Сергей Курбатов
 

«Когда вместо желанного, предрешенного, почти приказанного сына Александра родилась только всего я, мать, самолюбиво проглотив вздох, сказала: "По крайней мере, будет музыкантша"» - так представит свое рождение Марина Цветаева в рассказе «Мать и музыка». По новому стилю она родилась 8 октября 1892 года в семье профессора Московского университета и основателя Музея изящных искусств (впоследствии Государственного музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина) Ивана Цветаева и ученицы Антона Рубинштейна, пианистки Марии Мейн.

Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.

Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.

Знаменитая фраза евангелиста Иоанна: «В начале было Слово» стала благословением и роковым искушением для этой женщины, открытой завораживающей глубине языка всецело, жертвенно и без остатка. У Цветаевой «слово» всегда было «в начале», а уж «потом» разворачивалась повседневная жизнь с ее радостями и печалями, «потом» были семья и дети. Рискну предположить, что даже любовь оставалась «на потом»!

По сути, лишь «слово» отвечало ей полной взаимностью, обнажая сокровенную магию творчества со всеми ее изнанками и подноготными смыслами. Эта беззащитная, и, в то же время, мужественная открытость слову и «в слове» слагала стержень трагической биографии одной из тех, кого, используя выражение Поля Верлена, можно с полным основанием назвать «проклятыми поэтами». Реальная причастность чуду словотворчества и осознание своей миссии оборачивается для этих людей невероятными тяготами и страданиями, служащими своеобразной платой за сокровенный дар гениальности.

Два солнца стынут, - о Господи, пощади!-
Одно - на небе, другое - в моей груди.

Как эти солнца,- прощу ли себе сама?-
Как эти солнца сводили меня с ума!

И оба стынут - не больно от их лучей!
И то остынет первым, что горячей.

Писать стихи Марина начала с шести лет, причем сразу же на русском, немецком и французском языках. А в четырнадцать лет случается первая из, увы, нескончаемой в ее случае череды бед и трагедий, - от чахотки умирает мать. Марина и ее младшая сестра, Анастасия, остаются сиротами.

«После смерти матери я перестала играть. Не перестала, а постепенно свела на нет. Радовать своей игрой мне уже было некого - всем было все равно, верней: только ей одной мое нестарание было бы страданием. Учительницы моих многочисленных школ, сначала ахавшие, вскоре ахать перестали, а потом уж и по-другому ахали. Я же молчаливо и упорно сводила свою музыку на нет. Так море, уходя, оставляет ямы, сначала глубокие, потом мелеющие, потом чуть влажные. Эти музыкальные ямы - следы материнских морей - во мне навсегда остались» - напишет впоследствии Марина Цветаева. И еще - навсегда осталась музыка поэтического слова, его звучание, которое, временами, берет за душу не хуже фортепьянных мелодий!

Все бледней лазурный остров - детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!

В 1910 году в типографии А.А.Левенсона тиражом 500 экземпляров выходит первый поэтический сборник Цветаевой, «Вечерний альбом». Хотя книга посвящена Марии Башкирцевой (1858-1884) - талантливой художнице, рано умершей от чахотки, думаю, многие ее мотивы и сюжеты навеяны ранним уходом матери.

Это был печатный дебют Цветаевой - до «Вечернего альбома» она не опубликовала ни строки. Сто двенадцать стихотворений сборника стали первой цветаевской «перчаткой», брошенной на суд публики. При этом, как замечает литературовед Ирина Шевеленко: «Юный автор явно не желал отбирать стихи, заместив принцип избирательности принципом по возможности полного представления своих поэтических опытов».

Критика достаточно доброжелательно восприняла книгу. В числе тех, кто заметил и откликнулся были Максимиллиан Волошин, Николай Гумилев, Мариэтта Шагинян. Мэтр символизма Валерий Брюсов отмечал: «Когда читаешь ее книгу, минутами становится неловко, словно заглянул нескромно через полузакрытое окно в чужую квартиру и подсмотрел сцену, видеть которую не должны бы посторонние».

Действительно, Цветаева предельно искренняя и открытая в своих стихах. Поэзия - это та реальность, которой она отдает всю себя - до последнего, до сокровенных и интимных глубин.

В тяжелой мантии торжественных обрядов,
Неумолимая, меня не встреть.
На площади, под тысячами взглядов,
Позволь мне умереть.

