Виктор Кузнецов 


У ОРУЭЛЛА В РОМАНЕ «1984» действует специальная служба по исправлению прошлого. В соответствии с каждым колебанием генеральной линии историки и журналисты переписывали заново учебники и газеты, меняя оценки и вычеркивая ошельмованные имена. Советская действительность была такова, что писателю практически не пришлось ничего и выдумывать…
Но Оруэлл вряд ли был настолько знаком с нашими реалиями, чтобы заметить, например, систематическое исправление … ставших народными песен. А оно тоже имело место, поскольку песня, как и всякий другой словесный жанр, считалась орудием коллективной пропаганды и агитации. А также, как добавил бы Ленин, коллективной организации. Это уже в другой антиутопии – «Каллокаине» шведки Карин Бойе – репрессируют группу людей только за то, что они собирались на квартире и пели задумчивые песни.
НУ, С ЗАПРЕЩЕННЫМИ ПЕСНЯМИ вроде баллад Галича все ясно – за них (в случае публичного исполнения) у нас как минимум требовали стереть запись, как максимум могли осудить по «антисоветским» статьям. Но ведь и отнюдь не все, что не запрещено, было в те годы разрешено! То, что какие-то тексты давно разошлись в народе, еще не означало, что они не подлежали начальственной правке.
Скажем, строчки из «Гибели Варяга» в оригинале звучат так:

И с выстрелом первым мы в битву пойдем
Навстречу грядущей нам смерти.
За родину в море открытом умрем,
 Где ждут желтолицые черти.

В советское время решили, что последние два слова отдают явным расизмом, и в массовых сборниках попросту выкидывали неудобный куплет (благо песня и так была слишком длинной). А вот в одном издании, призванном «бережно сохранить русское песенное наследие», строчку с чертями заменили на следующую:

«Но будем до крайности биться!»

Отсутствие рифмы горе-редакторов, как видите, не смущало. Японская тема в песнях подвергалась правке и в дальнейшем. Борис Ласкин написал своих «Трех танкистов» со следующими словами:

Мчались танки, ветер поднимая,
И по сопкам лязгала броня,
И летели наземь самураи
 Под напором стали и огня!

Вскоре наверху сочли, что упоминать конкретного противника неполиткорректно (после Халхин-Гола Япония, как и Германия, стала почти другом СССР) и заменили самураев неопределенной «вражьей стаей». Каковая и воспроизводится в песенниках до сих пор.
Впрочем, редактированию «Три танкиста» подвергались не только сверху, но и снизу. Мой отец, служивший в армии с 1934 по 1937-й, рассказывал, что у них в строю вышеназванный куплет завершали такой строчкой:

Под напором Сталинского дня!

Имелся в виду день принятия Сталинской конституции – 5 декабря 1936 года, когда якобы и случились упомянутые в песне события. Бойцов не смущала звучавшая парой куплетов раньше строчка «на траву легла роса густая»…
Что касается гражданского населения, то оно тоже внесло свой вклад в популяризацию любимой песни:

Три танкиста выпили по триста,
 А на закуску съели паровоз!

Жаль расставаться с Дальним Востоком, потому припомним еще один связанный с ним текст. В те же 30-е был очень популярен гимн Особой Краснознаменной Дальневосточной армии (ОКДВА) с таким припевом:

Стоим на страже
Всегда, всегда!
Но если скажет
Страна труда:
«Винтовку в руки!
В карьер! В упор!»
Товарищ Блюхер,
 Даешь отпор!

Когда в 1938 году маршала Блюхера, только что бившего самураев у озера Хасан, мордовали в застенках как японского шпиона, припев зазвучал иначе:

«Прицелом точным
Врагу в упор!»
Дальневосточная,
 Даешь отпор!

Интересную «эволюцию по причине революции» претерпел марш русской армии, сопровождавшийся припевом:

Смело мы в бой пойдем
За Русь Святую
И как один прольем
 Кровь молодую.

Красные бойцы уже шли «за власть Советов», и кроме того, до середины 20-х в этой песне имелся и такой куплет:

Да здравствуют Ленин –
Вождь пролетарский,
Троцкий, Зиновьев
 И Луначарский!

Две самые духоподъемные песни 30-х годов – «Марш веселых ребят» и «Москва майская» – подвергались незначительной, но символичной правке. В первой припев начинался словами «Нам песня жить и любить помогает». Было признано, что есть дела поважнее любви, и песня помогает советским людям «строить и жить».
Из «Москвы майской» теперь помнится лишь первый куплет – «Утро красит нежным светом». А их было много – про день, вечер, ночь и следующее утро. Оно наступает, когда «Бьют часы на Спасской башне». Кто-то счел недопустимым упоминание религиозного праздника даже в косвенном виде, и строчка обрела такой вид: «Бьют часы кремлевской башни».
ЕСЛИ В СТАЛИНСКИЕ ГОДЫ вычеркивали всяческие упоминания о «врагах народа», то после ХХ съезда стали выкидывать из песен самого «отца народов». Вместо «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет» запели «Когда суровый час войны настанет и нас в атаку Родина пошлет». А «Артиллеристы! Сталин дал приказ!» заменили нелепым «Точный дан приказ!» – как будто приказы могут быть и неточными…
Преждевременно пострадал тогда и товарищ Мао, хотя «великая дружба» с Китаем продолжалась еще несколько лет.

