Лев Рыжков
 NEWS.AP-PA.RU

 Просто «Живаго» - это от рассудка, и от сытости. А «Тихий Дон» - это от глубины души, и писано, и не зажравшимся (на тот момент) человеком. 
 
Прочёл, друзья, эпопею Михаила Шолохова. По времени заняло примерно месяц. Полет, в принципе, был нормальный. Где-то на третьей неделе, правда, стало поднадоедать, но потом и у текста открылось второе дыхание. Да и у меня, как у читателя, тоже.
Да, раньше я «Тихий Дон» не читал. И кино не смотрел. На самом деле, это и хорошо. Потому что, когда читаешь, не зная, чем всё кончится и куда вывернет – это великое читательское удовольствие. И авторские сюрпризы (а они здесь есть), принимаешь с искренним удивлением.
И думаешь: «А какой я все-таки был молодец, что технично увильнул от «Тихого Дона» в студенчестве и потом. Ибо изподпалочное чтение в школьных и прочих программах начисто убивает интерес к тексту. А он ведь прекрасен, аки Обдонье зимой все во льдах и белых птичьих перьях».
Фабулу пересказывать не буду. Да и незачем. Многие ее и так знают. Сюжетная структура – не изыскана. Но проверена временем. Если подумать, то «Тихий Дон» до какого-то момента – вполне себе «Илиада». Сюда относим все батальные эпизоды. Но где-то с конца третьей книги перед нами уже «Одиссея», как она есть.
Речь идёт о бестолковых послевоенных скитаниях Григория Мелехова. При этом Улисс-скиталец нет-нет, а заглянет на огонек в родной хутор – то к одной Пенелопе, то ко второй. То к Аксинье, то к Наталье. И еще попробуй пойми, которая из пенелоп – правильная.
Жесткой структуры событий в «Тихом Доне» нет. Много хаоса – бестолковые и бесславные войны, столь же бессмысленные послевоенные шараханья. Шолохов тут напоминает Айвазовского с «Девятым валом». Документирует громыхания бури, и где-то там человека болтает, вцепившегося в бревнышко.
***
Технически повествование достаточно бесхитростное. Где-то к середине уже начинаешь понимать шаблон, по которому строятся эпизоды. В начале – обязательно несколько абзацев описания природы. Иногда эти пейзажи что-то символизируют, но иногда и просто так, для атмосферы. В принципе, погрузиться при желании можно. Нет-нет, а шибанет в ноздри запах луговых трав. Или меловые горы Обдонья вдруг в 3D предстанут.
Стилистическими красотами, экспрессионистскими вывертами и какими-нибудь экспериментами Шолохов не увлекался. Что выдает в нем крепкого профессионала, в то время, как эксперименты – занятие либо научное, либо дилетантское. Вкус тексту придают не витиеватые словоерсы, а донская экзотика. Местные словечки – «зараз», «кубыть», «на-час» и т.д.
Михаил Шолохов очень силен в драматургии. Но больше в драматургии эпизода, а не развернутого текста. Зато эпизоды – четкие, емкие, вкусные, как пирожки-шанежки. Тот сладкий, тот кислый, а тот – горький и печальный.
Диалоги отличные все. Ни фальши, ни многословия, ни пафоса. Это образцовые диалоги голливудской школы. Ни одно слово не пропадает зазря – каждое из них куда-то действие двигает.
Хотя я немного погорячился, когда сказал, что экспериментов нет. На самом деле, есть. Но на композиционном уровне. Совершенно гигантского масштаба лабораторная работа, сопоставимая с поворотом северных рек. Где-то к концу первой книги повествование, до того бывшее камерным, поданное через объектив восприятия либо Мелехова, либо его родни/соседей, вдруг становится панорамным.
Мы видим события глазами эпизодических героев. Вдруг на авансцену выходят они. Какой-то питерский студент, например. Появляется, чтобы тут же исчезнуть. То же и с красными бойцами и командирами. Вдруг выскочит откуда-то прыщ такой и тянет одеяло повествования в свою сторону.
