Тёплая вечность крымского лета

(Субъективные заметки из фестивального дневника)

Славянские традиции -2011. Нужно бы писать о фестивале. Прекрасный фестиваль – нас согревало не только ласковое крымское солнце. но и тёплая атмосфера, которую изо всех сил создавала добрая хозяйка и замечательный организатор Ирина Силецкая. я норовлю говорить о феномене Встречи. Со мной была небольшая книжечка американского экзистенциального психолога Ролло Мэя «Мужество творить». Изредка я открывал её наугад – и читал, что попадалось. Оказалось, что жизнь – это своего рода волны, и что нужно встретить волну, не пропустить. Попустил – безнадежно опоздал: встреча с этим моментом жизни, с этим её обращённым к тебе лицом – не состоялась. Я то и дело чувствовал, что что-то пропускаю. И нужно было внутренне сосредоточиться, выйти из общей толчеи, чтобы почувствовать толчок в сердце, что-то увидеть. Хоть дерево. Хоть человека.

…Тот, кто ждёт от меня объективного описания события фестиваля – пусть лучше не читает этих строк. Внешняя жизнь идёт своим чередом, – но она лишь повод для жизни внутренней. Когда волна впечатлений отхлынет – на песке останутся камешки мыслей. Кажется, в Феодосии, во дворике местного художественного музея, глядя на гнущиеся под ветром ветки деревьев, я не мог не думать о том, что эти деревья могли видеть и сёстры Цветаевы, и Мандельштам, и Грин, и Волошин, и Паустовский… Они глядели на эти деревья. А теперь деревья глядят на меня их глазами. «Связь времён» – должна возникать в душе человеческой. А иначе не помогут даже тысячи исторических реалий, тщательно оберегаемых музейными работниками.

Горы, небо, старые камни – с одной стороны. И стихи, стихи. Слишком много стихов! Слишком много пишущих! Даже талантливо пишущих много! А что останется? Фестивали – возможность хоть недолго постоять на пьедестале почёта. Под аплодисменты. А стихи пишутся в молчании. Стихи требуют тишины и внутренней сосредоточенности. И в то же время – потолкаться нужно, потусоваться. чтобы тебя заметили, аплодисментов хочется. Противоречие интимного и публичного! Внутреннего и внешнего. «Организованного», делаемого – и живого, спонтанного, непредсказуемого, как любовь. В русской поэзии есть два взаимоисключающих императива. С одной стороны – пушкинское «Желанье славы». А с другой – «Быть знаменитым некрасиво» Бориса Пастернака. Там есть такие строки: «И окунаться в неизвестность, и прятать в ней свои шаги». Но ведь это поэт окунается в неизвестность – это он не желает жить «на публике», жить «публично», как эстрадные дивы и политики. А что если окунается в неизвестность его творчество? Если стихи не прочтут – потому что о таком поэте и не слышали, и книг его не нашли?

Не мог не думать о том, что болит: одно дело писать стихи, другое дело – поэтически воспринимать мир. Поэт – тот, кто способен испытывать высокие состояния духа. И говорить о них, поневоле приспосабливаясь к языку господствующей культуры, но всё же не позволяя содержание этих состояний духа расплескать. А если язык культуры не позволяет выразить эти состояния? Высокое не проходит – наши двери слишком низкие! Представим себе, что в квартиру хотят внести рояль – а он не проходит. Да и зачем в квартире рояль – достаточно пианино.

