Леонид ПОДОЛЬСКИЙ
 
Что читать? Не знаю, чем руководствуются другие, подбирая книги для чтения, а я в последние годы ориентируюсь на результаты «Большой книги», «Ясной поляны» и покойного «Русского  букера». Однако не единожды испытывал разочарование, книги далеко не всегда соответствуют высокому статусу главных премий страны. Но существуют ли другие критерии? Имена?
Но именно эти премии в первую очередь и создают имена. А потому приходится проверять на себе.  Вот и из последнего короткого списка «Ясной поляны» я купил по случайному выбору две книги: роман «Голод» Светланы Павловой и «Поход на Бар-Хото» Леонида Юзефовича.
Почему именно «Голод»? Голод так часто повторялся в истории нашей многострадальной страны, что я ожидал увидеть добротный исторический роман. Но ошибся.
Сознаюсь, у меня имелся и некоторый дополнительный интерес. На «Большую книгу» и «Ясную поляну» я посылал свой роман «Финансист» - и мимо. Неловко писать о себе и доказывать, что роман очень сильный, один из лучших в новой российской литературе и к тому же посвящен чрезвычайно злободневной теме: нашей недавней истории, событиям 1992-1994 годов, рождению в муках и в крови российского недокапитализма и – расстрелу парламента, когда закладывались основы нового российского авторитаризма. Но – к сожалению я уверен на 99%, что вообще не читали мой роман. Что произведения в длинный список[ЛП1]  – и дальше?- отбирают по каким-то иным, совсем не литературным критериям. По протекциям и фамилиям?
Что мой роман очень сильный, это не мое личное мнение, но и всех, кто моего «Финансиста» читал. Но в том-то и дело, что читали не многие. Чтобы обеспечить  продвижение, нужны эти самые премии, тесные связи в больших издательствах или бешеные деньги. К тому же мой роман не вполне совпадает с генеральной линией, с установкой на замалчивание.
И вот, мне очень интересно, что ценят и принимают  за эталон наши высшие (официальные) ценители литературы.
«Голод» - это не совсем полное название. Мелким шрифтом приписано: «нетолстый роман». Героиня романа панически боится набрать лишние килограммы, слово «толстый» вызывает у нее отторжение, паническую атаку, а потому и роману не позволено быть толстым, автор заостряет на этом внимание.
Приведу полностью аннотацию и краткую справку об авторе из книги.
«Светлана Павлова – писательница, выпускница “Creative Writing School” и “WLAG”, а также магистратуры «Литературное мастерство» НИУ ВШЭ.
Героине романа «Голод» Лене тридцать лет. У нее понятная сложившаяся жизнь: карьера, ипотека, вечеринки, друзья. А еще – булимия: уже больше десяти лет она сидит на диете, срывается, снова голодает и так по кругу. Однажды Лена знакомится с мужчиной, страдающим от клептомании. Так начинается история взаимоисцеления от болезни, которой якобы не существует, которую не умеют лечить и о которой стыдно говорить в обществе.
«Голод» - это роман о том, как сложно бороться со стандартами красоты и идеального тела; как идея любви к себе из банальности и трюизма превращается в правило жизни».
Добавлю от себя (из интернета): Светлана Павлова окончила журфак МГИМО.
Что касается романа, к аннотации почти нечего добавить содержательного. Сюжет действительно очень бедный. На всех трехстах страницах главная героиня зациклена исключительно на себе. 
Вот начало романа: 
«Я лежу на полу, ноги задраны на стену. Где-то писали, что так сходят отеки, а значит, лишние объемы. Я смотрю в потолок и надеюсь, что как только объемы уйдут, придут красота, счастье, уверенность в себе. Достойная, нормальная жизнь».
Но откуда отеки у тридцатилетней нерожавшей женщины без варикоза? Кто сказал, что мужчины любят исключительно тонконогих?Но главное не в этом: мне никогда не пришло бы в голову грузить читателя такой ерундой. Но оказывается, что для героини это не ерунда, а центр мироздания.
В следующем абзаце наша героиня,   тянется к телефону и «скролит» в приложении, чаще которого заходит разве что в рабочую почту. Делает заказ.
