Вид с Монмартра обескураживает.
Будто ты птица, а летать забыла.
Стоишь на горе - вниз уходят голые деревья, солнце путается в их обмороженных кронах, стреляет в тебя солнечными зайцами из окон веселых домов, расставленных кое-как и случайно.
И - слава богу, совершенно нет ощущения старины, а только шумная, здоровая молодость и краски, краски, краски...
Будто все художники мира встретились и смешали свои палитры.
Совсем как мы с тобой.
То, что путешествие это неизбежно, стало ясно в самом начале нашего знакомства.
- Вы любите Париж? - спросил ты меня.
- Безумно - ответила я, не задумываясь, еще не обернувшись, еще не понимая, с кем говорю.
А когда обернулась и - поняла...
Первый раз я оказалась в Париже лет десять назад, мы тогда еще и знакомы не были. Всего четыре дня, но...
Не вернуться в Париж было невозможно, а возвращаться стоило только с тобой.
И мы – вернулись. Голодные, истосковавшиеся по ласке, бездомные влюбленные. И было нам…Нет, не хорошо. Счастье…
Иногда, я боюсь силы своего чувства. Нашего чувства. Потому, что оно одно на двоих. Потому, что безответная любовь никогда не сравнится по своей силе с любовью – взаимной, когда бьет током ежесекундно.
Бесконечное короткое замыкание…



1.

- Вы любите Париж?
- Безумно.
- А я вот, знаете - нет. То есть не то, что не люблю... Не знаю его. А ведь невозможно любить то, чего не знаешь, правда? Как вы думаете?
Он смотрел на меня в упор и вроде, даже, сердился.
- Способны ли вы полюбить что-то или кого-то, не имея о нем представления?
- Пожалуй, нет - и мне вдруг стало ужасно весело.
- Ничего смешного я не сказал... Но улыбаетесь вы... Я вас приглашаю на чашку кофе и обязательно с пирожным, и не рассказывайте мне про фигуру - вашу я оценил. Одно пирожное вам не повредит.
Я молчала и глядела на него. И - ждала продолжения. Не хотелось ничего, даже кофе с пирожным.
Только стоять вот так, глупо улыбаться и слушать, слушать, слушать…
Это и было короткое замыкание.
Не дождавшись моего ответа, он просто взял меня за руку и повел вниз - в буфет.
Мы сели за самый дальний столик и он снял очки, подышал на них, протер носовым платком, на удивление шелковым и цветным, просто вытащил его, как фокусник из нагрудного кармана, а потом спрятал - будто и не было ничего.
Затем снова водрузил свои очки на переносицу - это позже я узнала, что без них он почти ничего не видит - и принялся разглядывать меня в упор.
Я изучала его руки и молчала.
Мне всегда было интересно рассматривать не только предметы искусства, а и то – чем они сделаны. Чем сделаны шедевры, понимаете? Разве это не удивительно - небольшая ладонь, длинные пальцы, темные волосы...Эта рука, при помощи нехитрых, повторяющихся движений, создала нечто, чему суждено пережить и ее, и ее обладателя – надолго. Истлеет кожа, кости рассыплются и превратятся в прах, а полотно, с вроде бы небрежными, грубыми пятнами красок, нанесенными неумелыми мазками или бурый обломок гранита странной формы, со временем, как дорогое вино – только поднимутся в цене.