Высокое не проходит через всякие демократические процедуры, например, через подсчёт очков и голосов, поданных членами жюри фестиваля. Если предположить, что лучше демократии мы ничего не придумали, то за это приходится платить «усреднённостью», пожертвовав всем действительно высоким, исключительным. Гения в демократическом обществе быть не может. Место гения занимает калиф на час. И чтобы подняться на пьедестал – нужно удивить, задеть, остро уколоть, эпатировать, стать в авангардную стойку, совершить немыслимый кульбит – показав при этом отменную технику. И ведь в самом деле – талантливы! Но… С моей точки зрения – именно поэт видит истинное лицо мира. Такое восприятие бытия и есть экзистенциально-духовное восприятие – в отличие от объективно-практического восприятия мира как суммы вещей. Простите за слишком философскую формулировку. И в таком случае многие пишущие – всего лишь умные сочинители, так и не вышедшие за пределы обыденного восприятия мира. В 19 веке было чёткое различение литературы и беллетристики. Чехов (которого многие недалёкие современники числили в ряду беллетристов) – в «Чайке» описал беллетриста Тригорина. Умного, даровитого, работоспособного! Но жаль его – ибо сам он знает себе цену. Сегодня граница между литературой и беллетристикой – стёрлась (как стёрлись и многие другие границы). Литература отказалась от «учительских функций». Поэт больше не пророк, а всего лишь профессионал. Но в таком случае на первый план выходит техника! И она теснит душу на второй план. Как музыкальный критик, замечаю тенденцию: исполнитель, чтобы выйти на сцену, должен стать лауреатом престижного конкурса, а в конкурсной борьбе побеждают, как правило, не те, кто глубже и тоньше понимают исполняемую музыку, а те, кто ярче продемонстрирует виртуозную технику. Вот и слушаешь потом виртуозов без души! И разве так в одной лишь музыке? Нет у меня доверия к конкурсам и фестивалям! Хотя «Славянские традиции» ещё из самых лучших.

* * *

Но всё же фестиваль позволяет поэту и на других посмотреть, и себя показать. В нынешнем году, благодаря любезности Ирины Силецкой, – у меня даже был творческий вечер, возможность прочитать стихи и быть услышанным. Ещё важнее неформальные встречи, общение. В прошлом году на фестивале я встретил поэта Владимира Кострова. Очень тёплый, открытый. искренний человек. В нынешнем – его увы, не было, как и физика и поэта из Америки Владимира Захарова, человека, крупного не только по габаритам – крупная личность, человек в высшей степени независимый в суждениях. Что нынче редко встречается. В нынешнем году я поближе присмотрелся к Владимиру Шемшученко. В самом деле, истинный поэт! И какой бы у нас разговор мог получиться! Но около него всегда толпились люди. Всё же книжечку его мне удалось у него выпросить. И по стихам – очень многое про него понял. Встреча произошла. Но … заочная! Обидно. А ещё – поэт Валентин Нервин из Воронежа. Прекрасная, мягкая и чуточку насмешливая душа. В первый же день произвёл на меня впечатление редактор литературной газеты Юрий Поляков. Даже в круглом столе с его участием – высказался. Слушал его, – во многом с ним внутренне соглашаясь. Но ведь не говорил с глазу на глаз. А на следующий день он, увы, уехал.

Всякая встреча – это творческий акт. И всякий творческий акт есть встреча. Фестиваль как «большая тусовка», подобен нашей жизни : все вроде встречаются друг с другом, обмениваются визитками и номерами телефонов. Но порой это встреча без Встречи. Разве такое может быть – когда ты один на один с пейзажем? С горами, деревями, небом? Впрочем, и встреча с Крымом – у меня по-настоящему произошла лишь в этот мой второй приезд.

* * *

В Крыму среди «вечных камней» – поневоле думалось о конфликте вечного и временного.

Похоже, что апеллирующий к вечному – рискует проиграть!

Чем отличаются Запад и Восток? Как сказала случайно встретившаяся в поезде, уже идущем на Одессу, собеседница – когда то она училась на философском факультете и приходила на заседания моего клуба, а теперь большей частью живёт в Индии и учится у мастеров йоги: Запад стремится к новизне, к новаторству в искусстве, к последней модели компьютера или автомобиля, и, соответственно, здесь царит куль вечной молодости. А Восток знает, что всё уже известно, всё уже сказано, здесь культ традиции, и культ старости. Запад и Восток как раз и символизируют полюса временного и вечного.