Обратите внимание, такие выражения, как «скролю», «не надо писать мне по скрипту» и прочее, и прочее – этот специфический «цифровой» язык, иногда со сносками, потому что не понятен даже продвинутой молодежи, пронизывает весь роман – это, так сказать, своеобразная дань времени, отсекающая тех, кому за 35? За 40? За 50? Кто говорит на нормальном русском языке? Своеобразный цифровой постпостмодернизм? Дискриминация читателей старшего возраста?
«Это действие (т.е. заказ) я совершаю каждый раз, - сообщает Лена, - когда пустота пожирает  меня изнутри, и пустоту эту хочется кем-нибудь заполнить, только вот некем же, некем совсем. Кем-нибудь не получится; получится чем-нибудь». Ключевая фраза. И мчатся сразу два курьера с едой. Один из грузинского ресторана, везет огромный пакет хинкали. Второй курьер с другой стороны Тверской – у него в рюкзаке три пачки вафель, ведро мороженого “Movenpick”, кило халвы, арахисовая паста, орешки со сгущенкой. Курьер со сладостями приезжает первым и наша героиня собирается учинить грандиозный скандал из-за того, что второй (вернее, первый) курьер задержался на минуту. Потом она уплетает это все до дурноты, затем два пальца в рот и – блюет. Это блевание повторяется в романе многократно.
Добавлю: у нее две квартиры, одну она снимает на Тверской (аренда самой захудалой квартиры на Тверской стоит от 90 тысяч рублей или от 900 долларов), другая в строящемся доме у кольцевой. За нее наша Лена выплачивает ипотеку. Как видим, она совсем не бедствует. Работает в рекламной фирме, работу свою не любит, но терпит, у нее есть друзья и регулярные вечеринки по пятницам. Нет мужа и постоянного   мужчины, но сексуальными партнерами она не обделена. 
С первых страниц у меня возникает отторжение, героиня мне откровенно неприятна, но я терплю – мне интересно узнать, за какие такие достоинства роман «Голод» вошел в шестерку лучших. 
Между тем героиня продолжает заниматься самолюбованием, самосозерцанием и самокопанием, вплоть до ненависти к себе, вернее к своему телу.  И льется на читателя сплошная физиология: «Я вижу только рытвины целлюлита и шмат кожи, переваливающийся через ткань словно опара из таза». (В голове бьются слова: «жирная», «туша», «мразь», «ненавижу», «чудовище», «рыхлость», «обвисло», «толстуха»). Или: «Зажор – он как запой, только углеводы поглощаешь не из водки, а из хлеба и тортов. А сразу после исторгаешь из себя известными народными способами. У меня такое длится неделю-две,  однажды было целый месяц…». «… Склонилась  над грязным унитазом, вдохнула поглубже и выблевала из себя все мучившее меня в тот момент: прикидывающийся бейлисом(?) дешевый ликер, три куска пиццы, свои неразделенные чувства». История жизни превращается в историю болезни.
Однако не только история болезни. Светлана Павлова рисует развернутый портрет своей героини. Она жадная потребительница: «… мне слишком нравится покупать красивые вещи. Те самые,   которых у меня не было в детстве – вы понимаете. Платья, пальто, дорогую посуду. Живые цветы, императорский фарфор (любимая линия – кобальтовая сетка и балерины), холодные атласные пижамы. Кремовое постельное белье с молнией…» - перечисление занимает целую страницу. Среди вещей значатся и билеты в (нерасшифрованный) «Стасик» и на «Жизель» в Большой, и обо всем этом идет бурная переписка и полемика в «Фейсбуке». Воистину социальные сети – место пустого и обезличенного общения, искусственная тусовка, заполняющая пустоту. «Последние две «Жизели», - сообщает она, - я пропустила из-за проекта». Такая вот мело- и балетоманка. И при этом и разговаривает (и она, и ее друзья, и начальница Татьяночка Борисовна), и мыслит наша Лена, исключительно употребляя обсценную лексику, так что кажется, что самое частое слово в романе «жопа». Вот примеры ее лексики: «Просто на работе действительно жопа. Как обычно. Жопа». Вот об однокурснике. «К экзаменам тоже не готовился – если не считать подготовкой обзвон всех однокурсников накануне с вопросом: «Мы в жопе, да? Это же нереально выучить, да? И главное – нахера?!» А вот это – начальница, Татьяночка Борисовна «Я вот этими вот руками (показывает руки) здесь все сама сделала, а вы – все!!! – проебали».   Дальше собственные слова (мысли) героини: «В такие минуты я делаю фокус, которому меня в детстве научила Ба. «Ну и далась тебе эта математичка, пусть орет на здоровье. Ты представь ее на унитазе и что у нее страшный понос. И просто смейся, смейся в ответ».