- Вы левша? – спросила я.
- Да. А как вы узнали?
- Ваша левая рука…Она будто живет сама по себе.
- Вот как…А что еще вы можете обо мне сказать?
- Вы ужасный зануда. Самоуверены, но не с женщинами. Живете один, но не одиноки. Обычный набор гения.
- А почему вы решили, что я гений?
- Я…Просто увидела ваши работы.
- Вы кто?
- Я? Счастливая женщина…
- Счастливые не кричат на каждом шагу, что они счастливы.
- Я и не кричу. Я сказала только вам и по секрету.
- Зачем?
- Мне вдруг стало страшно.
- Из-за меня?
- Может быть. Мне показалось...
- Что? Говорите.
- Что я не так уж и счастлива, на самом деле…Знаете, человек доволен уловом до тех пор, пока не увидел, какую рыбу вытащил из воды его сосед.
- И как ваш последний улов?
- Я... Мне... Это вопрос слишком в лоб. А мы все еще держим дистанцию.
- Вы так думаете?
- Мне так кажется.
- А если я вас поцелую?
- Вы лишь узнаете мой вкус.
- Для художника это - немало.
- Иногда единожды попробовать - значит пристраститься.
- А вы любите...пробовать?
- Очень. Но об этом нам тоже рано говорить.
- А нельзя ли презреть условности и сразу же перейти к делу?
- К чему торопиться? Прелюдия - это праздник.
- Так говорят женщины, не знавшие настоящего счастья. А вы сказали, что – счастливы…
- Вот как? Еще немного - и я начну вам верить.
- У вас просто нет другого выхода.
- Это я уже поняла.
- И?
- Мне немного странно. Непривычно. Но чрезвычайно интересно…
- Для начала - совсем недурно.
И он, наконец, соизволил отвести глаза от моего тела и сделать заказ.

…Мы пьем обжигающий, крепкий черный кофе и…Вот что, давайте, я вам его опишу.
Средних лет, примерно, до сорока пяти, (потом я узнала, что ему сорок восемь). Невысокий, подвижный, живой. Нависшие брови, упрямые скулы, бритый череп почти идеальной формы. Глаза за стеклами очков – глубокие, зеленые, с ухмылкой. Мальчишка, сильный, уверенный в себе – мальчишка.
В общем – совершенно не мой тип. Ничего аристократического, богемного. Ничего рокового. Держится нахально – талант.

Совершенно обычное задание редакции – обзорная статья о выставке и интервью с автором. И вдруг…
- Ну и что там - про Париж?
- Париж? Его… можно описывать словами всю жизнь, но лучше приехать и потрогать самому.
- Потрогать…Почему вы сказали – потрогать, а не посмотреть?
- Но вы же – скульптор…
- И?
- Для вас главным должно быть осязание, прикосновение. Мир – на ощупь. Я ошибаюсь?
- Не задавайте вопросов, продолжайте…
- Понимаете, в ваших работах чувствуется жизнь. Они – теплые. Не камень, не металл, не глина – мир, такой, какой он есть, но и такой, каким его видите – вы.
- А – вы?
- Та скульптура, около которой вы меня…
- Мебиус?
- Да, кольцо Мебиуса. Она ведь страшная, эта скульптура. Полная безысходность, правда? Замкнутый мир, из которого не…
- Не совсем, выход там, все-таки – есть. Ведь…
- Да, да, я увидела и поняла. Единственный выход, конечно – любовь.
- Конечно…
- Вот, как вы умеете…
- Я умею…многое.
- Не сомневаюсь.
- А жаль.
- Почему?
- Тогда - я заставил бы вас поверить.
- А - так?
- Так…Все произойдет гораздо стремительнее.
- И вам заранее скучно?
- Нет... Нет...Это не скука. Это - предвкушение.
- На нас оглядываются.
- Это потому, что вы – красивы.
- Нет, это потому, что вы скандально известная личность. А я…Я такая, какая есть…
- Ваше тело умеет говорить. Мы с ним уже…
- Может быть…
- Нет, вы не знаете. Вы абсолютно точно не знаете. Но я вам покажу, я вас – раскрою…
- Раскроете?
- Да, как бутон. Бутон орхидеи…

…Той ночью я не смогла уснуть…


2.

Статью я назвала: «Гений – один из нас».
Я описала его в подробностях, таким, каким его видели и хотели видеть, к какому привыкли и о каком говорили.
И скрыла то, что предназначалось только мне – его магнетизм. Им я не хотела делиться ни с кем. Да и какое они все имели к этому отношение. Ведь сходила с ума от одного ощущения его близости – вот, протяни руку, коснись - только я. Просто не может быть, чтобы и все остальные…
Я попалась к нему на крючок. Теперь – лишь бы не сорваться.

