Эсмира Травина


…Одного я хочу отныне:
ускользнув от любой опеки,
помолиться в лесной пустыне
за живущих в двадцатом веке.
Борис Чичибабин

Так начиналось одно из моих писем к А. семилетней давности. Я только что вернулась домой из Киева и по горячим следам написала подробный «отчёт» о том, как доехала. Вот отрывок из того письма:
«…Помахав тебе в последний раз, я пошла в купе и добросовестно принялась за редактирование повести. С головой уйдя в работу, я практически не обратила внимания на своих попутчиков. Вскоре нам принесли чай, и мой сосед любезно подвинулся, приглашая меня ближе к столу. Это меня несколько удивило, потому что чуть раньше он показался мне весьма вздорным стариком: его спутница поставила в бутылочку с водой тюльпаны, а ему захотелось непременно туда же поставить и гвоздики. На её краткое: «Нельзя» – он несколько раз, с нарастающим раздражением вопрошал: «Ну почему? Почему нельзя?!» Наконец она тихо, с обречённым спокойствием ответила: «Цветочки не любят, чтобы их смешивали. Мне тюльпанчики жалко».
Почти сразу после чая они улеглись и уснули. Мне же ещё долго не пришлось спать, и в этом был виноват наш четвёртый сосед. Им оказался очень грузный, очень мрачный и к тому же не совсем трезвый мужчина лет шестидесяти. Сначала он все время стоял в проходе, всем мешая, не переоделся вовремя, зато потом долго пыхтел, переодеваясь, шипел бутылкой ситра, когда же, наконец, кряхтя полез на полку, я с ужасом ждала, что она сейчас проломится и он рухнет на нижнего… Но всё обошлось. Я облегчённо вздохнула, но, как оказалось, напрасно, – все мои мучения были впереди. Как только эта туша закрыла глаза, в купе раздался та-акой хра-ап… Словом, ночь была потеряна: несмотря на различные ухищрения, вроде ваты в ушах, спала я урывками, каждый раз в ужасе просыпаясь от очередного мощного всхрапа…
Намаявшись за ночь, под утро я заснула так крепко, что даже не слышала, как встали мои нижние соседи.
В восемь часов меня разбудило внезапное радио. Выглянув в окошко, я увидела, что мы уже проезжаем Новую Баварию. Умыться я ещё успела, а когда вернулась, мои нижние соседи выходили из купе, прощаясь. К этому времени мой мучитель тоже проснулся, и я предложила ему переодеться по очереди, на что он отрезал: «Переодевайся, – я на тебя не смотрю».
Короче, переоделась я быстренько и была совсем готова, когда открыли вагон. В окно я увидела уже вышедших своих соседей и тут впервые разглядела лицо старика. Меня осенило: это ведь Чичибабин! И я понеслась вдогонку. Можно было бы сказать – сломя голову, но если учесть мою «сумочку» и поток пассажиров, сквозь который мне надо было просочиться... Тем не менее, я их догнала и, сияя от счастья, выпалила: «А я всё-таки успела!» Старик улыбнулся. Тут уж я совсем расхрабрилась: «А вы похожи на нашего поэта Чичибабина…» На что он ответствовал: «А я и есть Чичибабин». Представляешь?!!
Теперь мне уже ничего не оставалось, как распрощаться. Но это ещё не все. По иронии судьбы нам предстояло ехать в одном вагоне метро, стоять на одной остановке, лезть в один и тот же троллейбус. А когда мы ещё и на одной остановке вышли, мне даже как-то неловко стало: вдруг подумают, что я их преследую. Но здесь мы разошлись по разные стороны улицы...»
____________________

...Заканчивались весенние каникулы, и мне в тот же день надо было успеть в школу (благословенные времена учительства!) на очередное совещание. Я шла, стиснув зубы, и твердила, как заклинание:

Как страшно в субботу ходить на работу,
в прилежные игры согбенно играться
и знать, на собраньях смиряя зевоту,
что в тягость душа нам и радостно рабство...

Сегодня трудно в это поверить, но тогда я была знакома с творчеством Бориса Алексеевича только по разрозненным журнальным публикациям конца 80-х годов, знаменитых своим «возвращенческим» пафосом. О нём же самом знала только, что живет он в Харькове, а судить могла лишь по отзыву одной из своих знакомых примерно такого содержания: кого только не печатают сейчас! Видела она этого Чичибабина, – приходил как-то к ним в редакцию (ещё в брежневские времена), весь какой-то потёртый, со своими жалкими листочками, – так с ним и разговаривать не стали!

…Как страшно смотреть в пустоглазые рожи…

Да уж, что и говорить: времена меняются! Сегодня даже в рекламе по телевизору можно услышать имя Чичибабина, потому как на улице, названной в честь его памяти, расположен «очень нужный всем» магазин…

…На улицах наших как страшно сегодня.
Как страшно, что чем за нас платят дороже,
тем дни наши суетней и безысходней…

Живёт и ещё долго будет жить поэт Борис Чичибабин. Но нет в живых человека – Чичибабина Бориса Алексеевича. Уже после его смерти я познакомилась со многими близкими ему людьми: с одним из лучших его друзей – Марком Ивановичем Богославским, с женой – замечательной Лилей Семёновной, к которой можно прийти в гости, и она обязательно напоит каким-нибудь «особенным» чаем и будет бесконечно рассказывать о Борисе…
Вот уже несколько лет, как Бориса Алексеевича нет в живых, а я все не могу смириться: судьба подарила мне такой шанс – поговорить запросто (ведь попутчики легко знакомятся) с одним из самых любимых моих поэтов, а я так нелепо его упустила… И по-прежнему яркой остаётся картина: в проёме вагонного окна на солнечном перроне – высокий старик с одухотворённым лицом, с развевающимися седыми волосами…

Эсмира Травина