Николай Стародымов

Утром 19 августа 1991 года я позвонил из Ашхабада в Ташкент, разговаривал с полковником Владимиром Парамоновым.
- Владимир Илларионович, для сдачи должности мне нужно получить справку, - я начал подробно разъяснять ситуацию. – А для того, чтобы эту справку получить…
Тишина, которая сопровождала мой монолог на другом конце провода, показалась мне какой-то неестественной. Однако я никак не мог понять, в чём дело.
- Ты телевизор сегодня включал? – вкрадчиво поинтересовался вдруг Парамонов.
Да какой телевизор – я уже вещи в контейнер упаковал!
- Нет, - отвечаю. – А что?
- В Москве военный переворот! – взорвался Парамонов. – А ты со своей справкой!.. – слова, которые сопровождали его тираду, письменно излагать не принято.
В кабинете я был не один, удивлённо оглядел присутствовавших. Оказалось, что не я один такой – телевизор не смотрел никто.
Я тут же позвонил в политотдел корпуса, полковнику Чёрному.
- Что там в Москве? – спросил я у него.
- Переворот, - подтвердил тот. И добавил: - Только вы об этом пока не говорите никому…
Да что там скрывать – никто ничего не знал доподлинно, но жизнь замерла в ожидании.
Впрочем, нужно рассказать по порядку.
После Афганистана мне пришлось возвращаться для дальнейшей службы в Туркмению.
Должен сказать, что в целом я жалею и о распаде СССР, и о падении Советской власти. Однако это вовсе не значит, что я идеализирую прошлую жизнь и не вижу того хорошего (к сожалению, этого хорошего слишком мало), что принесла новая власть.
К недостаткам советского периода я отношу то, что в те времена сложилась крайне несправедливая система прохождения службы офицерами. Одни военнослужащие всю жизнь могли прослужить в столицах и крупных благоустроенных городах, другие же кочевать только по гарнизонам. Правда, сегодня офицерская служба построена по ещё более несправедливой схеме: в отличие от дня сегодняшнего, в наше время в конце службы отставной военный обязательно получал квартиру в городе – но это так, к слову.
Речь я сейчас веду вот к чему. Когда началась афганская эпопея, было объявлено, что по истечении двух лет службы «за речкой» каждый офицер сможет выбрать место для дальнейшего прохождения службы. Естественно, офицеры, которые служили в отдалённых гарнизонах, валом повалили «за речку», чтобы затем отправиться для дальнейшей службы в гарнизоны Центральной России, Украины, Белоруссии, Прибалтики… Тут всполошились их товарищи, прочно обосновавшиеся в спокойных местах – приехавшие боевые офицеры, имевшие опыт работы в экстремальных ситуациях, да ещё при орденах, начали теснить их с насиженных мест… Да и для кадровых органов возникла проблема – кем комплектовать периферию?.. Не говоря уже о службе КЭЧ, которая обязаны были обеспечивать жильём участников боевых действий.
Короче говоря, очень скоро пришло указание о том, что офицер возвращается после Афгана в округ, из которого туда и ехал. Это была несправедливость, такое положение дел не могло способствовать здоровой обстановке в частях 40-й армии… Ну да не об этом сейчас речь.
Короче говоря, я по окончании службы «за речкой» оказался в столице советского Туркменистана, в Ашхабаде, в 61-й дивизии, в должности редактора дивизионной газеты «Красное знамя».
В жизни нет ничего однозначно хорошего и абсолютно плохого. То же можно сказать и о Перестройке. В целом в её адрес просится мало добрых слов. Я также вхожу в плотные ряды её хулителей. И всё же в результате некоторых её проявлений что-то менялось к лучшему и в лично моей жизни.
Я прибыл в Ашхабад в 1987 году. А вскоре туда же приехал военный журналист Сергей Прыганов. Дело в том, что при газете Туркестанского военного округа «Фрунзевец», выходившей в Ташкенте, были введены должности постоянных корреспондентов в союзных республиках, на территории которых дислоцировался округ. Сергей был назначен в Туркмению. В 1989 году его перевели в Ташкент, и он на своё место порекомендовал меня. Так я и стал посткором «Фрунзевца» в Ашхабаде.
Сергей – один из тех людей, в адрес которых можно говорить только добрые слова. Он хороший журналист, надёжный товарищ, верный друг… Нынче он проживает в Ростове-на-Дону – и дай ему бог здоровья и всего самого доброго!.
