Тамара Гордиенко

«Пройдут годы, может быть, раны излечатся, но поколение, обожжённое этим пожаром, потерявшее всё самое дорогое, не выиграв ничего, вправе задать вопрос, - почему так случилось?»
Эти слова принадлежат албанскому писателю, автору книги «Севастопольский вальс. Исповедь албанского студента» Бидо Ибрахини.
В конце пятидесятых годов прошлого века Советский Союз помогал Албании строить свой военно-морской флот. В Паша-Лимане, в бухте Влера, базировалась бригада
советских подводных лодок, которые обслуживали наши моряки, а будущие албанские специалисты обучались в морских городах Советского Союза: Риге, Ленинграде, Баку, Кронштадте, Севастополе. В числе курсантов Севастопольского высшего военно-морского инженерного училища был и Бидо Ибрахини, написавший позднее ностальгическую книгу «Севастопольский вальс».
«В конце лета 1958 года пароход «Белый остров» бросил якорь у севастопольского причала», - пишет Бидо Ибрахини. – Первыми сходили по трапу мы, почти двадцатилетние юноши – курсанты Военно-Морского Флота Албании. Вместе со мной на учёбу в Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище прибыли и мои товарищи… Мы родились в трудные годы войны и вот теперь улетели далеко от дома, очень далеко. В то время мы мечтали закаляться в штормах, но другие испытания ожидали нас. Некоторых уже нет в живых, но живые помнят!»
Учиться будущему гидрографу было интересно. С детства ему легко давались иностранные языки (в зрелом возрасте, кроме родного языка, Бидо свободно владел русским, итальянским, греческим и немецким), поэтому довольно скоро он уже вполне свободно мог изъясняться по-русски. Парню очень хотелось стать морским офицером, и учился он старательно: посещал все занятия, занимался самоподготовкой, нёс вахты, -словом, был одним из лучших, и его фотография висела на училищной Доске почёта. Двадцать лет – пора пытливой молодости, ему хотелось как можно больше узнать и изведать. Он охотно ходил в увольнения, знакомился с городом, который быстро стал для него родным.
И вот однажды…
Тёплым сентябрьским вечером Бидо с однокурсниками сошли с катера и двинулись в сторону Приморского бульвара. Играл духовой оркестр и все желающие – от подростков до пожилых пар – танцевали. Албанец с интересом наблюдал за танцующими.
Зазвучал лирический «Севастопольский вальс».
- А вы почему не танцуете, курсант? Или ждёте, чтобы вас пригласили?
«Возле меня стояла хрупкая девушка с ясными голубыми глазами. Её коса была небрежно брошена по коричневому школьному платью. Большой белый воротник делал её похожей на монахиню, которая сбежала из монастыря только затем, чтобы потанцевать. Не говоря ни слова, мы начали кружиться в вальсе. Она смотрела на меня, а я растерянно – на неё. Чувствовал себя, как в сказке «Тысяча и одна ночь».
С того памятного вечера ему запали в душу голубые глаза Жанны Ласкутовой. Да и ей был небезразличен курсант, носивший на ленточке бескозырки надпись «Военно-Морской Флот Албании». Вспыхнула любовь. Жанна познакомила Бидо со своими родителями. Её семья жила в доме №17 по улице Ревякина. На всю жизнь запомнил Бидо этот адрес, этот дом и радушных людей, которые приняли его, как родного сына.
Когда Бидо узнал, что скоро станет отцом, счастью его не было предела. Он стал заниматься ещё усерднее: ведь теперь на него ложилась ответственность за Жанну и будущего ребёнка.
«Началась экзаменационная сессия. Кто был студентом, особенно военных училищ, знает, что такое вал экзаменов. Его сравнивают с настоящим сражением, где надо победить во что бы то ни стало. Для меня лично это означало – как можно меньше времени тратить зря и как можно больше заниматься, чтобы иметь уверенность в победе… На нашем курсе не провалился никто. Даже китаец, который продолжал писать иероглифами, «перешёл реку». Мы чувствовали себя орлами…»
Казалось, что всё у него впереди: морская служба, радость, долгая счастливая жизнь с Жанной…
Но однажды курсантов-албанцев собрали, и военно-морской атташе Албании объявил им, что летнюю стажировку и каникулы они будут проводить на Родине.
Жанна была грустной, её томили нехорошие предчувствия. К тому же балаклавская цыганка нагадала ей разлуку и трудную несчастливую судьбу. Бидо, как мог, утешал её.
Настал день прощания.
«В комнате зазвучала мелодия танго «Бессаме мучо». Мы танцевали, а все смотрели на нас. Не знаю, почему, но это танго казалось мне столь грустным, будто мы танцевали под звуки похоронного марша. Жанна смотрела на меня с надеждой что-нибудь услышать, а я молчал.
- Когда мы будем снова танцевать вместе? – спросила она, не отрывая от меня взгляда.
- В сентябре, обязательно в сентябре! На Приморском. Жди, Жанна, прошу, жди… Только два месяца. Сентябрь наступит быстро!»