…Про Париж я могу говорить часами, про своего любимого – бесконечно. Короткое замыкание –длиною в жизнь. Я предупреждала…

- Кто ты?
- ???
- Ну, кто ты по профессии? Чем ты зарабатываешь на жизнь?
Я поглядела на него с испугом и, на всякий случай, отодвинулась.
- Я…журналистка, мне тридцать восемь. Замужем. Одеваться?
Он захохотал и поцеловал меня долго и влажно в ямочку у основания шеи. Ямочке стало тепло.
- Ты меня удивляешь. А я давно не удивлялся…
- Удивляю? Но – чем?
- Беззащитностью.
- Хм…Я даже очень…
- Да, знаю, знаю, господи. Молчи. Молчи. Смотри мне в глаза. Ты видела мои руки? Видела – я наблюдал за тобой, ты часто на них смотришь. А теперь ты их – почувствуешь. Сейчас – ты всего лишь глина, запомни. Моя мягкая и податливая глина. Материал. Я тебя – леплю. Вот так…Так…Да…Ты никогда не сможешь забыть мои руки. Других таких нет, глупышка, поняла… Других таких…
Дальше я уже ничего не слышала. По-моему, я просто потеряла сознание…


3.

Я оказалась в каком-то заколдованном пространстве. Куда бы я ни шла, чем бы ни занималась, с кем бы ни разговаривала – повсюду мне чудился его голос, его глаза, его прикосновения.
А самое главное, я знала совершенно точно, он испытывал то же самое.
Это встречается крайне редко – абсолютная принадлежность. Почти всегда, мы хотим получить гораздо больше, чем отдаем. Но если, отдавая себя снова и снова, ты видишь, ты уверен, что тебя хотят все больше и больше…Это и есть – настоящее чувство. Не подделка и не каприз. Потому что, какой смысл притворяться перед самим собой…
Мы были так заняты друг другом, что просто не оставалось времени испугаться будущего. Наверно, это и есть – счастье, кто знает…
Мы не анализировали, не думали про потом, не строили планов. Жили - от встречи к встрече. А они случались все чаще, были все безумнее и, наконец, нам стало понятно, что мы никогда не сможем друг к другу привыкнуть.

- Я подумал…Знаешь, все-таки хорошо, что ты замужем…
- Не знаю…А почему ты?..
- Иначе бы нам пришлось пожениться.
- Это плохо?
- Мы бы долго не протянули.
- Ты правда так считаешь? Но – почему, я не понимаю. Думаю, ты бы меня не бросил никогда, я – тем более. Никакой скуки, привычки, рутины. Круговорот наслаждения - творчество и страсть. Такого просто не бывает, вот единственно – почему…
- Да, нет же, нет. Я не об этом. Мы бы долго не протянули в самом натуральном смысле. Мы просто бы умерли от излишеств.
- Каких излишеств, милый?
- Понимаешь…Эта совместная жизнь…Осознание того, что ты находишься рядом со мной всегда, каждую секунду, вот протяни руку и…Я бы тебя когда-нибудь задушил. От желания, от невозможности проникнуть еще глубже, от того, что ты вся – в моей власти.
- Но я и так – вся в твоей власти.
- Да…И это сводит меня с ума. Делает слабым и сильным одновременно. Я знаю, что могу получать тебя, когда хочу, как хочу, больше и изощреннее, чем могу представить себе в самых сокровенных…Ох…Если бы я тебя не встретил, я бы тебя – вылепил. Я бы лепил тебя – всю жизнь…


4.

