Памяти Ярослава Васильевича Смелякова
Станислав ЗОТОВ

На склоне дней к известному советскому поэту Ярославу Смелякову пришли неожиданные строки:

 
Приснилось мне, что я чугунным стал.
Мне двигаться мешает пьедестал.
В сознании, как в ящике, подряд
Чугунные метафоры лежат.
И я слежу за чередою дней
Из-под чугунных сдвинутых бровей.
Вокруг меня деревья все пусты,
На них ещё не выросли листы.
У ног моих на корточках с утра
Самозабвенно лазит детвора,
А вечером, придя под монумент,
Толкует о бессмертии студент...

Неужели поэт действительно считал свою поэзию чугунной, метафоры тяжеловесными, а себя – скованным громоздким пьедесталом? И это ведь писал поэт, вошедший в нашу культуру такими светлыми и добрыми образами, как всем памятная девочка Лида...

Вдоль маленьких домиков белых
Акация душно цветёт.
Хорошая девочка Лида
На улице Южной живёт.
Её золотые косицы
Затянуты, будто жгуты.
По платью, по синему ситцу,
Как в поле, мелькают цветы.
И вовсе, представьте, неплохо,
Что рыжий пройдоха апрель
Бесшумной пыльцою веснушек
Засыпал ей утром постель.
Не зря с одобреньем весёлым
Соседи глядят из окна,
Когда на занятия в школу
С портфелем проходит она...

А ведь стихи эти написаны в 1940 году, накануне трагических событий Великой Отечественной войны, и написаны поэтом, успевшим перенести немало несправедливостей, характерных для того времени... Несмотря ни на что, общий настрой советской поэзии тогда был светел и жизнерадостен. Это трудно понять нынешнему поколению, это можно только принять как есть. В этом настрое и работал поэт Ярослав Васильевич Смеляков, который после и определит себе место в ряду стихотворцев чугунного века. 
Почему «чугунного», спросят меня. Ведь известно, что было два века русской поэзии: "золотой" – это век Александра Пушкина и Михаила Лермонтова, Тютчева и Некрасова, Майкова и Полонского... "Серебряный" – век, открытый провидческими стихами Владимира Соловьёва, разбудившими талант Александра Блока (его считали новым Пушкиным) и Валерия Брюсова, Максимилиана Волошина и Николая Гумилёва. А Сергей Есенин и Николай Клюев, Марина Цветаева и Анна Ахматова – всё это слава серебряного века русской поэзии при всей несхожести этих талантов они друг друга прекрасно понимали и общались. И хотя Анна Ахматова надолго пережила свой поэтический век, но она никак не может быть отнесена к поэтам следующего – "железного" века русской поэзии, или чугунного, как точно угадал поэт Ярослав Смеляков.
Смеляков всегда был русским поэтом, а родился в 1912 году в городе Луцке в рабочей семье. Эта нынешняя Западная Украина была тогда вполне российским Юго-Западным краем, и жители этой окраины Российской империи считали себя русскими, кроме определённого числа поляков, их потом вырежут поголовно пришедшие из австрийской Галиции бандеровцы. Но началась Первая мировая война, и русские люди покинули этот край, и молодость Ярослава прошла уже в рабочей советской Москве 20-х годов. Потомственный пролетарий, он и начал свой взрослый трудовой путь в рабочей среде, учился в фабрично-заводском училище в Сокольниках, там готовили типографских рабочих. Смеляков стал наборщиком высокой печати в типографии, и так случилось (выглядит легендой!), что он сам и набирал свой первый сборник стихов. Вообще, существует мнение, что его рабочая молодость была самым счастливым временем в его нелёгкой жизни. Недаром он свою самую знаменитую поэму посвятил рассказу о своей рабочей и комсомольской юности и назвал неожиданно – «Строгая любовь». Пожалуй, никто из поэтов мира никогда не называл любовь, которая, как известно, «вольна как птица» (А.Блок) – строгой. Как можно «строго любить»? Поколение комсомольцев 20-х годов могло... Из них, возможно, и выросло бы новое и чистое поколение бесконечно преданных идеи всемирного братства людей, чистых, искренних, хранящих завет великой справедливости нового совершенного строя, лишённого пошлости и лжи прежней жизни... Не сложилось.

