Главным в семье Оли был дед. Он походил на грузина, был человеком очень весёлого нрава, всегда находил острое словцо для сельчан, задевая их своими прибаутками. У кого с юмором было всё в порядке, те отшучивались – и на этом всё благополучно заканчивалось… до следующей встречи с дедом. Те же, кого природа обделила или кому по несчастью не хватило чувства юмора, когда его раздавали с небес, пытались уклониться, однако это приводило к новой волне саркастических атак.
Для сатирических опытов все средства были хороши – так полагал дед. Когда Оля была маленькой, он любил брать её с собой в магазин, в контору.
Встретив, к примеру, председателя колхоза, дед давал команду маленькой Олечке:
– Ну-ка, Оля, расскажи дяде стих.
И одному ему известным способом он давал намёк малышке, что именно должно было прозвучать в эту минуту для этого человека.
 У соседушки моей
Нет нисколько трудодней.
Почему и кто она? –
 Председателя жена.
Оля чеканила этот текст, переводя взгляд с одного на другого, и никак не могла понять, почему это дедушка так лукаво усмехается, а солидный дядя, председатель колхоза, не то морщится, не то слова подобрать не может в ответ.

В семье дед был требовательный, держал внуков в строгости и послушании. Наверное, чувствовал ответственность за рано оставшихся без отца своих внуков. «Люби як душу, труси як грушу», – говаривал он. Однако за этой строгостью чувствовалась безграничная любовь к детям его так рано ушедшего сына.
Оля была озорной и непоседливой в отличие от старшей сестры и младшего брата. Она тоже любила шалить, юморить – вся в дедушку. То песенки поёт, аккомпанируя себе на гитаре (кто сказал что это веник?), то сочиняет, то вихрем кружится вокруг, вовлекая в игру всех тех, кто рядом.
Дети учились хорошо, носили одни пятёрки, и это было предметом неописуемой гордости деда. Он всегда говорил, что его внуки, его «цыплятки», как он ласково их называл, должны быть лучше всех. Во всём. Всегда. Однажды старшая Аня невесть за что схватила двойку. И пока она с потяжелевшим от первой двойки портфелем плелась домой, переполненный радостным возбуждением соседский мальчишка уже стучал в окно, по ту сторону которого бабушка лепила пирожки, и радостно проорал:
–А ваша Аня двойку получила! А ваша Аня двойку получила!

Оля очень любила математику и собиралась связать свою жизнь только с нею, царицею наук. У деда же на этот счёт было своё собственное, отличное от Олиного, мнение. Он говорил, что отправит Олю учиться в техникум на бухгалтера. Эта профессия была голубой мечтой для сельчан, тяжело работающих в поле, в зной или холод тащившихся на работу в общую бригаду. А вот бухгалтер – в конторе с нарукавниками, за чистым столом…
–Нет дедушка, не пойду, – упрямо говорила Оля.
И если дед начинал огорчаться, она его обезоруживала:
–Я на тебя похожа!
На этом разговоры заканчивались для того, чтобы возобновиться в следующий раз – дед не терял надежды укротить свою послушную, но в то же время и упрямую внучку.

И вот Оля после восьмилетки в родном селе и двух классов десятилетки в соседнем, получив на радость деду заслуженную золотую медаль, отправилась в университет. В первый раз в сопровождении Ани она так далеко уезжала из своего маленького родного села сдавать документы. Промелькнули волнения вступительных экзаменов и вот оно, долгожданное поступление! Оля – студентка университета.
Училась Оля охотно и хорошо, и не смущалась своего провинциального статуса, который был виден невооружённым глазом. Это теперь, когда наконец-то стёрлась грань между городом и деревней, трудно отличить городского жителя от сельского, и не только по одёжке.
И Оля чувствовала, что она отличается от своих городских сверстников, обучавшихся в спецшколах с математическим уклоном, одетых по моде ребят, начитанных, много знающих. Конечно, Оля тоже очень много читала в детстве, проглотила всё, что было в библиотеке. Но «Трёх мушкётеров», «Трёх товарищей» да и много чего ещё она не читала, и всё потому, что эти книги, вероятно, не доходили до маленькой сельской библиотеки. Однако Оля виду не подавала, что ей не знаком этот «золотой» список литературы. Она потихоньку начала выискивать книги из этого списка, и уже очень скоро одолела его, прочитав интереснейшие в мире книги.