…Париж случился зимой, на исходе декабря.
Ты пришел и принес билеты на самолет и фотографию гостиницы. Трехэтажный, довольно старый особняк. Герань на подоконниках. Два крайних окна справа, на последнем этаже. Ты указал на них и сказал:
- Это наши окна. На четыре дня и четыре ночи. Тебе надо только сказать – да…
И мы оба уже…
Дома я сказала…На работе – тоже сочинила историю. Неважно. По-моему, окружающие чувствовали мое безумие и, что сопротивляться – невозможно. Они и не сопротивлялись.
Все вышло слишком легко. Слишком – легко…

- Сам бог – за нас…
- Да, я тоже все время об этом думаю.
- Мы с тобой всегда думаем одинаково, всегда…
- Мы просто одно целое и я уже не удивляюсь.
- Расскажи мне про Париж.
- Это невозможно. Словами – невозможно. Когда ты увидишь его, окажешься в нем - задержи дыхание, коснись, почувствуй его кожей – на ощупь. И он подарит тебе поцелуй души, французский поцелуй. И все. Это случается – со всеми…

…Мы улетели. Мы улетели налегке. В самолете мы шептались, хохотали и тайком трогали друг друга, как подростки. Аэропорт и такси я не помню, первое осознанное воспоминание – огромное дымчатое зеркало в лифте и мои счастливые глаза. Потом – уже в номере, его склоненное над моим, лицо.
А к тому, что я теряю сознание, мне уже не надо было привыкать…

- По-моему, это воробьи…
- Ага…
- Парижские воробьи. Слышишь, они чирикают по-французски. С прононсом…
- И грассируют – тоже.
- Я голодна.
- Еще бы, столько проспать…
- Это потому, что…
- Я тебя совсем замучил, бедняжка.
- Наоборот, это я тебя. Совершенно забыла, что ты уже…
- Что?
- Мужчина в возрасте…Не мальчик…
- А ну-ка…Ты у меня…Во-о-от…
- О-о-о-хх…да, да…милый мой…ну-у-у…да-а-а-а…

На третий день мы вышли в город…



5.

И настал – Монмартр.
Не появился, не возник – настал. Как праздник, как рождественский подарок, как – чудо. И неважно, что случится потом, этот, пронизанный солнцем город, небо над ним - навсегда. Уже – навсегда…

- Помнишь…нашу первую встречу?
- Конечно, разве об этом надо говорить?
Мы сидим в кафе, внизу, у подножья и пьем кофе. На тонком блюдце передо мной – крохотный бисквит.
- Ты тогда спросил про Париж – почему?
- Это трудно объяснить. Можно сказать, что ты мне его напомнила…
- Но ведь ты же никогда здесь раньше не был. Или?..
- Я – нет. Я нынешний - нет. Наверное, есть какая-то генная память, что ли, что-то сродни дежа вю, но из прежней жизни. У меня нет другого объяснения.
- И что же это было точно – скажи…
- Твоя шея. Ты стояла ко мне спиной, волосы забраны высоко и совершенно открытый, беззащитный затылок. И детская шея. Ужасно детская шея…В эту секунду я понял про тебя все. Ну, почти. Твою слабость, твою уязвимость, а особенно – твою нежность. И – не ошибся…
- Хорошо…А – Париж?
- Я подумал, где-то я ее уже видел. Уже трогал. И увидел нас в мастерской и себя – у станка. Руки перепачканы глиной и я даже помню то, что мне никак не давалось, ускользало…
- Правда? В самом деле? Ну, скажи, интересно, угадаю я или нет?
- Нет, маленькая хулиганка, ты не угадала…Я имею ввиду линию плеч. Понимаешь, когда они опущены от бессилия страсти. Когда ты вся безвольно повисаешь в моих руках. Она никак не хотела мне даваться…И это был - Париж…
- Знаешь, что? Мы здесь не случайно.
- А мы, вообще – неслучайно…

И у нас еще целый один день впереди…


6.

Иногда бывает и так, раз – и темно…И смысл жизни, как и она сама, течет, течет сквозь пальцы, застывает на ресницах – каплями дождя, а может - просто, от огромного парижского солнца сквозь неровную линию домов – слезятся глаза…
И наш последний день - в Париже.
Когда мне говорят, что Париж уже не тот, что в кафе не видно настоящих парижан, что на улицах грязно и шумно, и суетливо…У каждого в сердце есть свой Париж. У тех, кто в нем не был – тоже, хотя они сами об этом даже не подозревают.
Мой – не отобрать никому.

