Преступление и наказание. Нужно ли прощать?

Отмщенье , государь, отмщенье!...

Будь справедлив и накажи убийцу!

Михаил Лермонтов

Слушала вчера выступление Невзорова на «Эхе Москвы». Обсуждали дикое предложение нового Министра образования заменить изучение в школе Толстого и Достоевского – Библией.

В ответ на эту дикость из уст Невзорова прозвучала другая, он стал зачитывать из Библии «предосудительные» куски, где говорилось об убийстве целых народов и своих же соплеменников, где на страницах лилась кровь и цари вершили зло. На взгляд Невзорова, аргументы против чтения такого безнравственного произведения были убойные.

Но так ли это? Вернусть к этому вопросу в конце моей колонки, а сейчас обращусь к ее названию.

30-го сентября, аккурат в праздник Веры, Надежды, Любви и матери их Софии –мудрости, на канале КУЛЬТУРА разгорелась дискуссия: «Нужно ли прощать?» Разгорелась она в рамках программы Михаила Швыдкого «Культурная революция». Ее участники – Павел Гусев, издатель и главный редактор газеты «Московский комсомолец» и Дмитрий Бак, директор Литературного музея, -  стояли на противоположных позициях.

Гусев отстаивал тезис, что прощать ничего нельзя. В доказательство приводил убийство молодого журналиста Дмитрия Холодова, чей портрет в его, редакторском, кабинете взывает к отмщению. Убийцы не названы, но их имена ему, Гусеву, известны, как же он может простить? И как он может простить расстрел без суда и следствия своего деда, комиссара Чапаевской дивизии, в 1937? Никогда он этого не простит!

Дмитрий Бак отвечал на это, что мщенье – это первоначальная биологическая реакция, кроме которой, есть реакция моральная. Что чувство мести нарушает психику и ведет к депрессии.

Психолог из публики, молодая женщина, убежденно парировала последнее утверждение, говоря, что к депрессии приводит как раз неосуществленная месть. Прощать нельзя – можно привести себя к суициду. Слушала я слушала - и окончательно запуталась в этой эквилибристике: и так депрессия,  и эдак. Кто же все-таки прав?

Стала распутывать клубок. Я ведь тоже не могу простить убийц, оставшихся безнаказанными. А сколько таких нераскрытых  громких убийств было в последнее время?!

Несравненная Галина Старовойтова, правдолюбец Юрий Щекочихин, мужественный жизнелюб Борис Немцов – это те, смерть которых от руки наемных убийц я воспринимаю как личную потерю...

А те, кто погиб в сталинщину? Недавно одна милая и умная дама сказала по радио, что «все родственники убитых» в годы сталинского террора не могут этого простить. Неточно  она сказала! У меня никто не погиб в годы сталинского террора, а я не могу простить этого преступления Сталину, его камарилье и всей тогдашней репрессивной машине. И почему-то уверена, что не одна я такая.

Но вот незадача. Преступление было, убитые налицо, а преступники не найдены. Если найдены, то это мелкие пешки, стрелочники. Заказчики сидят на теплых местах и жуют рябчиков. Почему так получается? И ведь эта история длится уже не первое столетие.

Таким же был Иван Грозный, недаром советский вождь так его возлюбил, увидел в его опричном войске образец для подражания... И что? Осудили его преступления по отношению к собственному народу, если не современники, то хотя бы мы, потомки? Ха-ха, памятник поставили – и ничего, стоит, противников нет.

Может быть, и вправду, как говорит герой романа Водолазкина, Сталин был России нужен? Народ ждал этого кровопийцу? Так ли?

Скажу, что думаю по этому поводу. Преступление должно быть названо, осуждено, преступник найден, его должны судить.  Мне не нужно, чтобы  его пытали, чтобы он получил огромный срок или был казнен. Мне важно, чтобы общество и я вместе с ним увидели – существует справедливый суд, есть воздаяние. Злодеи, где бы они ни были – пусть на троне, не должны избежать ответственности за свои злодейства.  

Но это только первое приближение к вопросу. Как быть с прощением? Возможно ли прощение для тех, кто преступил закон, кто убил одного человека или тысячи и миллионы?

