас избегает.
- Может через один приезд, - произнесла Карина. – Он ведь не только ко мне приезжает, но и своими делами занимается, читает лекции в одесском отделении федерации самбо.
- У нас есть такое? – живо поинтересовалась Ольга Михайловна.
Карина не ответила. Она следила за тем, как неловко Илья Николаевич пытается справиться с ножом и вилкой, взяв их в две руки, нож в правую, вилку в левую. Скованные болезнью пальцы не слушались.
- Папа, - с раздражением сказала Карина, - курицу можно есть руками. Это не запрещено правилами хорошего тона за столом.
- Не учи меня, - недовольно отозвался Илья Николаевич. – Сначала я уговорю себя, что курицу можно есть руками. Потом начну руками брать отбивную и откусывать от нее куски. Так можно и опуститься окончательно. Я еще вполне могу есть ножом и вилкой.
Настала тишина, семья наслаждалась полноценной едой.
Тишину нарушил дверной звонок.
- Кто бы это ни был, хорошо, что мы с мамой успели положить в холодильник всю еду. А по этим остаткам на тарелке мало, что определишь, - подумала Карина. Она пошла к дверям, чтобы открыть.
- Неля, заходи, - крикнула из кухни Ольга Михайловна. – Я и забыла, что ты обещала вечером придти.
В кухню вошла соседка Неля из 2-ой квартиры.
- Добрый вечер всем, немножко поздновато, но лучше поздно, чем никогда, - улыбалась она. – Чаечку не нальете?
В пакете Анзора была пачка нормального чая. Ольга Михайловна ранее отсыпала из нее в баночку, теперь она достала банку и заварила соседке черный грузинский чай. Положила сахар.
Неля села к столу, с удовольствием прихлебывала ароматную золотистую жидкость.
- А у меня новости, - сказала она. – Моя Лялечка устроилась на работу. Уже две недели как работает. Дежурной в гостинице «Седьмое небо». Очень довольна.
Карина похолодела. Господи, сколько она искала работу и ничего. А тут, надо ж было этой Ляле устроиться именно в эту гостиницу.
Неля продолжала расписывать счастье, что привалило ее дочке.
- Туда каждые две недели приезжает один грузин из Тбилиси, богатый такой. Он всегда чаевые дает мандаринами, по килограмму. Он в Одессу приезжает мандаринами торговать.
Неля с затаенной насмешкой посмотрела на Карину. Родители не заметили этой насмешки, но Карина вся напряглась.
- Анзором зовут. К нему каждый вечер, как приедет, девушка приходит. Одна и та же. Ляля рассказывала. Вся гостиница знает.
Ольга Михайловна повернула голову к Карине.
- Это не твой ли Анзор, дочка?
Карина молчала, обдумывала ситуацию, что сказать, что?
- Нет, - за нее ответила Неля, - вы ж говорили, что у нее жених в Тбилиси, самбист, вот-вот поженятся. А этот Анзор женатый, у него дома трое детей, он разводиться и не думает, в Грузии вообще не сильно разводятся, не как у нас. Она к нему просто за жратвой приходит. И больше получаса в номере не бывает.
Неля уже не скрывала торжества и насмешки.
- Пожалуйста, - первой пришла в себя Ольга Михайловна. – Нелечка, поздно уже, спать будем ложиться. Покиньте нас.
Неля пожала плечами.
- Да вы меня просто гоните. Чего бы это? – с деланным изумлением произнесла она.
И плавно вынесла за дверь свои телеса.
Отец и мать сидели ошеломленные. Карина не поднимала глаз.
- Я не буду это есть, - отшвырнул от себя тарелку Илья Николаевич. – Мне не нужны подачки от чужого человека. Передком заработала, да? – его голос сорвался на фальцет, и фраза прозвучала фальшиво и смешно, с «киксом», который так не шел к ее жестокому содержанию.
- Илья, прекрати, не произноси пошлости, - ударила ладонью по столу Ольга Михайловна.
- Пошлость вот, - ткнул пальцем в сторону Карины Илья Николаевич. – Лживая, лживая пошлость. Гадость, какая! Какая гадость!
- Не тронь ее. Ей и так плохо сейчас, будь милосерд, - произнесла мать.
- В нашей семье, в нашей семье… самое дорогое для приличных людей есть честь семьи. Моя мама, ее бабушка… Мой отец… До чего я дожил, Боже мой, до чего... и я это ел, я ел это!
- Илюша, выпей капель, не принимай так близко к сердцу. Карина оступилась, больше этого не будет, правда, дочка? – с болью обратилась к Карине Ольга Михайловна.
Карина не чувствовала тела. Не чувствовала вообще ничего. Она так боялась этого разоблачения, со страхом ждала его, но вот оно наступило, а она не в состоянии ощутить тот жгучий стыд, который думала, охватит ее всю. Я каменная, подумала она. Что со мной? И что теперь будет?
Не глядя на родителей, Карина встала и вышла из кухни. Пошла к себе и закрыла дверь на ключ. Отгородилась от происшедшего, от отца и матери. От всего. Ей хотелось заплакать от несправедливости, которая окружала ее последние два года, в которую погрузилась вся страна, но она не могла.
Из кухни доносились громкие голоса, но ей даже не хотелось услышать, что там говорят родители, о чем спорят. Ей до собственного удивления было все равно. Единственное, что ее мучило, это то, что родители, возможно, думают, что Анзор, в таком случае, принуждал ее к каким-то извращениям, и вдруг представят ее себе в такой позе, а этого не было. Он во всем, в том числе и в сексе, был прямолинеен и примитивен, как фонарный столб, и обходился самыми рутинными действиями.
Произошло то, что неминуемо должно было произойти, раньше или позже. Вот и все.
Карина услышала, как мать и отец, прошли к себе в комнату, через несколько минут там щелкнул выключатель.
Она лежала и думала не столько о том, что произошло, о своем позоре, а о том, что теперь их ждет. Как они проживут без той живительной помощи, которую она заносила в дом каждые две недели.

Карина проспала около часа и встала, чтобы сходить в туалет. Она тихонько вышла в коридор, чтобы не разбудить родителей, и заметила, что на пол коридора из-за неприкрытой кухонной двери падает полоска света. Надо погасить свет, подумала она.
Карина подошла к кухне и услышала какой-то странный всхлип. Она заглянула внутрь. Илья Николаевич сидел за столом и cобирал с тарелки кусочки недоеденного цыпленка, обмакивая их в соус. Несмотря на то, что в кухне он был один, он держал в обеих руках нож и вилку и неуклюже пытался орудовать ими.
По его седой, словно припыленной, бороде пролегли две блестящие полоски, по которым изредка скатывались прозрачные капли.
Карина тихонько, на цыпочках, чтоб не заметил отец, прошла в ванную.

Вслед ей донесся тяжкий вздох старика…

13.01.12г.