Особенно неприятно поразил меня Коктебель. Дом Поэта – как раз напротив пляжа, «оприходованного» всякими коммерческими структурами, с торгующими палатками, кафе, платными лежаками на берегу. Ну точь-в-точь наша Аркадия – я туда больше не хожу, её для истинного одессита больше нет. Это уже «как везде», как всюду, это часть даже не Европы, а мировой деревни. Перед Домом Поэта площадь, на которой стоит какой-то жуткий уродец, опирающийся на кривую палку. С трудом догадаешься, что это, должно быть, Макс Волошин, но если станешь читать надписи – то увидишь список людей, которых благодарят за создание этой площади, в числе их – знакомое имя бывшего члена правительства. Ну, в самом деле – кто же иначе будет его помнить? А в Доме Поэта – на втором этаже, в рабочем кабинете, напротив огромной скульптуры древнеегипетской царевны Таиах, – полки с книгами, и далеко не в роскошных перелётах. С книгами на разных языках. Огромная библиотека. Бумага, увы, не чересчур долговечна, и всё же в шелесте страниц – есть то, чего не найти в гомоне курортной толпы. Причастность к непреходящему.

Исчезает уникальность места. «Хоть бы на вывески не смотреть» – написал я в одном из крымских стихотворений. Вывески как раз и олицетворяют бренную временность. На этом месте может оказаться через год или даже раньше другая вывеска.

А уютнее всего было в домике Грина – не в том большом, что в Феодосии, а в крохотном – в Старом Крыму, где хозяйкой замечательная Ольга Вадимовна Байбурская. Здесь последний его приют. Здесь писал он свой так и не законченный роман «Недотрога» – о прекрасных людях, которые живут в далеко не прекрасном мире. Всем своим необыденным, далёким от житейских стандартов поведением они несказанно раздражают местных обывателей. По логике сюжета, который пересказала Нина Николаевна Грин, они должны были бы погибнуть – но им удалось бежать. А название роман получил по названию цветка. От взгляда недоброго человека цветок вянет! Не таковы ли и подлинные поэты? – не очень ловко чувствуют они себя под направленными на них взглядами, не умеют подать себя на всемирной ярмарке тщеславия.

В свой второй приезд в Старый Крым – мы с Асей тоже «сбежали» – не пошли с экскурсией, а разыскали старинные развалины. Фасад мечети сохранился, а дальше – камни, камни. Но камни были тёплыми. Мы сидели на камнях, разговаривать не хотелось. Какая-то особенная была здесь тишина. А потом каждый их нас написал по стихотворению. Это и было первым стихотворением моего будущего крымского цикла. И больше не хочется говорить о Крыме прозой – вот стихи.



Тёплая вечность крымского лета

* * *

Эти камни в морщинах, чьи мысли так давни!
Каждый время копил, как бессмертный Кощей.
И твердят, как молитву безмолвную, камни:
«Не попасть бы во власть преходящих вещей!»
В уцелевшей стене, напрягая жилы,
камни – живы, и трудятся честно. Не врут.
Мы пришли сюда, словно мы их пережили,
а они ведь и нас всех переживут.
Вот песчаник. Гранит. И остаток надгробья.
Разве нет у руин неотъемлемых прав?
Каждый камень упрямо глядит исподлобья.
Прямо в небо глядит он – на землю упав.
Ибо помнит ещё, из какого он храма.
Был он взят от земли, обращён к небесам.
А какая на сцене истории драма –
знать ему не дано. Это ведомо нам.
В этом мире железном, бетонном, нелепом, –
затерялась, утратила место душа.
…Мы на камне сидим. Но под небом. Под небом!
В храме дня. Тишину на ладонях держа.

27.08.11. Старый Крым.

* * *

Горы – всё те же. Небо – всё то же.
Только проделай во времени бреши –
Ася, Марина, Грин и Волошин
снова идут нам навстречу. Всё те же!
Воздуха много и вдохновенья.
Лица счастливые. Взгляды хмельные.
Средь испытаний и запустенья –
всё ж не такие как мы, а иные.
Есть ли смелее и безрассудней?
Вот и проходят сквозь годы, сквозь беды,
преображая творчеством будни,
- в тёплую вечность, в крымское лето.

27.08.11. Старый Крым.

