ЛЮБОВЬ И ВОЙНА

Игорь КАРАМНОВ

Когда летом 1942 года Сталину показали рукопись книги Константина Симонова «С тобой и без тебя», то Верховный Главнокомандующий с иронией заметил: «Не было бы войны, книгу надо было бы издать в двух экземплярах. Один – для автора, другой – для актрисы Валентины Серовой.

Поэму «Дружить с судьбой» военкора газеты «Советский боец» 5-й ударной армии Владимира Рудима тоже надо было бы издать в двух экземплярах, но когда она была закончена, то Зины Шрамко, одноклассницы Владимира по довоенной железнодорожной школе №34 Харцызска уже не было на этом белом свете.

НА ХАЛХИН-ГОЛЕ И В ХАРЦЫЗСКЕ

Константин Симонов, закончив в 1938 году Литературный институт имени М.Горького, сразу же поступил в аспирантуру Московского института философии, литературы и истории (МИФЛИ), где на третьем курсе учился Владимир Рудим. Диплом Литературного института позволил Симонову, летом 1939 года, по предписанию Политуправления Красной Армии, побывать на Халгин-Голе, в Монголии, в качестве военкора газеты «Героическая Красноармейская» во время боёв с японцами. Но в стихах, написанных на Халгин-Голе были строки не только и не столько о боевых действиях и героях:

Никогда не забуду палатку в тылу,

между сумками, саблями и термосами,

в груде ржавых трофеев, на пыльном полу

фотографии женщин с косыми глазами.

Взяв из груды одну, равнодушно сказать: «Недурна…».

Уронить, из под ног, чтобы вновь улыбаясь глядела.

Нет, не чёрствое сердце, а просто война,

чтоб к любви – пусть чужой – прикасаться так смело.

Владимир Рудим, во время учёбы в МИФЛИ, каждые каникулы приезжал в Харцызск.Не стали исключением и летние месяцы 1939 года, когда и были написаны первые строфы будущей поэмы «Дружить с судьбой»:

Течёт средь южных весей Крынка,

средь скифских былей и могил,

меня с девчонкой, не былинкой,

там вечер тайно обручил.

От поцелуев неумелых –

восторг и страх

– святее нет! –

когда огонь – девичье тело –

ещё всё тайна: тьма и свет.

Лодчонкой утлой гладим реку,

без соглядатаев

– но чур! –

кривого месяца, как Мекки,

завистлив, дерзок был прищур.

БУДЬ, ХОТЬ БЕДОЙ В МОЕЙ СУДЬБЕ

Взаимоотношения Владимира с Зиной, как и Симонова с Валентиной Серовой складывались не всегда безоблачно. В мае 1940 года Зина, неожиданно приехав в Москву, пришла в МИФЛИ, и вот как Владимир рассказал об этом:

Разлука, ты ль призвала чудо?

Оно прикрыло мне глаза

ладонью мягкой…

– Ты? Откуда?

Откуда, Зинка-стрекоза?

– Не спрашивай… Виновна тяжко:

спеклись в полынь-отраву дни.

Что смотришь? Вот мой пояс с пряжкой…

Давай, как следует взмахни!

Я не расспрашивал… Я струсил:

пугала ревности купель.

Заметил горько: стал искусен

созревший где-то ласки хмель.

Симонов познакомился с Серовой, уже после возвращения в Москву с Халгин-Гола, на репетициях его пьесы «История одной любви» в ТРАМе (Театре рабочей молодёжи). Премьера пьесы была отложена в связи с тем, что Валентина начала сниматься в фильме «Весенний поток» в г.Кинешме Ивановской области, куда Владимира Рудима, после окончания института, в июне 1940 года, направили на работу в газету «Приволжская правда».

Выпускнику МИФЛИ взять интервью у Серовой не удалось, но строки Симонова о его отношениях с тогдашней звездой театра и кино Владимир знал:

И если будет суждено

тебя мне удержать,

не потому, что не дано

тебе других узнать.

И встречусь я в твоих глазах

не с глубиной пустой,

а с женской – в горе и страстях

рождённой – чистотой.

Будь, хоть бедой в моей судьбе,

но кто б нас не судил,

я сам пожизненно к тебе

себя приговорил.

ПРОРОЧЕСТВА ЦЫГАНКИ

Летом 1940 года Владимир впервые не приехал в Харцызск: работы в «Приволжской правде» было, хоть отбавляй, да и отпуска он ещё не заработал. Общение с Зиной происходило только в эпистолярном жанре. В одном из писем Зина писала, что от тоски по Володе она пошла в цыганский табор, чтобы узнать: какой будет их судьба… И часть письма Зины органично вошла в будущую поэму «Дружить с судьбой»:

Цыганке я дала монету

и за себя, и за тебя –

исколесим мы врозь планету

и растворимся врозь, любя…

И месяц был лукаво-строгий,

кибиток вздохи ввечеру,

и аист счастья

– хрупконогий! –

заплакал, будто б на юру.