Оля обратила не него внимание ещё в первые студенческие дни, на лекциях, когда собирался весь курс, и отмечала взглядом, когда время от времени встречала в университетском дворе. Он не мог не выделяться из толпы, потому что такой он был один!
Круглолицый, в огромных очках в модной тогда роговой оправе, какой-то далёкий и недостижимый. Наверное, потому, что под этими очками скрывались восточные глаза. Отметила его, даже не представляя в ту минуту, что это она, Судьба.

Илью привезли в шахтёрский край в трёхлетнем возрасте. Молодые родители с чемоданом и двумя детьми, старшим из которых как раз и был Илья, приехали сюда, чтобы найти работу, жить, растить детей. Отец Ильи работал на шахте. Он был очень начитанным и интересным человеком, имел на всё свой собственный взгляд и мнение. Наверное, это от него у всех детей была тяга к знаниям. И взрослеющие сыновья тоже мало-помалу учились великому искусству думать. В семье у Ильи было очень интересно. Дети играли в хоккей и другие мальчишечьи игры, вовлекая в них и свою младшую сестрёнку, рождённую уже здесь, на шахтёрской земле. Учились очень охотно, много читали, даже играли в преферанс с родителями, и это не было игрой на деньги (не дай Бог, кто так подумает!), а исключительно для развития ума. Словом, атмосфера в семье Ильи была тёплой, дружеской, откровенной.
В университет Илья поступил легко. Его студенческие будни перемежались поездками на выходные домой. Однажды он похвастался дома, что его, мол, выбрали комсоргом курса, а заместитель у него – болгарка, нескольким болгарским словам научила его. Обич, к примеру, – это любовь, пролет – весна…
– Смотри, а то научит, – съязвила сестрёнка, стрельнув жгучим восточным взглядом.
Шли дни за днями, летели месяцы учёбы, мелькали сессии и студенческие будни с походами в кино, вечерами-капустниками и просто песнями под гитару. Илья играл на гитаре и здорово пел. А гитарист в студенческой среде – первый человек.

Гудел вокзал. Это шумные ватаги стройотрядовцев разъезжались на разные стройки – кто в Тюмень, кто в Крым. Звенели гитары, и пассажиры на вокзале дружелюбно смотрели на толпы ребят и по-доброму улыбались. А спустя два месяца вокзал оглашался ещё большим шумом и взрывался от встреч возмужавших и заработавших свои первые деньги ребят.
Оля и Илья уехали каждый со своим отрядом. в разные концы большой страны. Лето пролетело быстро, и ошалевший от радости встречи очередной сентябрь подарил им ту искорку, из которой должна была вспыхнуть… Да, обич, права была сестрёнка…
Им было очень хорошо вместе. Оля перечитала много книг из Илюшиной домашней библиотеки. Всё больше времени они проводили вместе, и, похоже, оба поняли, что это всерьёз и навсегда. Так пролетел ещё один учебный год, потом лето, новый маршрут обозначили обоим стройотряды. По возвращении у Оли и Ильи был свободный месяц сентябрь, когда другие студенты, не работавшие на стройках, весело проводили время в колхозах «на картошке». Илья уехал домой, Оля – в село. Им предстояло пережить этот грустный сентябрь, отсчитать эти тридцать дней – и снова быть вместе.
Оля, прихватила с собой в село гитару, подаренную ей Ильёй. Конечно, Илья показал ей несколько аккордов, и она пробовала понемногу подбирать нехитрые мелодии.
Оля считала дни. Она читала всласть, помогала по дому – в селе летом дел невпроворот. На несколько дней уехала с дедом в город, чтобы проведать любимую тётю и на заработанные в стройотряде деньги купить кое-что из одежды.
За гостеприимным столом разговаривали на всякие темы. Спрашивали об учёбе, о делах домашних, обо всякой всячине. И вдруг неожиданно тётя спросила:
–Олечка, а у тебя есть друг?
–Есть, – робко промямлила Оля, осторожно поглядывая на деда.
–Как его фамилия? – почему-то поинтересовались они не именем, а именно фамилией.
–Ли, – так же тихо и осторожно пролепетала Оля.
И тут следует сказать, что наивная Оля тогда ещё не знала, что по фамилии можно легко определить принадлежность к тому или иному народу, что на свете есть «национальный вопрос». Она наивно полагала, что все люди братья и верила, что главное, чтобы человек был хороший.
Между тем в разговор вступил дядя:
–Олечка, это же из восточных? С узкими глазами, да?
–Да, – отвечала Оля, – но только он носит очки, и сквозь стёкла этих очков глаза его кажутся круглыми и большими, как и у нас.
Сидящие за столом взорвались от смеха. Не унизительного, нет, искреннего и дружелюбного.
И только дед, помолчав немного, сказал:
–Оля, Оля, для этого ли я тебя учил…