Именно на те два ашхабадских «посткоровских» года приходится лучший период в моей жизни! Всё начальство – за полторы тысячи километров. Занимаешься любимым делом, неплохо за это получаешь – военные в то время и в самом деле неплохо получали. К тому же в свете нового мЫшления того времени, в СМИ стало больше внимания уделяться военным вопросам, так что я имел возможность широко публиковаться в местных газетах и журналах… В Ашхабаде выходила на радио еженедельная часовая программа для военнослужащих; её вели мои друзья – Владимир Грачёв и Сердар Овлиекулиев, соответственно, я постоянно готовил сюжеты для неё… В самой же газете «Фрунзевец» больше внимания стало уделяться не только военным вопросам, в результате чего я смог публиковать материалы о всех сторонах жизни края. И всё это – за гонорары, в отличие от нынешнего времени. Короче говоря, я работал много и с удовольствием, и мой труд неплохо оплачивался. Это ж мечта каждого человека – заниматься любимым делом и получать за это хорошую оплату!
Однако в конце концов передо мной, а точнее сказать, перед семьёй, стал вопрос: а дальше что? Оставаться до конца жизни с Туркмении или перебираться в более привычные районы страны?..
Надо сказать, что в Туркмении в политическом отношении жизнь была спокойной. Здесь не было ни Карабаха, ни выступлений, подобных тем, что вспыхивали в Узбекистане и в Казахстане… Однако напряжённость ощущалась и здесь. В начале 1991 года я опубликовал материал «Почему я против Ельцина», в котором отметил, что приход к власти этого политика будет означать распад Советского Союза и военные столкновения по всем границам. Что, как известно, со временем и вышло.
Не стану пересказывать все события того времени, скажу только, что летом 1991 года я поехал поступать в Военно-политическую академию им. Ленина, рассчитывая, что после 11 лет службы в отдалённом округе, да после Афгана в дальнейшем смогу рассчитывать на более или менее нормальное место службы. В своё время училище я закончил с «красным» дипломом, а потому в академию поступил, сдав только один экзамен – по военной журналистике.
Поступив в академию, я вернулся в Ашхабад – собирать вещи, оформлять документы… Именно в этот момент в Москве и произошло выступление ГКЧП.
Читатель может 133 раза назвать меня тупым, однако должен признаться, что и в тот момент я ещё не осознал происшедшего события во всей полноте. Да и что мог оценить провинциал, который приехал в столицу уже после всех событий? Внешне жизнь выглядела вполне обыденно.
Самым сильным для меня потрясением стало вот что. Выше я уже писал, что в Ашхабаде получал очень неплохо и жил более чем комфортно. А тут… Тут я оказался на голом окладе, в то время как цены поползли вверх, в то время как товары стали исчезать с полок магазинов. Шла выдача этих унизительных талонов…
Помните старый советский мультфильм «Снежная королева»? Там есть эпизод, когда Герда жила у доброй волшебницы, которая заколдовала её память, чтобы девочка не убежала… И когда Герда попыталась всё же бежать, и открыла калитку сада, оказалось, что там, снаружи, бушует непогода, в то время как сзади солнечно и уютно. Примерно в таком же положении оказался и я с семьёй. Вчера всё было сыто и тепло, а сегодня – сумрачно и голодно. В этих условиях Беловежский сговор трёх редисок и последующее отречение от ответственности за судьбы страны четвёртой прошли не особо заметно на фоне всеобщей растерянности общественности.
Так начался мой новый период жизни. Не будет преувеличением сказать, что именно в августе 1991 года завершилась моя молодость. С тех пор пошла череда проблем, которые приходилось решать, причём, решать не всегда честными путями. Пошла эпоха, которая ломала мои усвоенные с детства представления, что такое хорошо и что такое плохо, что подобает офицеру, а что выходит за рамки, простите за патетику, офицерской чести…
Осенью всё того же 1991 года в метро я как-то встретил офицера-танкиста Е-ва – который в августе у Белого дома первым перешёл на сторону Ельцина и его команды. Фамилию его не называю по единственной причине. Люди старшего поколения прекрасно её помнят – некоторое время его делали едва не героем тех событий. Однако прошло время, подросли его дети и внуки – зачем делать так, чтобы на них падала тень позора деда?.. Впрочем, позор – позором, а он только демонстративно перешёл на другую сторону. А вот гниды в офицерских погонах, которые в октябре 93-го стреляли по Белому дому – вот тем не позор, тем проклятие на все времена!..