Сентябрь, действительно, наступил быстро, но албанцы в Севастополь не вернулись. В начале шестидесятых годов между СССР и Албанией возникли разногласия, а в 1961 году между этими странами были разорваны дипломатические отношения. Бидо Ибрахини, как и многих его товарищей, послали служить в Паша-Лиман. Служил он добросовестно, хотя и понимал, что офицерские погоды на его плечах преждевременны: не хватает опыта и образования.
Пришло время политического беспредела. Действовала «чёрная рука цензуры», которая вскрывала письма. Дни были тревожными, в воздухе пахло грозой.
«В июне этого года уехали почти все русские военнослужащие, гражданские специалисты, женщины, дети. Что случилось? Все тревожно замерли. Начались аресты. Удар был по методу Дзержинского: быстрый, молчаливый, фатальный, - с болью пишет Бидо Ибрахини в книге «Севастопольский вальс». – Первый акт трагедии начался в бухте Паша-Лиман. Арестовали командующего ВМФ Албании адмирала Сейко, который с отличием окончил в СССР Академию Генерального штаба. Судили и расстреляли «за измену Родине». Остальных – по очереди… Началась принудительная демобилизация. В группу демобилизованных включили и меня».
Нужно было как-то жить, и Бидо с трудом нашёл себе работу на строительстве. Но его не оставили в покое. На его глазах следователь порвал фотографию сына, которого Бидо не видел никогда. Мало того, что его лишили моря и морской службы, ему запретили переписываться с Жанной. Он пытался отправлять и получать письма через знакомую в Чехословакии, но это открылось, и он поплатился свободой. Ему дали двенадцать лет тюрьмы.
«- Именем народа, вы арестованы.
Через несколько секунд я увидел на своих руках оковы.
Заключили меня в праздничный день, когда я не успел даже допить первый стакан пива, а вышел я из заключения с горбатой спиной и совсем седой».
Бидо Ибрахини прошёл длинную дорогу мучений, пережил побои, шестимесячную камеру-одиночку-одиночку, оскорбления и унижения. Он был единственным, кто вышел живым из камеры 5/1. Все те, кто встретился ему за двенадцать лет заключения – живые и мёртвые, навсегда остались в его душе и памяти.
«Энвер Ходжа умер. На Востоке веял ветер гласности. Уже шла речь о грандиозном изменении государства, которое десятилетиями было символом коммунизма. На красном албанском небе сменились цвета. Наступило новое время».
Дни тюремного заключения остались позади. И вновь нужно было начинать жизнь сначала.
Бидо Ибрахини окончил университет в Тиране, много лет занимался журналистикой и литературой, работал на радио, в газете «Адриатик». И все эти годы продолжал искать Жанну Ласкутову. Но всё было напрасно. Последнее, что он знал, что семья Ласкутовых переехала в Свердловск. И там следы Жанны затерялись.
Прошли годы, и журналист, автор повести «Севастопольский вальс» Бидо Ибрахини в 2005 году приехал в Севастополь, чтобы повидаться с городом своей юности и любви. Именно Севастополю посвятил он проникновенные романтические строки:
«Доброе утро, город бессмертия! Я приехал издалека с пламенным желанием поцеловать твою землю. Помнишь, Севастополь, поколение курсантов шестидесятых годов?.. Открою секрет, мой друг. Где-то на юге Балкан живут албанцы – народ храбрый и щедрый. Они твоим именем окрестили своих детей. Их называют Севаста, Севастин, Севастина. Мы, будучи албанскими курсантами, ласково называли тебя «восьмое чудо света». Я приехал приветствовать твоё величие, твою гордость… приехал так, как приезжают пилигримы на святые места… Ты остаёшься магнитом для человеческих сердец. Разреши поклониться тебе от имени моих друзей… Счастлив тот, кто стучит в твои ворота! Трудно забыть тепло твоих рук и лёгкий ветер Малахова кургана. Доброе утро, город юных грёз!..»
В середине девяностых годов, работая в Севастопольской телерадиокомпании, я сделала передачу о трагической любви курсанта из Албании и севастопольской девушки Жанны Ласкутовой. Просила откликнуться тех, кто хоть что-нибудь знает о судьбе Жанны. Передача принесла много откликов. Но никто, к сожалению, не порадовал сведениями о Жанне Ласкутовой. Тогда я сделала, что могла: прочитала по радио несколько глав из повести «Севастопольский вальс», записала их на аудиокассету и передала в далёкую Албанию Бидо Ибрахини.
И вот спустя несколько лет я встретилась с героем моей передачи. Передо мной стоял седовласый, крепкого сложения мужчина, с волевым, даже несколько суровым лицом, на котором пережитые испытания оставили свои неизгладимые следы. И лишь глаза, блестящие и сияющие, оживляли лицо и делали его моложе.