Эта многогранность немного раздражает. Но без нее, догадываюсь, было нельзя, как сейчас американским коллегам без ЛГБТ. Ну, и имеем в виду, что Григорий Мелехов – играл за белых (большей частью). А все-таки надо было показать события и с другой стороны. Конъюнктура требовала. Вот Шолохов и давал мимолетных красных командиров. Начинал их линию, а потом – упс! – шальная пуля. И закончилась линия, только начал герою сочувствовать. Тем не менее, вставные эти новеллы сделаны классно. Они не вызывают отторжения, как, например, аналогичные вставки у Фадеева, в «Молодой гвардии». Тот-то навставлял таких парторгов, что аж зубы сводило от кондовости. У Шолохова – все органично и симпатично.
***
Тоже очень интересный и неожиданный момент: главный-то герой, Григорий Мелехов – он же совсем не за красных! И матом их заотточенным кроет. И не раз. Впрочем, человек он – тоже не особо положительный. Что понятно с самого начала, с амурных его похождений, за которые, по-хорошему, надо бы оглоблей по башке перетянуть. И в то же время мы ему сочувствуем. Вот этому вот аморальному типу, который еще и воюет против той власти, что на дворе.
А четвертый, заключительный, том начал выходить в толстом журнале в 1937 году, на секундочку. Но где здесь пропаганда и мракобесие? А нету! Но в одном месте, всего лишь, примерно в середине четвертой книги, есть крошечный полив про героическую борьбу красноармейцев с белобандитами. Но это и все! 1937 год, напомню. По тем временам «Тихий Дон» был очень смел.
Скажу ересь, но книга Шолохова куда отважнее «Доктора Живаго» - текста-конкурента по Нобелевской гонке. Просто «Живаго» - это от рассудка, и от сытости. А «Тихий Дон» - это от глубины души, и писано, и не зажравшимся (на тот момент) человеком.
По идее, это Шолохова должны были взять ночью НКВД-шники, и к стенке поставить. При желании можно найти, за что. Много где он советскую власть приложил. Но странным образом не то, что к стенке не поставили, а на пьедестал возвели.
И потом события начала 20-х на Дону и Кубани где-то годов с 90-х прошлого века получили название «расказачивание». В перестроечном «Огоньке» и чуть позже в кубанской официозной прессе эти события трактовались как геноцид. И, собственно, в таком случае перед нами – эпопея из ареала геноцида, начатая практически в те годы. По горячим следам.
И советская власть – не оправдывается. Собственно, от расстрела и бежит Григорий к бандитам. А вот станичных стариков в Дончека вызвали и в расход пустили. А тех ограбили и кого-то изнасиловали. Все это показывается, и достаточно нелицеприятно. И по концовке добрые комиссары не пляшут в заячьих ушках поверх буденовок.
Вот что удивительно. И я не знаю, как объяснить сверхлояльность советской власти к отнюдь не славящему ее произведению искусства.
***
Ну, и о том, Шолохов ли это писал. По почерку, диалогам, пониманию психологии, вниманию к деталям, тщательности в подборе слов – это очень высокий уровень мастерства, который и в 39+ не каждым достижим.
И женскую психологию, замечу, юный автор понимал. Глубоко раскрывал. Под силу ли это юному дарованию, если даже иные пожилые в этом вопросе звезд не хватают?
Не знаю. Но по перечисленному можно было бы сделать вывод, что глубоко за сорок автору.
Но как-то интуитивно, без аргументов на руках, все-таки верю, что это Шолохов написал. Да, профессионально. Но без присущей столичным профи б…дства. Вот того же профи Фадеева возьмем. Таких тошнотворных парторгов сделал, что сразу ясно – столичный гость приехал на место событий. Ну, и изложил что-то там, через сито души не особо пропуская.
А в "Тихом Доне" ничего на букву «б» нет. Видно, что чувак о своей земле и ее людях пишет. Как может, объективно. Иначе бы земляки засмеяли. А они не засмеяли, и до смерти Шолохов прожил в родной Вешенской. Хороший, как мне кажется, был человек.
Лев Рыжков
Фото facebook.com

Ассоциация Просвещенного патриотизма — Лев Рыжков: Хороший, как мне кажется, был человек Шолохов... (ap-pa.ru)