В то время встречались не только в столице,
Вздыхали в десятках ячеек страны
Те юноши, что опоздали родиться
К тачанкам и трубам гражданской войны.
Те мальчики храбрые, что не успели
Пройти – на погибель буржуям всех стран! – 
В простреленном шлеме, в пробитой шинели,
В литавры стуча и гремя в барабан.
Печалясь о бурях под небом спокойным,
Не знали парнишки, что нам суждены
Иные, большие и малые, войны
И вечная слава Великой войны...

Так описывает поэт своё поколенье, которое почти всё было выбито Великой войной, или было подвергнуто испытаниям политического характера. Вот и молодой поэт Ярослав Смеляков, талант которого открыл сам Михаил Светлов, создатель бессмертной «Гренады», очень скоро поплатился за свою поэтическую смелость. А казалось, для него всё складывалось хорошо. Он рано начал писать стихи, а о чём мог писать тогдашний рабочий паренёк, 19-летний комсомолец Смеляков? – о стройках, о своей работе, о горячке трудовых буден, о вере в коммунистическое будущее... Несовершенные ещё, но бойкие строки, от которых пахло чугуном и смазкой нового «железного» века русской поэзии. Принёс он как-то в трудовом 1931 году (шла первая пятилетка индустриализации страны) тетрадку своих стихотворений в Дом печати, где помещались редакции разных журналов и газет, хотел зайти в журнал «Рост» Российской ассоциации пролетарских писателей (знаменитый РАПП), созданный для работы с «молодыми», да попал в соседнюю дверь, где находилась редакция солидного журнала «Октябрь» к самому Михаилу Светлову. А это был журнал уже профессиональных писателей, это была ступенька в большую литературу! И Светлов взял стихи молодого комсомольца и опубликовал их на свой страх и риск. 
Время такое было – рискованное. Время было рискованное, но часто и безбашенное. Рано хлебнувший литературной славы Ярослав выпустил сразу после публикации в «Октябре», в следующем 1932 году, сборник своих первых стихотворений под запоминающимся названием «Работа и любовь», а затем пошли и другие сборники, и к 1934 году, ко времени созыва знаменитого Первого съезда советских писателей, созванного Максимом Горьким по заданию партии (надо было взять советскую литературу в строгие идейные коммунистические рамки), он был уже автором пяти сборников стихотворений, и это за два года! Одним из первых был принят в новый Союз советских писателей. А ему к роковому 1934 было всего 22 года – а он уже знаменитейший поэт! Голова у юного стихотворца кружилась, слава не давала спать. Литературные вечера, выступления в Союзе писателей, перед деятелями искусств, на стройках и заводах, перед партийными товарищами, на дачах ответственных работников, где велись иной раз слишком смелые разговоры... конечно, романы с актрисами, ну и куда денешься – попойки с литературной богемой!.. И тут как обухом по голове – статья строгого куратора всей советской литературы Максима Горького «О литературных забавах». Статья, опубликованная сразу во всех ведущих изданиях. Строгий учитель словно к позорному столбу пригвоздил литературных шалунов, сосредоточив свой огонь на двух «анархо-индивидуалистах» – Павле Васильеве (новом Есенине) и... Ярославе Смелякове: 
«Конкретно: на характеристике молодого поэта Яр. Смелякова всё более и более отражаются личные качества поэта Павла Васильева. Нет ничего грязнее этого осколка буржуазно-литературной богемы. Политически (это не ново знающим творчество Павла Васильева) это враг. Но известно, что со Смеляковым, Долматовским и некоторыми другими молодыми поэтами Васильев дружен, и мне понятно, почему от Смелякова редко не пахнет водкой, и в тоне Смелякова начинают доминировать нотки анархо-индивидуалистической самовлюблённости, и поведение Смелякова всё менее и менее становится комсомольским».
Возможно, сам Алексей Максимович вовсе не желал расправы с подгулявшими поэтами, но, разумеется, мимо такого материала не могли пройти строгие блюстители тогдашних политических нравов. А тут в конце этого злосчастного 1934 года громыхнуло убийство Кирова, застреленного прямо в Смольном мужем своей любовницы членом партии Николаевым. Начались «чистки». Ярослав Смеляков (на него же прямо указал Горький как на врага) попал под эту чистку одним из первых...
Ярослав пережил северный лагерь, он был крепким рабочим парнем и на тяжёлых работах сумел выжить, хорошо потрудиться и даже стать бригадиром на северной стройке. Освободившись, он сразу явился в Москву, в Союз писателей, где на него посмотрели, как на выходца с того света, и постарались скорей отделаться от опасного поэта, задвинув его опять в колонию, но только в детскую – в посёлок Дзержинский под Москвой, где нужен был редактор газеты «Дзержинец». Там Смеляков работал на положении полузаключённого, там вокруг него были, по сути, дети со сломанной судьбой, там и было написано его самое нежное стихотворение о девочке Лиде, в которую так беззаветно влюблён юный парнишка...