Русский с китайцем братья навек.
Крепнет единство народов и рас.
Плечи расправил простой человек.
С песней шагает простой человек,
Сталин и Мао слушают нас,
Слушают нас,
 Слушают нас.

(«Москва – Пекин» Вано Мурадели и Михаила Вершинина, 1951).

В сборнике 1962 года «Поет советская страна» строчка с рефреном заменена безличной: «Дружба навеки в сердце у нас». Хрущев с его ударением на последнем слоге никак не мог заменить Сталина… Потом в силу изменившейся конъюнктуры выкинули уже и всю песню.
Боязнь обидеть соседей распространялась и на страны, граничившие с СССР на юго-западе. «Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна» заменили строками из последнего куплета той же песни: «Не нужно мне солнце чужое, чужая земля не нужна». Впрочем, дело скорее было именно в Африке, чем в турках – с Черным континентом и вообще с «третьим миром» тогда носились как с писаной торбой. «Напиши мне, мама, в Египет», «Куба, любовь моя», «Воспоминание об Алжире», «Моя Индонезия» – только по названиям можно изучать историю советской внешней политики…
А как насчет Франции, к которой у нас всегда было особое отношение? «Воспоминание об эскадрилье «Нормандия» политической темы не касалось, за исключением строчек:

Мы за правое дело дрались, камарад,
Нам война ненавистна иная.
 Не поддайся обману, французский собрат…

Музыкальная цензура увидела в этом нежелательный намек на холодную войну, и тогда Марк Бернес стал петь нечто нейтральное: «Говорю я: - Будь счастлив, французский собрат…» А незадолго до смерти певца исчезла из его репертуара целая песня с памятным рефреном:

И сокращаются большие расстояния,
 Когда поет хороший друг!

Хороший друг Ив Монтан, чье имя звучало в первой же строке, поссорился с Кремлем из-за Чехословакии, и также надолго стал неупоминаемым.
В 80-е годы фирма «Мелодия» выпустила три замечательных пластинки со старыми записями Утесова, в том числе и с одесским «блатным» репертуаром. Но цензура нравов, увы, не пропустила строфу из «Контрабандистов» на стихи Багрицкого:

Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы –
Коньяк, чулки
 И презервативы…

А вот пример того, как остались несколько слов, а сама песня была выкинута. Сейчас, во время флирта трех славянских государств, без конца повторяют: «Белоруссия родная, Украина золотая!». Владимир Луговской и Евгений Долматовский написали это осенью 1939-го, совершая вместе с РККА поход против «панской Польши», гибнувшей под натиском Гитлера.

Вражья сила качнется и сломится
На штыках наших доблестных рот.
Артиллерией, танками, конницей
Мы проложим дорогу вперед.
Белоруссия родная,
Украина золотая,
Ваше счастье молодое
Мы штыками,
 Штыками оградим.

В ПЕРИОД ГОРБАЧЕВСКОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ, как известно, убирали из фильмов, печатных и звучащих текстов всякие намеки на употребление алкоголя. Кроме этого, зачем-то стали переписывать слова песен гражданской войны. Идет документальный фильм про 20-е годы, звучит «Белая армия, черный барон», и вдруг вместо хорошо знакомых строчек

Мы раздуваем пожар мировой,
Церкви и тюрьмы сравняем с землей…

слышу нечто несусветное:

Мы не допустим пожар мировой,
 Пусть будет счастлив весь шар земной!

Борцам за разрядку и всеобщий мир невдомек было, что Красная армия создавалась именно ради «мирового пожара», а программа РКП(б) 1919 года видела будущее человечества как без «опиума для народа», так и без мест заключения.
…А впрочем, чему тут удивляться, если главная государственная песня на слова Михалкова исполняется у нас уже в третьей редакции? И кто поручится, что вслед «Третьему Риму» не придет четвертый?
Напомню, что композитор Виктор Белый, высокомерно третировавший когда-то Оскара Строка за куплеты про черного барона, в 1950 году на пару с поэтом Ильей Френкелем состряпали «Марш в защиту мира», слова и мелодия которого уж очень напоминали ту самую песню:

Вновь богачи разжигают пожар,
Миру готовят смертельный удар.
Но против них миллионы людей,
 Армия мира всех сильней!

 http://litputnik.ru/autors/kuznezov.htm