Героиня коварна и по-своему хитра. «Чем больше я люблю Татьяночку, тем больше гадостей рассказываю про нее остальным. Подговариваю всех ее ненавидеть. Зачем? Чтобы они разочаровались, перестали хотеть ей нравиться, и она вся бы досталась мне, одной только мне». Довольно примитивно, не так ли? 
О матери она пишет  (рассказывает) грубо и плохо. Очень грубо и плохо, даже если в ее рассказе есть немалая доля правды. «Но отец явно оставил в матери огромную дыру, которую требовалось – идиотский каламбур – заполнять новыми и новыми мужчинами. Ужас заключался не в том даже, что она, не стесняясь, приводила их прямо в нашу крохотную, изолированную одними лишь висюльками-занавесками распашонку, пропускавшую все звуки, шлепки, чавки, какие-то совершенно парнушечьи стоны…  Ужас был в том, что с годами пассии становились один хуже другого, но все как на подбор – с огромной ряхой, - и скорость их ротации только росла». Дальше героиня говорит, что научилась жалеть мать, но – зачем все эти откровения, роман ведь совсем о другом. Однако героиня (или автор?) старается говорить-писать нарочито грубо, цинично, неприятно, с подробностями, которые нормальные люди обычно опускают. Вот мать дает наставление: «Четырнадцатый годок пошел, ты уже сейчас давай следи за собой, носи платья, жопу не отращивай. Мужики примитивные: им надо жрать, спать и давать. В этом наша сила. Усекла?» (Я, к сожалению, усекла»). А вот другая, ни к чему не нужная подробность: «Мать была патологически помешана на чистоте, но почему-то не стеснялась на виду менять прокладки. А как-то раз оставила одну прямо на раковине и не забирала ее такое количество времени, что на нее слетелись мухи. Заходя в ванную, я не могла отвести взгляда от этого зрелища. Я чувствовала ужас, отвращение, оцепенение и - да - странную щемящую нежность». Здесь кажется не нужны комментарии. Думается, этот эпизод не самый подходящий повод для нежности. Далее следует подробное воспоминание о маминых подругах по гинекологии (мать – медсестра) и о месячных, которые придут только через два года. Но вот и еще перл: Лене приходится ходить с матерью  в храм на исповедь и она задается вопросом: «почему я должна – прямо сейчас, не почистив зубы, - рассказывать незнакомому человеку о том, что я ем слишком много сладкого /смотрю порно/ мастурбирую/завидую подруге Лере/пью с ней «Ягуар» за гаражами?...». Я могу заблуждаться, но мне кажется, что написано это специально для невзыскательного читателя, настроенного на порнографию, вижу его ухмылку.
Между тем героиня романа (или автор? Повествование ведется от первого лица) продолжает заниматься мазохизмом. У нее   моментами глубоко заниженная самооценка,   периодически она просто люто себя ненавидит.  «Я – плевок. Любой прохожий при встрече со мной сразу отведет взгляд. А если и повезет завладеть его вниманием, то лишь на секунду. Потом он скривится, будто говна поел, но забудет сразу же и дальше пойдет. Мои дни похожи друг на друга, как утра понедельников, за редким лишь исключением – например, когда меня отправляют в потолок (? Л.П.) или прямиком в чью-то душу.
Кто я? Я – медицинская горечь,   следствие случайного смеха, ответ на дерзость, выражение презрения, упавшее прямо под ноги обидчика. Я   мерило сложности дела и пофигизма. Я – старый знакомый любого дворника. Я – пейзаж у подъездной лавки. Я – точка обрыва мелового рисунка старательной детской руки. 
