Вячеслав ЛОПУШНОЙ

Этим запискам несколько лет. Но вот решил, что и с изрядным сокращением они будут интересны моим читателям. Не раз я в своих эссешках о поэтах упоминал имя Владимира Ширяева, кузбасского поэта и эссеиста .Фигурой в литературе он был очень нестандартной, далекой от какого-либо конформизма и, тем более, как сейчас бы сказали, – от комильфо… Да, его верная подруга Раиса Чекалдина, вошла в долги и сумела издать замечательный фолиант, где напечатаны и его лучшие произведения, и статьи, и некоторые воспоминания о нем. Но здесь — мои личные воспоминания, мой взгляд. И о нашей дружбе. Ибо очень многое из того, что со мной происходило — в творческой жизни — все 20 лет нашего знакомства часто было неразрывно связано с его участием, с нашим общением.

17 лет уже его нет, в 53 ушел…Так случилось, что Володя стал моим единственным настоящим другом среди земляков-собратьев по перу.Мы познакомились, когда за плечами у меня была всего-то чуть больше полдесятка газетных и журнальных публикаций. А тогда, вначале 80-х, мне было уже 36-37, а я всё метался между лириками и физиками. Как-то само собой вышло, что Володя стал бывать у меня дома. Причем, заходил без приглашений и звонков, как ходили в гости в моем детстве, когда и домашние телефоны-то мало у кого были. Но странно, это никогда не вызывало у меня и малейшего раздражения. Хотя людьми-то мы были очень и очень разными. Он ведь был филолог, журналист по образованию, да еще землепашец. Многие слышали о его тыквенной «плантации» в деревне Усть-Стрелина. Даже «Комсомолка» писала. А я отходил от асфальта очень неохотно, только по большим оказиям. Тщетно он зазывал меня взять, почти задарма, развалюху с участочком в упомянутой деревне.

Не знаю, как это произошло, но именно он вытолкнул мой стиховоз из тупика. Не сразу, конечно. Ни с первого толчка. Однажды на семинаре литстудии «Притомья» он вызвался рецензировать мою рукопись и выступить с ее разбором. А мы вообще знакомы не были. За что положено, мне досталось, мало не показалось. Но, главный его вывод всё же был весьма положительным: есть основа для книги. Кто бы знал, что до этого момента пройдет еще десяток лет. Перестройка, увлечение публицистикой, игры в демократию, начало лихих 90-х… И, представьте, в это время приходит Володя и говорит: «Старина! Теперь или никогда тебе нужно издать книгу. Помогу, стану ее редактором…» Не поздновато ли? — засомневался я… «Да ничуть! Знаешь, когда у Арсения Тарковского вышел первый сборник? – В 56 лет!» И ведь убедил! Я собрал свои рукописи и…неожиданно пошли косяком новые строчки. . Володя в это время уже увлеченно работал с молодыми авторами и совсем не молодыми, вроде меня, редактировал книжки. Начал еще издавать журнал «Горицвет», где могли напечататься немало авторов, не попадавших в наши официальные альманахи., и стал издателем. Однажды привел ко мне мужика, только что отсидевшего «червонец». А что, причем тут тюряга? Сиделец не слабо кропал прозу Володя издал его, как издал и приглянувшуюся ему повесть одного прокурора…Ну а то, что Володя привел ко мне и кузбасского гения Виталия Крёкова, я говорил в эссе о Виталии.

Несмотря на свою кажущуюся серьезность и неулыбчивость, он любил и пошутить не ординарно – и в стихах, и на литсходках.. Вспоминаю, как на одной встрече с молодежью он рассказывал про Рубцова, которого очень ценил. И одна девица докопалась: расскажите, как погиб поэт. Да как, начал Володя, — задавила его любовница, вот и всё. — ??? – В общем, продолжал он, разгромил Рубцов ее стихи на семинаре в пух и прах, хоть и спал с ней: мол, ты мне друг, но истина дороже. Ну, и та, благо в тяжелом весе «выступала», тем же вечером оседлала его и задавила в самый-самый момент… Я долго смеялся над этим сюжетом. А по легенде-то вроде как она его топором спящего зарубила. Но кто тут правду знает, и кто их, великих, разумеет?..

Володя несомненно был талантливый поэт и прозаик, лирик с редкой способностью к оригинальнейшей иронии и самоиронии. Редактором его первой книги, кстати, был известный питерский писатель Илья Фоняков. Володя печатался во множестве центральных изданий. Что-то процитирую. Но больше хочу показать, каким он был человеком и литнаставником. Он обладал, как мне кажется, абсолютным слухом на чужую строфу. А на похвалы он обычно был достаточно скуп. Сдержанно отзывался и о моей "нетленке", а иногда и вовсе не щадил. Как-то показал ему стих, что-то вроде «Прощенного воскресенья», адресованного жене. Мне так мнилось, что совсем недурно получилось. А он говорит: « Ну да, совсем-то слабо ты уже не можешь написать, это понятно. Но, сдается, ты накропал это из какой-то обязанности повиниться. Выброси! Короче, если он читал мой стих и на лице его появлялось подобие ухмылки, я понимал, что не годится. А однажды произошло вот что. Я впервые в жизни оказался безработным на какое-то время. Жена с детьми уехала на две недели. Как бывает иногда в подобных случаях, меня «растащило», ушел с головой в свои писания, почти без остановки стучал на своей «Эврике»... И тут звонок в дверь. Даже открывать не хотел сначала. Но за дверью были настойчивы. Открываю, — Ширяев. Как всегда, с пузатым «ветхозаветным» портфелем наперевес и пакетом лимонной мяты в подарок со своего участка. Володя глянул на мои воспаленные глаза и недельную щетину. И всё сразу понял: «Давай, показывай!» За эту неделю я написал поэму и пару рассказов. Прочитал поэму. И вдруг он (впервые обнаружил такие эмоции) вскакивает и заключает меня в объятия: «Поздравляю, ты написал шедевр! Это почти готовая рок-опера!» Он лишь в деталях не угадал: почти через 10 лет поэма превратилась в мюзикл… Володя обладал феноменальной памятью, знал огромное количество строк, как классиков, так и кузбасских авторов. Уже понятно, что я не часто читал свои стихи с эстрад, и потому не очень-то их помнил. Как-то раз самонадеянно вышел без листков при большом стечении народа (подумал, что пяток-то стихов осилю) и… замолк на какой-то строке. На мое счастье в зале был Ширяев. И к моему изумлению подсказал мою забытую строчку. Я вышел из ступора и благополучно довел свою читку до конца…