Цветаева и смерть - тема для отдельного разговора, позволяющего приоткрыть завесу тайны над ее судьбой. Практически с первых стихов тема смерти присутствует в цветаевском творчестве, питая его некими мистическими эманациями. Складывается впечатление, что Марина Цветаева с каким-то невероятным упорством с юных лет предрекает свой трагический финал.

Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала - тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти, - слепоты куриной
И маков набрав букет, -
Что звали меня Мариной
И сколько мне был лет.
Не думай, что здесь - могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Поразительно, что эти стихи написаны весьма благополучной 21-летней девушкой, получившей образование в частных пансионах Лозанны и Фрейбурга, которая могла позволить себе поездку в Сорбонну лишь для того, чтобы прослушать курс лекций о старофранцузской литературе. Цветаева кликушествоала, призывая злую судьбу, или же, подобно легендарной Кассандре, просто не могла молчать о том, что видела воочию? Здесь, безусловно, присутствует мистика и тайна, столь часто сопутствующие жизни гения. Гораздо позже, в 1934 году, она напишет об этом так:
Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет - мелкой,
Миска - плоской.

Через край - и мимо
В землю черную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.

Вслед за «Вечерним альбомом» публикуются новые книги стихов «Волшебный фонарь»(1912) и «Из двух книг»(1913). «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед» - так безапелляционно резюмировала Цветаева отнюдь не блестящий коммерческий успех этих изданий. В это же время происходят значительные перемены и в личной жизни поэта - она знакомится, а в 1912 году выходит замуж за Сергея Эфрона.

Я с вызовом ношу его кольцо!
- Да, в Вечности - жена, не на бумаге. -
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.

Вскоре у супругов рождается дочь. «Аля - Ариадна Эфрон - родилась 5 сентября 1912 года, в половину шестого утра под звон колоколов. Я назвала ее Ариадна, вопреки Сереже, который любит русские имена, папе, который любит простые имена, друзьям, которые находят, что это «салонно». Назвала от романтизма и высокомерия, которые руководят всей моей жизнью» - позднее вспоминала Марина Цветаева.

Ты будешь невинной, тонкой,
Прелестной - и всем чужой.
Пленительной амазонкой,
Стремительной госпожой.

Всe будет тебе покорно,
И все при тебе - тихи.
Ты будешь, как я - бесспорно -
И лучше писать стихи...

В том же 1914 году, когда появились эти трогательные строки, посвященные дочери, Цветаева фактически уходит из семьи. Начинается ее почти двухлетний роман с Софией Парнок. Своей возлюбленной Цветаева посвятит стихотворный цикл «Подруга»(1915). Хорошо знакомые по фильмам Эльдара Рязанова романсы Андрея Петрова «Под лаской плюшевого пледа» и Микаэла Таривердиева «Хочу у зеркала, где муть и сон туманящий...» написаны на стихи, посвященные Парнок. Пожалуй, это лучший цикл любовной лирики Марины Цветаевой.

Я Вас люблю. - Как грозовая туча
Над Вами - грех -
За то, что Вы язвительны и жгучи
И лучше всех,

За то, что мы, что наши жизни - разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
И темный рок,

За то, что Вам, мой демон крутолобый,
Скажу прости,
За то, что Вас - хоть разорвись над гробом!
Уж не спасти!

За эту дрожь, за то, что - неужели
Мне снится сон? -
За эту ироническую прелесть,
Что Вы - не он.

Тем временем окружающий мир вступает в череду войн и социальных катаклизмов. 1 августа 1914 года Германия объявляет войну России. Начинается кровавая Первая мировая война. На фоне царившей в большинстве печатных изданий анти-немецкой риторики резким контрастом звучит голос Цветаевой, которая не считает нужным скрывать свою симпатию к враждебной и проклинаемой отныне стране:

Ты миру отдана на травлю,
И счета нет твоим врагам,
Ну, как же я тебя оставлю?
Ну, как же я тебя предам?
И где возьму благоразумье:
"За око - око, кровь - за кровь", -
Германия - мое безумье!
Германия - моя любовь!