Кто породил меня? Раздраженные рецепторы курильщика. Гопник Толя, метящий территорию родных Текстилей. Харкающий бомж у туберкулезного диспансера. Суеверная кликуха, переборщившая с «тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить».
Я проживаю тысячу жизней снова и снова, но в каждой одинакова. Я – мерзость, гадость, пакость, гнусь, скверна и оскорбление во плоти. Бесцветной, бестекстурной и едва зримой». Очень странный текст, в котором сочетаются самоуничижение и литературщина. 
При этом героиня явно сексуально озабочена и невоздержанна, зато хорошо усвоила наставление матери, что мужикам «надо жрать, спать и давать». Вот ее перлы: «Мы уединились сразу после – в кладовке, где обычно трахались в обеденный перерыв». «Бабушке лендлорше, чей и был ремонт (у кого снимали квартиру. Л.П.) мы отрекомендовались парой – так было проще, понятнее и надежнее. Вряд ли она бы обрадовалась правде: в те времена мои парни не задерживались  дольше двух месяцев». «В такси, по дороге к нему, я  придумывала дешевые отмазки одну за одной: ну, если я буду с ним, он ради приличия меньше употребит; вдвоем лучше переживается горе; я уже сто лет  (два месяца) ни с кем не спала». «… где-то на пятом раунде он с ухмылкой поинтересовался: «У тебя чё, совсем никогда не было  опыта неконвенционального секса?». А вот откровение нашей Лены-героини: «До Сергея я считала, что отношусь к сексу легко. Я могла переспать с приятным мне человеком просто так – если случалась внезапная  химия, приоделся бывший, захотелось кому-нибудь назло, да или просто возникло настроение». «Ты понимаешь, мне нравится смотреть», - говорил он, усаживая меня на  трюмо. А войдя, как псих пялился в прямоугольник подзеркальника, где позвякивали в такт амплитуде движений флаконы моих духов. Как-то раз им все это надоело: один упал, разбился, испортил  паркет, завонял мускусом. Сергей и не думал прекращать: мне кажется, его это даже сильнее прежнего завело». И – длинная лекция о мире перверсий. «Кажется, я могу по пальцам пересчитать, когда мы занимались сексом в горизонтальном положении на обычной кровати. Всегда стоя, сидя, в подъезде, в машине, в туалете моего любимого кафе…» Об одном из своих секс-партнеров героиня пишет, что рассталась с ним, так как он страдал промискуитетом. А она – не страдала? И – наркота, и филлеры, и пьянки, и целая череда косметологических операций. А в аннотации написано, что героиня «Голода» страдала только булимией. 
Столь же ярко – и пошло – вспоминает героиня эпизоды из школьной жизни. Вот один из этих эпизодов. На уроке математики ее вызывают к доске и она торопливо мелом пишет решение задачи мелким почерком. Классный хулиган, но и лидер коллектива Кашкарин кричит с места: «Эй ты. А чё циферки такие маленькие? Мне что, с лупой все это разглядывать?» и вот она, подумав пару секунд, выдала на весь класс: «с лупой будешь член свой разглядывать», и класс загудел, и Ирина Санна залилась бордовым и вылетела из кабинета (наверное, смеяться)». Из школьной жизни, из детства, да и из взрослой жизни тоже героиня вспоминает и воспроизводит исключительно подобного рода эпизоды. С выраженной грязноватинкой. И друзья у нее оказываются не друзья, и все ее окружение примерно такого же сорта.
Но вот что удивительно. С одной стороны, много грязи и пошлости, а с другой героиня продвинутая и современная – знает английский, как рыба в воде ориентируется в цифровом мире, много читает, смотрит фильмы, посещает театры, рассуждает об известных и неизвестных у нас огромному большинству людей режиссерах, о писателях. Распущенность и продвинутость, гений и беспутство в одном флаконе? Как много лет назад писали в «Комсомолке»: культурный рост современного хама? Между тем, я бы не  исключил, что начинающая писательница Светлана Павлова по ошибке приписала собственные интеллектуальные достоинства своей героине, повзрослевшей девочке из Астрахани из неполной и не слишком благополучной семьи. А может это жестокий портрет продвинутой современной молодежи, сочетающей в себе образованность и распущенность, бездуховность и карьеризм? Одним словом, «образованщина», по меткому выражению А.Солженицына.