И вот я вспоминаю Раскольникова. Его теорию силы. Те, кто наверху, владыки, убивают людей тысячами, миллионами. Они имеют на это право, так как, во-первых, наделены властью, на их стороне сила, а во-вторых, они  презирают человеческие жизни, для них людишки – трава, «тварь дрожащая». Раскольников убил, чтобы проверить, кто он? Может ли он как те, правители-убийцы? Оказалось, нет, в нем еще есть человеческое, ему жаль Соню и Мармеладова, тех, кто копошится в самом низу и кого никому не жаль. Раскольников присединяется к ним.

И к ним присоединяется писатель Лев Толстой в своей проповеди добра и непротивления злу насилием.

 Вчера весь вечер перечитывала его потрясшую меня еще в юности повесть «Фальшивый купон». Вот мальчишки-гимназисты подделали цифру на купоне: было два рубля – стало 12,  и расплатились в лавке за рамочку для фото. Близорукая хозяйка взяла у них подделанную бумажку, потом ее хитрый муж сбыл фальшивый купон мужику, привезшему ему дрова... и пошло и поехало.

Толстой рисует цепочку зла: обманутый крестьянин не нашел правды в суде, его прогнали отовсюду - и он стал конокрадом. Другой, участвовавший в обмане, увидел, что его господин и он сам остались безнаказанными, и начал воровать, а потом сделался разбойником и душегубом. Все это я читала и прежде, но сейчас впервые увидела, что Толстой, писавший рассказ в 1904 году, показывает, как прогнила вся система. Суды судят жестоко безжалостно и неправедно, и судят – крестьян, дворяне и помещики чаще всего остаются на свободе, даже совершив преступления. Несправедливость, жестокость, отсутствие правды в суде вызывают в простых людях  отчаяние и ожесточение.

Девушка – революционерка, она заступается за невиновных – и натыкается на стену. И вот она уже со спрятанным револьвером приходит к министру, стреляет - промахивается,  оказывается в тюрьме. Скорей всего, ее ожидает казнь... Как повернуть этот каток в другую сторону?

Толстой рассказывает, что тот самый крестьянин, по имени Степан, который стал разбойником, пришел в один дом, где всех кормила одна женщина-вдова, добрая и работящая.

Степан убил всех, убил и ее, а она перед смертью на него посмотрела и сказала, что он губит свою душу. И вот этот ее взгляд и слова он не может забыть. А потом знакомится с Нагорной проповедью, где сказано про то, что нужно подставить левую щеку, если тебя ударили по правой. И начинается процесс превращения недочеловека в человека. И каток катится обратно. Он катится обратно не при столкновении с жестокостью и бесчеловечностью, а, наоборот, от соприкосновения с добром и прощением.

Так это видел Толстой и так показал этот процесс изменения человека под действием доброты и милосердия в гениальном «Фальшивом купоне».

Доброта, милость, сострадание, прощение. Да, тем, кто у власти, "сверхчеловекам", эти чувства часто неведомы. Их знают «твари дрожащие», те, кого Христос в своей проповеди назвал «нищими духом». Быть «нищим духом» в наше время предосудительно, нужно быть «сверхчеловеком», оттого и доброта, и прощение оказались где-то на задворках востребованных человеческих качеств.

А я подумала вот о чем. Древняя Иудея была завоевана Римом. Народ ее был унижен, оказался под чужой властью, вынужден был выживать. Вот и родилась эта религия, родилась эта удивительная – даже для христианства – проповедь, где блаженными названы «нищие духом», а также плачущие, кроткие и алчущие правды, чистые сердцем и милостивые, те, кого гонят за правду. И как наша Россия - во все времена похожа на страну, где правят чужеземцы, а местное население из последних сил выживает.

Нынешняя православная церковь благославляет власть, войну, богатство. Но она и всегда была такой. Вот почему Толстой от нее отвернулся, и крестьяне из «Фальшивого купона» с церковью порывают, они напрямую слушают Христа. Крамола? Конечно! За то Лев Николаевич и получил отлучение от церкви и анафему, как ни стараются сегодняшние церковнослужители этот факт «замылить».