В роковом 1917 году у Марины Цветаевой рождается вторая дочь, Ирина. Она умрет от голода в возрасте трех лет в детском приюте. Биографы отмечают, что Марина Ивановна не испытывала к младшей дочери теплых чувств, она, как когда-то ее собственная мать, ждала сына... Тяготы революции и гражданской войны Цветаева переживала в Москве. Сергей Эфрон был в армии и связь с ним на долгое время прервалась. Об отношении Цветаевой к братоубийственной смуте хорошо говорят написанные в декабре 1920 года фантасмагорические строки:

Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!
То шатаясь причитает в поле - Русь.
Помогите - на ногах нетверда!
Затуманила меня кровь - руда!

И справа и слева
Кровавые зевы,
И каждая рана:
- Мама!

И только и это
И внятно мне, пьяной,
Из чрева - и в чрево:
- Мама!

Все рядком лежат --
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?

Белый был - красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был - белый стал:
Смерть побелила.

В 1922 году Цветаева узнает, что Сергей Эфрон жив и находится в Праге. Недолго думая, она оформляет документы и уезжает в эмиграцию.

Сменяющие друг друга города: Берлин, Прага, и, наконец, Париж, роман с Константином Родзевичем, рождение в 1925 году сына Георгия - вот основные события цветаевской жизни тех лет. В 1928 году в Париже выходит последний прижизненный поэтический сборник Цветаевой «После России». Еще была страстная переписка, своеобразные «эпистолярные романы» с Борисом Пастернаком и Райнером-Марией Рильке. Примечательно, что одно из своих последних стихотворений Рильке посвятил именно Цветаевой.

О, эти потери Вселенной, Марина! Как падают звезды!
Нам их не спасти, не восполнить, какой бы порыв ни вздымал нас
Ввысь. Все смерено, все постоянно в космическом целом.
И наша внезапная гибель
Святого числа не уменьшит. Мы падаем в первоисточник
И, в нем исцелясь, восстаем.
Так что же все это? Игра невинно-простая, без риска, без имени, без обретений? -
Волны, Марина, мы - море! Глуби, Марина, мы - небо!
Мы - тысячи весен, Марина! Мы - жаворонки над полями!
Мы - песня, догнавшая ветер!

В тридцатые годы Цветаева пишет, в основном, прозу. Она публикует воспоминания о Максимилиане Волошине, Андрее Белом, Михаиле Кузмине. Выходят ее рассказы и повести «Дом у старого Пимена»(1934), «Мать и музыка»(1935), «Мой Пушкин»(1937). Гонорары от писательской деятельности становятся чуть ли не единственным доходом, на который существует семья. «Никто не может вообразить бедности, в которой мы живем» - жалуется в те годы Цветаева. В стихах 30-х годов звучит глубокое одиночество, разочарование в жизни и, в то же время, непоколебимая уверенность в своей особой миссии.

Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно -
Где совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что - мой,
Как госпиталь или казарма.

Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично - на каком
Непонимаемой быть встречным!

(Читателем, газетных тонн
Глотателем, доильцем сплетен...)
Двадцатого столетья - он,
А я - до всякого столетья!

Однако в 1937 году в СССР возвращается Ариадна, а затем туда же вынужден бежать замешанный в политическом убийстве Сергей Эфрон. В июне 1939 года в Москве оказывается и Марина Цветаева с сыном. Но уже в августе этого года сотрудники НКВД арестовывают ее старшую дочь, а в октябре - супруга.

Конец 1939 года и весь 1940 год Цветаева провела в скитаниях по съемным комнатам, хлопотах по поводу арестованных близких (известно о двух ее письмах, отправленных на имя Лаврентия Берии 23 декабря 1939 года и 14 июня 1940 года), и заработками на жизнь переводами. Последней ее работой на литературном поприще стали переводы Федерико Гарсия Лорки. Сборник стихов, который должен был выйти в Гослитиздате, получив отрицательную рецензию критика Корнелия Зелинского, так и не увидел свет. Как это напоминает до боли знакомый булгаковский сюжет c критиком Латунским!

А потом была война, эвакуация. Была (или не была) легендарная история с веревкой от Бориса Пастернака. Было и известное заявление с просьбой устроиться посудомойкой в столовой Литфонда в Чистополе, поддержанное большинством голосов литераторов... 31 августа 1941 года в Елабуге Марина Ивановна Цветаева свела счеты с жизнью.

Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух - не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

Пляшущим шагом прошла по земле! - Неба дочь!
С полным передником роз! - Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! - Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!

Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Про́резь зари - и ответной улыбки прорез...
Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!

Сергей Курбатов, Центр российских и евразийских исследований Университет Упсалы (Швеция)