Сам автор поэмы в цыганские гадания не верил, участвовал в парадах физкультурников

на Красной площади, после занятий в институте работал экскурсоводом в музее Николая Островского, но тревога за Зину взяла верх и при первом удобном случае Владимир обратился к цыганке и даже показал ей фотографию Зины, сделанную в Москве, в мае 1940 года. И цыганка подтвердила опасения Владимира:

Взяла ладонь мою и взглядом

в меня проникла: «Не робей –

её с тобой не будет рядом,

её судьба темней твоей,

встряхнись, задует горький ветер,

его не мельницам жевать,

и будут

– будут! –

страшным летом

войны все чудища опять».

И ЭТОТ ГОД ТЫ ВСТРЕТИШЬ БЕЗ МЕНЯ…

Если Симонов в первые дни войны, в качестве военкора газеты «Боевое знамя» 3-й армии, оказался в Белоруссии, где чудом остался жив и невредим, а вернувшись в Москву, в июле 1941 года, написал своё самое знаменитое стихотворение «Жди меня», то Владимира Рудима военкомат г. Кинешмы направил в формирующуюся в Иванове 10-ю резервную армию. Когда 10-я резервная 9 декабря 1942 года получила название «5-й ударной» и была передислоцирована в район Сталинграда, Владимир был уже корреспондентом-организатором армейской газеты «Советский боец».

С августа 1941 г. по сентябрь 1943 г. Владимир и Зина ничего не знали друг о друге. Зина все эти два года находилась на оккупированной территории и встретилась с своим любимым только на второй день после освобождения Харцызска, и никакие слова не смогли и не смогут передать чувства и мысли, связанные с этой встречей.

Фронт стремительно уходил на запад, и, расставаясь с Владимиром, Зина дала ему сорванную в поле былинку.

Дала мне заговор-былинку:

«Сомнёшь – не плачь – везде растёт,

сорви другую – снова Зинку

возьмёшь в неведомый поход».

Потом были письма, горячие и нежные, и пронизанные верой, что Владимир и Зина обязательно будут вместе, несмотря на все пророчества цыганок. Но, начиная с июня 1944 года, Владимир неожиданно перестал получать письма от Зины.

Константину Симонову тоже не удалось избежать многомесячной разлуки со своей любимой. В конце октября 1944 года, после освобождения советскими войсками Белграда, газета «Красная звезда» откомандировала Симонова в южную Италию, в портовый город Бари, где находилась наша, совместная с союзниками по антигитлеровской коалиции, авиационная база, и где Симонов находился до марта 1945 года.

В Италии Симонов написал всего три стихотворения. Но разве, чем больше, тем лучше? Одно из стихотворений удивительно как по содержанию, так и по названию – «Далёкому другу»:

И этот год ты встретишь без меня…

Когда б понять ты до конца сумела,

когда бы знала ты, как я люблю тебя,

ко мне бы ты на крыльях прилетела.

Отныне были б мы вдвоём везде,

волна твоим бы голосом мне пела,

и отраженьем в небе и воде

твоё лицо бы на меня смотрело.

Когда б одной бы силою любви

мог наши души поселить я рядом,

твоей душе сказать: приди, живи,

бесплотна будь,

будь недоступна взглядам.

Я здесь ни с кем тоской делиться не хочу,

своё ты редко здесь услышишь имя,

но если я молчу – я о тебе молчу,

и воздух населён весь лицами твоими.

Они – вокруг меня, куда ни кинусь я,

всё ты в глаза мои глядишь неутомимо.

Да! – Ты бы поняла, как я люблю тебя,

когда б хоть день со мной бы прожила незримо.

Но ты и этот год встречаешь без меня.

«ТЕБЕ Я НЕ ВРАЛА…»

Владимир Рудим встретил День Победы в захваченном Берлине, вместе со своими боевыми товарищами по 5-й ударной армии, а уже через два дня приказом командующего 5-й ударной и коменданта Берлина генерал-полковника Николая Берзарина был назначен спецкором газеты советской военной администрации «Советское слово». Получить отпуск и приехать в Харцызск Владимиру удалось только в сентябре 1945 года. О дальнейших событиях в поэме «Дружить с судьбой» рассказано так:

И снова – воронцы у Крынки,

и аисты, и журавли,

но хаты нет и нету Зинки –

былинку ветры унесли.

Когда? Куда? Иду к цыганке…

Вздохнула песнь костров: «Ну, что ж –

вновь покочуй по дальним странам

и с опозданием найдёшь».

– Открой, что значит – с опозданьем,

опять со шпорами валет…

– На то оно и есть гаданье,

что не всегда готов ответ. –