 О милосердии и прощении. Они изображены не только Толстым. Не забуду старый французский фильм по роману «Отверженные» Виктора Гюго с Жаном Габеном в роли Жана Вольжана. Сбежавший с каторги, куда был отправлен за кражу булки,  Жан Вольжан случайно оказывается в доме священника. Тот с радостью встречает гостя, кормит его обедом, сервируя стол старинным серебром. Ночью Вольжан покидает дом , прихватив с собой столовое серебро. Его ловят, приводят к священнику. И тот, глядя в лицо Вольжана, говорит, что серебро ему подарил,  а потом приносит серебряные подсвечники, которые гость почему-то забыл. . И камера нам показывает лицо Жана Габена. В нем что-то происходит. От обозленности на весь мир, который был к нему всегда несправедли, всегда зол и беспощаден, он приходит к мысли, что есть и другие – человеческие чувства: любовь к ближнему, милосердие, сострадание, прощение.

Не хочу, чтобы все это звучало как проповедь, тем более, что сама я не принадлежу ни к какой религиозной конфессии... Прошу прощения за нравоучительность!

Вот еще пример. В «Воспоминаниях» Дмитрия Сергеевича Лихачева есть рассказ о приезде Горького на Соловки, которого все заключенные, в том числе молодой Дима Лихачев, страшно ждали. Они надеялись, что писатель увидит тот ад, который установился на острове. Тем более, что они видели, как к Горькому подбежал парнишка и целый час наедине рассказывал ему обо всех островных ужасах. В результате послабление не наступило, а парнишку гэбисты убили. - Как же так, - пишет Дмитрий Лихачев, - как же он мог не спасти этого мальчика? Не только не спас, но и написал статью после посещения лагеря о достойной работе гэбистов...

И вот смотрю фильм о Дмитрии Лихачеве, снятый уже в последние годы его жизни. Он снова рассказывает о Горьком и о парнишке. И он прощает Горького. Говорит, что у того была такая манера – хвалить, надеясь, что от этого работа «злодеев» станет менее злодейской.

Надо иметь величие души Дмитрия Лихачева, чтобы постараться найти объяснение поведению Горького и простить «писателя-гуманиста».

Ну и не забудем про Пушкина! Пушкина, который при каждом удобном случае призывал царя Николая Первого быть милостивым. К кому? В первую очередь, к «государственным преступникам» - декабристам, сосланным в Сибирь, томящимся в «каторжных норах». Нет, Николай  их не простил, был жестокосердым, железным. Были возвращены они уже в следующее царствование, при Александре Втором.

Вспомним конец поздней пушкинской поэмы «Анджело» (1833): «И Дюк его простил». Кого? Преступника, облеченного властью, преспокойно совершающего то, за что определил суровое наказание обреченному на казнь юноше. И кто знает? Может быть, помилование приведет злодея к раскаянию, к перерождению?  

Российский самодержец не пожелал прислушаться к призыву поэта,  "милость к падшим" не проявил. 

А теперь давайте вернемся к «ужасам» Библии. Тут я высказываю свои мысли, вызванные вчерашней тирадой Невзорова. Библия создавалась как история иудеев на протяжении нескольких тысячелетий и, естественно, отражала жестокие нравы племен и их предводителей.

Но ведь это не учебник нравственности, не сборник правил поведения. Да, преступали, жгли, убивали, вели войны, не слушали своих пророков и побивали их камнями. Но оглянитесь, разве сейчас, три тысячи лет спустя, этого нет? Нет войн, предательств, клятвопреступлений?

Разве не столь давно фашисты не травили живых людей в газовых камерах и не жгли в крематориях?

Разве Советское правительство не дало приказ расстрелять голодное восстание в Новочеркасске из артиллерийских орудий?

Разве не было Гулага?

А книги о нем разве не лежали несколько десятилетий не изданные, дожидаясь Перестройки?

А репресии по отношению к малым народам?

А гонения на евреев? на инакомыслящих? А сегодняшняя борьба со свободой высказываний?

Но замолкаю, надеюсь, что  вы меня поняли. Добавлю, что Библия еще и Книга книг – потому что содержит и призывы к покаянию, и Плач  Иеремии,  и рассказ о том, как Иаков боролся с Ангелом , а Иосиф был предан братьями,  есть в ней  вызывающая восторг и удивление  Песнь Песней,  есть великие страницы исхода из Египта и скитаний в пустыне! Библия – великая книга, но, на мой взгляд, не стоит читать ее на уроках литературы.

Пусть каждый прочтет ее и прочувствует в одиночку. А на уроках я призываю продолжать читать наших классиков - Пушкина, Толстого и Достоевского, тех, кому отчасти и была посвящена эта моя колонка.