Впрочем, вернёмся к Е-ву. Мы с ним побеседовали. Публикацию я постарался сделать нейтральную, без осуждения или восхваления «героя». Однако мне потом читавшие говорили, что моё негативное отношение к собеседнику просто струилось между строк… Е-в рассказал, как стоял со своим танком у Белого дома, не получая никаких команд и не понимая, что делать, как его пригласили люди из команды Ельцина к себе, как ему наобещали с три короба, чтобы он перешёл на их сторону… Я не знаю, скорее всего, он не был бы столь откровенным с незнакомым журналистом, если бы победившие «ельциноиды» не забыли о нём, не выкинули его, как использованное всем известное резиновое изделие. Однако случилось именно так. Офицера-танкиста просто перевели в военкомат на бюрократическую должность – и благополучно забыли о нём. Военком и другие офицеры относились к новому сослуживцу с откровенным презрением, обещанную квартиру он не получил (во всяком случае, на тот момент – впоследствии не знаю).
Кто-то из великих сказал, что предательство, быть может, кому-то и выгодно, зато предатели презираемы всеми. Передо мной сидел наглядный пример тому.
Ну и ещё курьёз из того же 1991-го.
Каждого поступившего в академию офицера должны были обеспечить жильём. Кому больше повезло, того вселяли в квартиры – двух- или трёхкомнатные квартиры, в каждой комнате из которых обитало по семье. Ну а кому не повезло – тех размещали в общежитии на Пироговской улице.
У меня хорошие отношения сложились с полковником Геннадием Лисенковым («папой Лисом»), так что он предоставил мне возможность в числе первых выбрать комнату в одной из квартир, список которых предоставил. С определённым элементом случайности я выбрал комнату в двухкомнатной квартире №28 на улице Заповедной,2. Соседями у меня оказалась семья юриста-преподавателя из нашей же академии. Человек дальновидный и прагматичный, он просчитывал ситуацию на несколько ходов вперёд.
Я у него как-то спросил, почему он из двух комнат проживает в маленькой, а не занял большую. Оказалось, что таким образом он наращивает аргументацию: мол, остро нуждается в улучшении жилищных условий – с женой и дочкой проживает в 9-метровой комнатёнке… Отношения у нас сложились более или менее нормальные, во всяком случае, мы не ругались, что нередко случается между соседями в «коммуналках».
И вот как-то он мне говорит. Мол, другому я бы этого не сказал бы, но к тебе отношусь хорошо, потому и сообщаю… Оказалось, что уже решился вопрос и не сегодня – завтра наши соседи будут съезжать на другую квартиру, уже собственную.
Тогда я начал действовать. Написал рапорт на имя своего непосредственного начальника: так, мол, и так, два сына у меня, сам я ветеран Афгана, мне бы две комнаты… Если где освободится, мол, двухкомнатная квартира, прошу иметь меня в виду, я имею право на расширение жилья… Ну и т.д. Мой начальник посмотрел на меня как на кретина, но подписал, считая эту бумажку пустой филькиной грамотой – ну где, в самом деле, может освободится жильё, да ещё со свободной площадью, да ещё так, чтобы я узнал и смог бы повлиять на ситуацию… Потом я с той же цидулькой направился в жилищную группу академии… Подписали и там – с теми же взглядами на меня, как на умалишённого…
А через неделю и в самом деле мой сосед съехал. Тут-то и бумага моя пригодилась. Все были в шоке. Однако никто ничего поделать уже не мог, потому что бумагу ещё ранее подписали именно те ключевые люди, которые теперь должны были решать, кому предоставить освободившиеся метры. Так что после этого я до самого получения постоянной квартиры жил в отдельной двухкомнатной квартире, имевшей статус общежития.
Такая вот история.
Вообще, осенью 1991 года и в последующем 1992-м у меня произошло ещё немало событий, в той или иной степени определивших мою дальнейшую жизнь. Да и не только мою, но и некоторых людей из моего окружения. Скажем, в октябре я совершенно случайно столкнулся близ станции метро «Третьяковская» со своим ашхабадским другом, Сердаром Овлиекулиевым; и в дальнейшем случилось так, что с моей помощью он в Москве и обосновался.
Осенью 91-го мой тогдашний начальник, уже упоминавшийся Геннадий Лисенков предложил мне поработать в Военно-историческом архиве и поискать документы о жизни и судьбе замечательного человека – генерала Николая Дмитриевича Артамонова, жившего во второй половине XIX начале ХХ веков. Я работал с удовольствием… Однако постепенно стало ясно, что в новых условиях без дополнительного заработка никак не обойтись. И мне пришлось бросить архивные изыскания и заняться «трудовой деятельностью».
Кем мне только ни пришлось работать, чтобы приносить домой денежки! Это заслуживает отдельного разговора, и происходило уже после юбилейного для меня 91-го года, потому пройдусь по тем страничкам бегло.