...В оконном стекле отражаясь,
По миру идёт не спеша
Хорошая девочка Лида.
Да чем же она хороша?
Спросите об этом мальчишку,
Что в доме напротив живёт.
Он с именем этим ложится
И с именем этим встаёт.
Недаром на каменных плитах,
Где милый ботинок ступал,
«Хорошая девочка Лида», –
В отчаяньи он написал.
Не может людей не растрогать
Мальчишки упрямого пыл.
Так Пушкин влюблялся, должно быть,
Так Гейне, наверно, любил.
Он вырастет, станет известным,
Покинет пенаты свои.
Окажется улица тесной
Для этой огромной любви.
Преграды влюблённому нету:
Смущенье и робость – враньё!
На всех перекрёстках планеты
Напишет он имя её.
На полюсе Южном – огнями,
Пшеницей – в кубанских степях,
На русских полянах – цветами
И пеной морской – на морях.
Он в небо залезет ночное,
Все пальцы себе обожжёт,
Но вскоре над тихой Землёю
Созвездие Лиды взойдёт.
Пусть будут ночами светиться
Над снами твоими, Москва,
На синих небесных страницах
Красивые эти слова.

Стихотворение это получилось воспитательным! Как будто специально для малолетних преступников – оно показывало им другую жизнь, давало надежду на счастье. Но вокруг продолжал бушевать чугунный век, и в следующем году грянула Великая Отечественная война. Ярослав попал на Карельский фронт, сражался с финнами, но поздней осенью 1941 года оказался с расстрелянными патронами, с разбитой винтовкой без приклада один на позиции, на которую наступал враг. Героически умереть не получилось – не было даже оружия, чтобы броситься на врага, отступать было поздно, пришлось сдаться. Он попал в плен не в бессознательном состоянии, как будто добровольно – и это потом будет поставлено ему в вину. Сам же он никакой вины за собой не ощущал, он был совсем ещё молодым человеком 29 лет, но у него за плечами была яростная борьба за существование в северном лагере, потому и в плену он выжил и вышел на свободу в 1944, когда между СССР и Финляндией был заключён мир. Финляндия разорвала свой союз с гитлеровской Германией и даже на последнем этапе войны стала союзницей СССР. Пленных обменяли, и Смеляков попал снова в лагерь – фильтрационный в Сталиногорске (ныне Новомосковск) в Тульской области. С ним там полтора года разбирались, к 1946 году он был реабилитирован, но в Москву ему путь был закрыт – 101 километр! Он работал на строительстве химического комбината в Сталиногорске. Умудрялся всё-таки ездить в Москву украдкой, женился, снова стал писать стихи – и первое стихотворение 1946 года было посвящено русским женщинам. Это ведь были те самые девочки Лиды, какими они были до войны, теперь стали женщинами, сколько вынесли они на своих плечах...

В буре электрического света
Умирает юная Джульетта.
Праздничные ярусы и ложи
Голосок Офелии тревожит.
В золотых и тёмно-синих блёстках
Золушка танцует на подмостках.
Наши сёстры в полутёмном зале,
Мы о вас ещё не написали.
В блиндажах подземных, а не в сказке
Наши жёны примеряли каски.
Не в садах Перро, а на Урале
Вы золою землю удобряли.
На носилках длинных под навесом
Умирали русские принцессы.
Возле, в государственной печали,
Тихо пулемётчики стояли.
Сняли вы бушлаты и шинели,
Старенькие туфельки надели.
Мы ещё оденем вас шелками,
Плечи вам согреем соболями.
Мы построим вам дворцы большие,
Милые красавицы России.
Мы о вас напишем сочиненья,
Полные любви и удивленья. 