…Мы просто шли, держась за руки и целовались. И вот, открыв после очередного поцелуя глаза, я увидела веселую витрину китайской чайной лавки. Цветные бумажные драконы улыбались и шевелили хвостами. Они смотрели на нас так лукаво и настойчиво...
- Давай зайдем, а? Хочешь? – и ты потянул меня за собой.
Внутри было тепло и сумрачно, зато – запахи… Незнакомые, необычные, они плыли и обволакивали, и сулили. В глубине, на газовой горелке попыхивал тяжелый чугунный чайник, а хозяйку – старую, сгорбленную, с молодыми черными глазами, мы поначалу даже не заметили.
…Зеленый чай, сушеная малина, бергамот, она суетилась вокруг нас, бесконечно кланяясь, с прилипшей к ее пергаментному лицу такой же пергаментной улыбкой и повторяла:
- S’il vous plait, monsieur…S’il vous plait, madame…
Ах, мой милый, люби меня – всегда…

…Мы вышли унося с собой две одинаковые чашки с крышками, белые, с тонкой китайской росписью по бокам.
- На будущее, - сказал ты мне, - На будущее…
Господи, помоги мне выжить. Счастье - это ведь так больно…

- Это – брют. Ты любишь брют?
- Я люблю тебя…- я говорю это в первый раз в жизни.
- Конечно. – ты улыбаешься т щуришь глаза. – Без любви ничего не случается.
- А что должно случиться?
- Когда даешь цветку название – теряется запах. Что бы ни случилось, оно – прекрасно…

В гостиницу мы вернулись, покачиваясь и взявшись за руки. Париж смотрел нам вслед.
Утро началось с птиц и дворников.
- Вы любите Париж?
- Безумно…


7.

С тех пор, как мы вернулись, прошел год. Я не видела тебя ни разу. Как я…Впрочем, про это – неинтересно. И вот – письмо, обычный конверт, твой почерк. Я так боюсь его открывать…

"Здравствуй, моя маленькая.
Поверь, мне непросто писать эти строки. Пожалуй, так же, как тебе – их читать.
Всю жизнь главным для меня была работа. Собственно, она и была моей жизнью. Моим безумием, наркотиком, моей радостью, всем. Все, что кроме – в том числе и женщины – проходило мимо. Оно было только средством и никогда – целью. Я всегда только брал, наполнялся живой влагой этого – кроме и забывал, быстро и безболезненно. И возвращался в мастерскую, к моим работам.
Ты первая и единственная, нарушившая это равновесие, эту формулу моего бессмертия: тело – глина – вечность. Ты смогла стать чем-то большим, чем все, что было – до.
Ты ведь знаешь, у каждого из нас есть предназначение. Я исполнял свое легко и с радостью, пока – не повстречал тебя. Ты затмила собой все и я – испугался. Что эта маленькая, слабая, хрупкая женщина с поющим телом и счастливыми глазами, умеющая так принадлежать…Ты понимаешь. И я – ушел, молча.
С тех пор, я не создал ничего. У меня внутри – пустота. Вернее, меня преследует все время одна и та же мысль, одна и та же картина – твое тело в моих руках и – безвольная, поникшая линия плеч. Я ее вижу, чувствую, мне понятны сплетения мышц и ток крови, я смогу это сделать, но…Дело за малым, мне нужна – ты…Не для того, чтобы стать еще одной моделью или просто – еще одной. Ты и сама это знаешь, правда? Мне нужен твой Париж, его улицы, его воздух, его запах. И его прикосновение. Я хочу его – ощутить. Ведь что такое скульптура, как не любовь, которой можно коснуться, удержать в ладонях, любовь – на ощупь.
Я не прошу прощения ибо – не виноват.
И я знаю, что ты поймешь, ведь ты – часть меня.
Скажи, ты все еще любишь Париж?"

Из конверта выскальзывают два листка и, кружась, как листья, падают на пол. Я их поднимаю и всматриваюсь в них. Это непросто, потому, что, наконец, пришли слезы. Два маленьких листка, два билета в Париж – на сегодняшний вечер.
Дата возвращения – прочерк.
Господи, только бы раньше времени не потерять со…