* * *

Крым – это встреча с волною морскою,
с этой землёю холмистой, гористой,
с яркостью дня и Вселенной ночною.
Как небосвод здесь сияет, неистов!
Вот и бродить бы по этим местам,
ставя не точку, а запятую.
Грецию здесь увидал Мандельштам.
Можно и Землю увидеть Святую.
На генуэзскую крепость глазей,
или шаги направляй в неизвестность.
Ася, Марина! Зачем вам музей?
Духами места – вписались в окрестность!
Город меняет, как женщина, грим,
хоть не скажу, что становится краше.
Только без вас он – непредставим!
Ваши шаги здесь. Молодость ваша.
Так и трава – неразрывна с землёю.
К страстно живущему – вечность пристрастна.
И возникает единство живое
времени, вправленного в пространство.

28.08.11. Феодосия.

* * *

Слушаю ветер, шумящий в деревьях,
вдохи и выдохи крымского лета.
Здесь в каждом камне – послания древних,
Это – над временем бренным победа.
Время ль куют молоточком цикады?
Что за серебряное великолепье!
Я бы забыл календарные даты,
я бы ушёл в эти горы и степи.
Быть бы достойным этих просторов.
Только б на вывески ноль вниманья.
Только б, чураясь пустых разговоров,
в небе ночном углядеть мирозданье.

29.08.11. Крым

* * *

Среди руин мировоззрений
мы заблудились. Истин – нет.
И что здесь может даже гений,
что угадает здесь поэт?
Возможно ли все эти камни
собрать? Кто станет собирать?
Что нужно строить – дом ли? Храм ли?
Зачем нам жить и умирать?
Почти развалинами Трои
предстали мысли всех эпох.
Все разрушали – кто построит?
И слышен лишь тоскливый вздох.
Но нужно быть не маловером,
ногой пинающим гранит,
а – воспевать, и быть Гомером!
Тем, кто хранит, а не бранит.
Ничто не учит нас? Всё минет?
Всё ведомо наперечёт?
…Обломок от плиты поднимет,
и надпись стёртую прочтёт.
Строитель, ждёт тебя работа!
Но помни: во главе угла
не арифметика расчёта,
а азбука добра и зла.

30.08.11. Щёлкино.

* * *

Пишущих в рифму – много.
Поэтов – гораздо меньше.
А среди этих поэтов
редкой звездой – Поэт.
Как отыскать поэта?
Он – как в стогу иголка.
Но вот уколет. Странно
станет. На миг замрёшь.
Мир – как дитя в пеленках.
Мимо глядим, не видя.
Слушаем – да не слышим.
Дайте ему кричать! Дайте ему поплакать,
радостно засмеяться.
Мир – всего лишь младенец.
Поэт – всего лишь толмач.
Он – переводчик плача,
крика и смеха – в слово.
Он понимает Вселенную
так, как младенца – мать.

31.08.2011. Щёлкино.

* * *

Стихи – не слова, что в случайном порядке,
а маленькая модель мирозданья
Какие пронзительные догадки
о должном, неистовые прорицанья!
Поди, угадай тот узор прихотливый,
в котором сложилось, сплелось или спелось.
Гармонии зов. Миг согласья счастливый.
Всё так, как должно быть. И так, как хотелось.
Когда совпадает желанное с должным,
и правда бесспорна, и знаем, что правы,
что мы – на пути – вековечном, не ложном.
А ложно одно лишь: желание славы.

31.08.2011. Крым.

* * *

Вот какой лес! Выйди ты здесь,
и обнимись с молодыми стволами.
Вдруг и окажется: зелен ты весь,
и шелестишь, как листвою, словами.
Что говоришь? Понимаешь ли сам
этой листвы неразборчивый лепет,
речь, обращённую к небесам,
эту мольбу и божественный трепет?
Просят о чём? О дожде. О тепле.
Крымское пусть не торопится лето.
Жить на родной, хоть и скудной, земле,
вместе со всеми. Счастье ведь это!
О, как кудрявятся лесом холмы,
каменных жил напряженье скрывая.
Знают деревья ль, что видим их мы,
мимо в автобусе проезжая?