Жизнь поэта как будто налаживалась, вышел у него новый сборник стихов «Кремлёвские ели». В этом сборнике были хорошие советские стихи, Ярослав Смеляков, несмотря на все испытания и несправедливости по отношению к нему, оставался, по сути, тем же комсомольцем 20-х годов, каким был в пору своей рабочей юности. И теперь это ему ставят в упрёк некоторые корифеи и знатоки поэзии советского периода! Дескать, вот как с ним обошлась советская власть, а он остался едва ли не убеждённым сталинистом... Нет, Смеляков, сталинистом не был, хотя и писал поздние стихи о могиле Сталина у кремлёвской стены, на которую кто-то положил гвоздики... Просто он вывел для себя тот же внутренний закон, что когда-то провозгласил поэт серебряного века Максимилиан Волошин, когда думал о страшной судьбе поэта в России: «Но твоей гологофы не покину, от могил твоих не отрекусь...» А Смеляков, поэт века чугунного, пришёл к такому же выводу: «Но лучше уж русскую пулю на русской земле получить». – Это из стихотворения о судьбе князя Дмитрия Святополка-Мирского, евразийца, вернувшегося добровольно из эмиграции в СССР, чтобы умереть здесь. И эта позиция поэта непонятна современным любителям «общечеловеческих» ценностей. Не всё ли равно, где получить свою пулю! – восклицают они. – Чем это русская пуля лучше какой иной? – Ха-ха-ха! Что им можно ответить... Если не понимают, то им этого не объяснишь, нужно просто быть русским человеком, пройти лагеря, несправедливый суд, войну, снова лагеря, ведь Смелякова не оставили в покое – в 1951 году он снова был арестован, попал в Инту. Не выдержав такой судьбы, его бросила жена. Что ему было ждать, гибели?.. Но наступили новые времена, и в 1955 году он вышел на свободу, а в 1956 году, после знаменитого 20-го съезда партии, был оправдан «за отсутствием состава преступления». Но до этого были лагеря, война, плен, несправедливости, преследования... «Но твоей голгофы не покину» – попробуй, объясни это любителям всех свобод!
В конце жизни Ярослав Васильевич Смеляков получил воздаяние за неимоверно тяжёлые испытания. Его поэзия была оценена, он удостоился награждения Государственной премией, выходили сборники его стихов, изданы «Избранные сочинения» в 2-х томах, он был членом правления Союзов писателей СССР и РСФСР, был Председателем секции поэзии Союза писателей СССР. Сложилась и личная жизнь, он женился вторично. Но ощущение тяжести чугунного века не проходило, того века, что растоптал его первую любовь, которая ведь никогда не забывается. Этой памяти и посвящено стихотворение «Памятник», с него я начал свой рассказ. Поэт прикован к чугунному пьедесталу, с которого ему не сойти, но...

...Когда взойдёт над городом звезда,
Однажды ночью ты придёшь сюда.
Всё тот же лоб, всё тот же синий взгляд,
Всё тот же рот, что много лет назад.
Как поздний свет из тёмного окна,
Я на тебя гляжу из чугуна.
Недаром ведь торжественный металл
Моё лицо и руки повторял.
Недаром скульптор в статую вложил
Всё, что я значил и зачем я жил.
И я сойду с блестящей высоты
На землю ту, где обитаешь ты.
Приближусь прямо к счастью своему,
Рукой чугунной тихо обниму.
На выпуклые грозные глаза
Вдруг набежит чугунная слеза.
И ты услышишь в парке под Москвой
Чугунный голос, нежный голос мой.

Поставьте памятник поэту Ярославу Смелякову, хоть из чугуна, хоть из бронзы! Он был поэтом чугунного века, но победил его силой своей любви и верности.

Нежный голос из чугунного века | Камертон (webkamerton.ru)