Теперь о том, что рассорило Ширяева с верхушкой нашего СП. Володю, как и меня, после сорока начало тянуть к суровой прозе, к эссеистике. Он написал дневниковые записки, нечто вроде когдатошнего «Алмазного венца» Валентина Катаева – о собратьях по перу. Только Катаев-то никого не назвал: всем своим героям кликухи придумал. Их, при желании, конечно, можно было расшифровать. Но всё же известное «нелицеприятство» было сглажено А Володя решил правду-матку крыть поименно. Всем досталось. И меня, кстати, не забыл:… Я-то улыбнулся и ладно. Но тем, кто председательствовал в собраниях, досталось, конечно, куда больше. Что тут началось! На собрании нашего Союза писателей Ширяева подвергли жесточайшей обструкции. Требовали даже исключить его из СП. Я тщетно призывал собравшихся где-то улыбнуться над автором и над самими собой. Какое-то наказание ему всё же придумали. Прошло время, но об этом всё вспоминали. Как в известном польском анекдоте: «Что между вами произошло? – Да не помню что, только этого ему никогда не прощу».

На слуху была история об опеке Володи над старушкой из Кемеровского района – Александре Чистяковой, написавшей сурово-яркое воспоминание-дневник из своей жизни. Ширяев взялся редактировать ее повесть в тетрадках, привел в читабельный вид, и она была опубликована в «Огнях Кузбасса». Ее перепечатали в красноярском журнале. Повесть «Немного ли для одной?» заметили и выдвинули в номинанты на Букеровскую премию. История-то эта известная. Но мало кто знает, что Володя в итоге здорово пострадал из-за этого. Автор из-за немощи выехать в Москву не смогла. Поехал Ширяев. Зная его, представляю, как он переволновался на церемонии присуждения премии. Чуть не дотянули до вершины. Вышел второй приз. И Володя после этих волнений «принял», и… у него случился нервный срыв. Короче, слег надолго в больницу. Просто — слишком впечатлительный человек и болеющий за других гораздо больше, чем за себя…

Вот такой была наша дружба. Таким был Владимир Ширяев, светлый талант, мужик и интеллигент, умница, неутомимый популяризатор кузбасских авторов. Человек, изведавший многое в жизни и…доверчивый ребенок, и Дон-Кихот. А мне его очень не хватает…Володя многим посвящал стихи и прозу, но не слышал, чтобы ему адресовали. А у меня вот написались такие строки. Слава Богу, — еще при жизни Володи. Приведу только фрагмент из этого посвящения:

…Знаю, спорить с тобой бесполезно:

С Кафкой ты — на короткой ноге.

Но Шукшинского чудика – «Срезал!» —

Наяву узнаю в мужике.

Вот луна уже в окна струится.

В ней сверкает твоя борода.

Мнится, видел такие же лица

Я на фресках, за ликом Христа…

В заключение небольшая подборка В.Ширяева:

***

Землица - не литература.

туды ее и растуды!

Землица мне воздаст натурой

за праведные труды..

Присяду: уморился малость.

Покуриваю "Северок".

Потом слюнявлю важно палец:

не с севера ли ветерок?

И думаю неторопливо,

что делаю успехи здесь:

о, как она цветет красиво,

взлелеянная мной крапива -

любимый мой деликатес.

***

Когда птицегубительной зимою

не разглядеть во мраке встречных лиц,

вбегу в больницу теплую, завою

и перед практиканткой грохнусь ниц.

Вопросы тихо задает она мне

и думает, наверное: маньяк.

А у меня - совсем простой анамнез:

я одинок. Ты полюби меня.

***

Как будто не было утрат,

а если были - очень мало!

И мир мне кажется с утра

обложкой детского журнала.

И по приметам самым разным:

вот, например, звенит трамвай -

я догадаюсь: завтра праздник.

Какой? Конечно, Первомай.

Нас тихим утром на парад

разбудят молодые мамы.

Как будто не было утрат,

а если были, - очень мало...

***

Не надо кричать, очевидно,

и гневно глазами сверкать.

Теперь я глотаю обиды,

как шпаги глотает циркач.

Смотрите! Глотаю! Штук двадцать!

Причем этот фокус таков,

что к миру они возвратятся

цветным серпантином стихов….

***

Развернула поутру

яблоня свой веер.

Никогда я не умру!

В этом я уверен.

Вся в сиреневом дыму,

выстрелила почка.

- Не умрете? Почему?

- Не умру, и точка!