В один из дней по возвращении домой на каникулы Оля занималась привычными домашними делами. Был ветреный холодный день, дул пронзительный ветер. Оля, надев на себя старое пальто, закутавшись в платок, бегала по двору, как угорелая: то налить птице воды, то нарвать травки. И всё напевая, вприпрыжку… Схватив вёдра, намеревалась пойти к колодцу по воду. Только взялась за вёдра, подняла глаза и…обомлела: у калитки стоял Илья.
Она, конечно же, обрадовалась Илье, но была ошарашена и не знала, что делать.
Оля завела Илью в дом. В голове роились мысли: что делать, как быть, как его заслонить, спасти?
–Дай гитару, я тебе такую песню привёз! – сказал Илья.
Оля принесла гитару, Илья тронул струны и начал петь:
Провели мы всю ночь на причале,
Проглядели на море глаза.
Рыбаки нам клялись, нам клялись, что встречали
Цвета алой зари паруса.

А простая рыбачка Маринка,
Фрахтовавшая шкиперам соль,
Нам в простой, нам в простой полинявшей косынке
 Вдруг напомнила чем-то Ассоль...

Илья пел дивную песню, а Оля и слушала, глядя в эти лучшие в мире восточные глаза, и, не переставая, задавала себе вопросы: что будет, как уберечь, спасти?..

Что разговор предстоял серьёзный, это Оля точно знала, и не только потому, что её избранник такой особенный, а ещё и потому, что старшая сестра была не замужем, и опережать её, пусть даже и на последнем курсе, нельзя, никак нельзя.
¬– Как ты оказался здесь?
–Слонялся по дому, а родители дали мне денег и сказали, чтоб ехал, а то невмоготу им видеть мою кислую физиономию.

Три дня гостил Илья в доме у Оли. Мама уходила на работу рано и возвращалась поздно. К Илье она обратилась дважды: «Здравствуйте» и «До свидания». С дедом же Илья, похоже, поладил – всё крутился возле него, помогал.
Через три дня Илья уехал один, а не вдвоём, как хотелось бы, ведь через пару-тройку дней наступал новый учебный год.
В оставшийся до отъезда Оли день случился разговор с мамой. Доводов о том, что он не просто очень хороший, а лучший в мире, что все очень серьёзно, мама слышать не хотела, снова говорила о невозможности «переходить дорогу» сестре, о том, что он увезёт Олю куда-то далеко-далеко.
Оля, пытаясь убедить маму, спрашивала:
–Мама, вот ты в Болгарию уедешь?
–Нет, не уеду.
–И он не уедет. Он такой же, как и мы.
–Нет, он уедет.
Разговор усугубился тем, что мама случайно обнаружила в Олином чемодане несколько незнакомых ей платьев. На самом деле это тётя отдала Оле платья своей дочери, из которых она, более крупная девочка, чем Оля, выросла. Тётя просила не говорить маме – ей было неудобно, что платья не новые. Это все поддало огня в пожарище воспитательной беседы.
Когда разговор был закончен, Оля расплакалась горько и безутешно. И чем больше она плакала, тем больше она понимала, что Илья действительно лучше всех на свете, и что она готова уйти из дома навсегда, лишь бы быть рядом с ним.
От этого у неё началось что-то похожее на судороги. Оля начала проваливаться то ли в забытьё, то ли в сон. И сквозь дремотное состояние она почувствовала, что к ней подошел дедушка и заботливо укрыл её…

Спустя несколько лет, когда Оля носила уже другую фамилию, очень короткую и непривычную, однажды мама спросила:
–Оля, ты, наверное, обижаешься на меня за тот давний разговор?
–Нет, мама, не обижаюсь…