- Я живу в старинном городе Дуррес, - начал рассказывать Бидо Ибрахини. – Три раза город разрушался от землетрясений. Поэтому в нём представлены три эпохи – греческая, римская и албанская. Сохранились старинные башни, самый большой в юго-западной Европе амфитеатр. В этом городе правили Пампей и Цезарь. Из него выходит старинная дорога Игнатия. Она идёт через Македонию, Болгарию – до берегов Чёрного моря. Я люблю Дуррес, но тоскую по Севастополю – святому городу, в котором осталась половина моего сердца. Двадцатилетним парнем я встретил на Приморском бульваре самую чистую, самую красивую, самую лучшую девушку, которую звали Жанна. Жизнь была жестокой – и так случилось, что я не смог поступить так, как принято у нас в Албании: человек рождается только один раз, любит только один раз и умирает только один раз. Сов мной случилось по-другому. Я потерял всё: любимую женщину, сына, товарищей по оружию, учёбу – всё, что приобрёл в этом городе. Я пережил столько, сколько не желаю никому!
- Но это же не зависело от вас, дорогой Бидо!
- Да, вы правы, но я не сдержал слова. Ведь обещал Жанне: «Я обязательно вернусь. Если не вернусь, значит, я умер». И вот я здесь, я жив. Но я не сдержал слова.
- Вас разлучили из-за политики тоталитарного государства. Сегодня этого государства уже нет. Вы уезжали из Советского Союза, а приехали в Украину. Как вы чувствуете себя в нашей стране?
- Я – албанец, приехал на встречу с юностью. Самые разные люди помогают мне в моих поисках, относятся ко мне по-дружески, охотно общаются со мной. Знаю, что в Украине живут украинцы, немцы, русские, татары, другие национальности, и никому у вас не тесно. Сегодня здесь разговаривают без оглядки на то, что можно говорить, а что - нельзя. Свободные люди свободной страны! И это меня радует.
- А как, на ваш взгляд, изменился Севастополь? Он теперь имной, чем во времена вашей юности?
- По-моему, Севастополь совершенно другой. Конечно, Малахов курган, Приморский бульвар, Сапун-гора остались такими же, какими были полвека тому назад. А вот остальное изменилось: и люди, и город, и даже природа другая. Я скажу так, как чувствую: я умер – и через сорок четыре года родился, когда приехал сюда.
- Вы побывали в тех местах, где учились?
- Да, я был в бухте Голландия. Но лучше бы я не ездил туда. Семидесятилетний человек, я плакал, как мальчишка. Я не мог сдержать слёз, потому что вернулся туда, где был когда-то счастливым двадцатилетним парнем. В училищном музее осмотрел экспозицию, посвящённую албанцам. На этих стендах – моя молодость. Я единственный человек, который через полвека ступил на этот порог. Мою поездку омрачает и то обстоятельство, что не найдена Жанна Ласкутова – моя Жанна.
- Вы ходили на ту улицу, где она жила?
- Улица Ревякина, дом №17 – этот адрес навсегда в моей памяти. Я был там несколько раз, и с провожатым, и один. Постоял, попрощался с молодостью. Если вы спросите, почему после стольких лет я приехал сюда, я отвечу вам откровенно и честно: приехал попрощаться с этим святым городом и с тем, что было у меня здесь дорогого: с юностью, любовью, с воспоминаниями.
- Бидо, как к вам пришла идея написать книгу «Севастопольский вальс»?
- Приходит время, когда хочется рассказать о прошлом. И человек пишет воспоминания. Я решил написать художественную книгу. Главного героя назвал Фарудином Лека. Это он вспоминает и о Севастополе, и о юности, и о страшной тюрьме в Бурреле. Вы же знаете, как пишутся художественные произведения, в них всегда можно добавить немного вымысла, того, что нельзя вставить в документальную книгу. Так легче писать.
- Ваша книга пользуется успехом? Она понравилась читателям?
- «Севастопольский вальс» вызвал большой интерес не только в Албании, но и в других странах. Книга переведена на русский, греческий, итальянский языки. По мотивам повести я написал драму «Живые и мёртвые», которую поставили в албанском театре, в городе Корча. Болгарские кинематографисты планируют снять часовой документальный фильм по этой книге, причём съёмки в Албании уже состоялись, на очереди – Болгария, а потом – Севастополь. О книге скажу вам так: я не знаменитый писатель, но и в Тиране, и в Москве, и в Севастополе женщины, которые читали «Севастопольский вальс», говорили мне: «Я читала вашу книгу со слезами на глазах!..» Может быть, они хотели сделать мне приятное, как автору, но я поверил им, потому что писал её не рукой, а сердцем.
Я смотрела на этого мужественного человека, судьбу которого перемололи страшные жернова политики, и думала, что история любви, которая так задевает и волнует читателей, - это ведь только маленькая частица сюжета, лихо закрученного эпохой. Бидо Ибрахини захотелось хоть на минуту поверить в счастье - и в книге Фарудин Лека находит Жанну и взрослого сына. А в жизни как в жизни - беспощадная правда и горькая разлука. «Севастопольский вальс» – это книга о судьбе поколения, обожжённого этим пожаром, потерявшего молодость, профессию, а зачастую – и жизнь. От имени этого поколения Бидо Ибрахини задаёт вопрос: «Почему так случилось?.. Кто виноват?!..»
Ответ пусть даст история.

ТАМАРА ГОРДИЕНКО,
Севастополь