Начал я подработки в мае 1992 года с охраны и разгрузки вагонов с сахаром на железнодорожной станции в Люблино. За сутки дежурства нам платили по две тысячи рублей. За переноску мешка сахара платили по десять рублей. Скажу так: до 150 мешков за смену перетаскать мне было легко и беспроблемно, более 250 – уже тяжко. Мне как офицеру государство выплачивало тогда семь тысяч в месяц, а за два-три дежурства на станции я получал от коммерсантов второй оклад. Досада брала от такого унижения!..
Я написал, что как слушатель академии получал семь тысяч (это, напомню, на лето 1992 года) в месяц. Это не совсем так. Потому что получку нам выплачивали нерегулярно, задержки на месяц-другой случались постоянные. Если бы не приработки, просто выживать было бы невозможно… И вот время от времени в нашем учебном корпусе появлялся человек, ведавший выдачей получки слушателям. Естественно, все тут же стремились зазвать его в свою аудиторию, угостить… Пройдясь по учебным аудиториям, и «наугощавшись», этот человек удалялся, вполне довольный жизнью, и наобещав каждой угощавшей группе, что именно она станет первой получать деньги, когда они появятся в кассе.
Потом я работал сторожем на стройке… Это было на Маросейке; а напротив памятника Кириллу и Мефодию подрабатывал дворником мой друг Сердар Овлиекулиев, обучавшийся в то время в институте повышения квалификации работников радио и телевидения – прекрасный радиодиктор, великолепный знаток русского языка (а также английского и родного туркменского). Мы с ним встречались по утрам – я после ночной смены, а он с метлой…
Ну а потом мне пришлось побыть вышибалой в ресторане, охранником на дискотеке «голубых», ночным торговцем в придорожном ларьке, сторожил несколько магазинов, летал в Пермь за собакой для «нового русского», трудился в бригаде по перевозке мебели… Да мало ли ещё где и чем занимался!.. А ещё в течение года я работал вахтёром в студенческом общежитии Литературного института им. Горького, что по ул. Шота Руставели – это было едва ли не единственное место, трудиться на котором было во всяком случае интересно.
Всё это было унизительно. И дело, естественно, не в том, что я считал и считаю унизительным труд как таковой, вовсе нет. Просто я видел, как происходит унижение истинных патриотов страны и возвышение её разрушителей!
Когда я шёл служить в армию, я знал, что моя Родина – сильное государство, которое занимает достойное место на политической и экономической картах мира. Да, недостатков в СССР хватало, их имелось даже в избытке, однако тогда я был уверен, что это всё – временное явление, что со временем мы изживём их. Кочуя по гарнизонам, я видел офицеров, которые верой и правдой честно служили Отчизне. Да, конечно, среди нас тоже встречались разные люди, и непорядочных тоже хватало, однако в целом мы выполняли возложенную на нас миссию, будучи в уверенности, что за наши труды со стороны государства нам воздастся. Общаясь с простыми работягами, с учителями, с представителями самых разных профессий, я видел, что все они трудятся каждый на своём месте, и каждый достоин лучшей жизни. И в то же время все мы обладали неким минимумом социальных гарантий.
И вдруг в одночасье всё изменилось. Всё, чему я служил, вдруг было объявлено неправильным и даже преступным. Людей, которые честно трудились на своих местах, вдруг обозвали дураками, которые не умеют жить. А мерзавцы и проходимцы, которые разрушили мою Родину и при этом баснословно обогатились на этом процессе, вдруг оказались уважаемыми людьми, успешно прожигающими жизнь.
То есть не сам по себе факт, что я вынужден был подрабатывать для поддержания бюджета семьи, меня унижал, вовсе нет. А вот то, что я, боевой офицер, верой и правдой служивший на периферии, оказался в нищете, что меня на подработку сознательно толкнуло то же государство, которое перед этим отправляло меня на войну и в отдалённые гарнизоны. Равно как и превеликое множество таких же других офицеров, многие из которых были ещё более заслуженными – также оказались на обочине жизни. А события, которые перевернули нашу жизнь в августе 1991 года, были организованы в интересах группки людей, которые и раньше жили неплохо, и теперь просто захотели жить ещё лучше, отобрав эти дополнительные блага у всего остального народа.
Когда сегодня я вижу и слышу, как нынешние преуспевшие «политологи» (одни и те же по всем каналам) осуждают события 17-го года, мне очень хочется им напомнить слова из басни дедушки Крылова: чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться… Я лично не одобряю революции вообще как таковые, потому что в результате их к власти приходят отнюдь не лучшие люди. Команда, которая оказалась у кормила (от слова «кормиться») власти в России в результате событий двадцатилетней давности, - наглядное тому подтверждение!
…В общем, насыщенным получился год 1991-й от Рождества Христова. Для всего мира, для нашей страны, для меня лично и для моей семьи.