Сознаюсь, что с первых страниц к героине Светланы Павловой я испытывал негативные чувства. Автор, возможно, этого и добивалась, не знаю. В самом деле, встретишь такую в метро (если она, конечно, пользуется метро) или на улице, в ресторане, в театре и, не исключено, понравится, но познакомишься ближе – бррр, не дай Бог.
Смягчился я только к середине книги, когда героиня Павловой пошла на занятия в группу страдающих синдромом РПП (расстройств пищевого поведения; как оказалось, очень  распространенная патология) – наконец-то героиня стала думать и говорить не только о себе. Героиня на глазах становится лучше, особенно после знакомства с
 Иваном, симпатичным мужчиной, страдающим клептоманией. Не знаю, можно ли это назвать любовью. Но Лена давно и тяжко страдала от одиночества (в том числе и с временными партнерами); синдром РПП, особенно булимия, и есть следствие этого неблагополучия, не всегда, но часто. Между тем, любовь – это один из великих мифов, которые придумало человечество. Так вот, любовь лечит, с Иваном героиня почти излечивается от булимии. Почти, потому что,  стоит им на время расстаться, как наступает рецидив.
Окончательно я примирился с Леной и даже почувствовал к ней некоторую симпатию только в самом конце романа, когда она отправляется в Астрахань на могилу матери (мать недавно умерла от рака) и заодно продать квартиру. Или, скорее, наоборот, сначала продать квартиру. Наконец-то она испытывает к  матери теплые чувства, - в воспоминаниях присутствуют те любовь и нежность, которых так не хватало ей при жизни; да, эти цветы запоздалые – это, пожалуй, самое лучшее, что есть в романе и мы(я) примиряемся с Леной и желаем ей счастья. И она, кажется, наконец-то его обретает. И вот только тут задним числом я попытаюсь переоценить прочитанное.
Роман Светланы Павловой оставил у меня очень противоречивое впечатление. С одной стороны это очень смелый и откровенный роман. Он написан в жанре автофикшн и, следовательно, вольно или невольно писательница вызывает огонь на себя. Но – смелый и откровенный, даже через чур – это не всегда достоинство. Такой роман ни при каких условиях не мог быть издан в Советском Союзе. Автора непременно обвинили бы, и не без оснований, в мещанстве и очернительстве, в порнографии, и это при том, что у романа «Голод» вполне соцреалистический финал.
Не могу не отметить компетентность автора и ее широкую образованность в вопросах секса, в интернет-технологиях, в медицине – она скрупулезно и натуралистично описывает проявления булимии; Светлана Павлова очень неплохой психолог. Да ведь и слог у нее, если исключить ненужное жонглирование малоизвестными терминами, очень даже неплох. Но это все с одной стороны. А с другой, в романе намеренно педалируются обильная обсценная лексика и далеко не самые светлые стороны бытия. И людей. Житейская грязь. В XIX века И.С.Тургенев дал яркое описание едва зародившегося на тот момент нигилизма; Светлана Павлова в XXI – разрушительного постнигилизма. Мир ее героев разрушен и лишен идеалов, они живут в пространстве индивидуализма и призрачной, ненастоящей свободы, где все можно, в мире перверсий и апофигизма, однако где-то глубоко   в душе героиня с надорванной, явно нездоровой психикой, ищет пристанище в традиционных ценностях – в любви и семье. Отвращают и натурализм, и нарочитая подробность некоторых сцен, выходящая далеко за пределы принятого. 
О сюжете. Он весьма беден. Это история молодой женщины, которая борется со своей болезнью и своими комплексами. Плюс несколько фрагментарных портретов людей, с которыми она соприкасается, по большей части мужчин. Из этих портретов и складывается картина не слишком здорового общества, явно не соответствующего той картинке, которую нам крутят по телевидению. Плюс наивно изложенный момент, когда нашу героиню увольняют с работы.
Булимия, как и другие расстройства пищевого поведения, среди которых особенно выделяется анорексия – это сложные психиатрические заболевания, от которых далеко не всегда излечиваются. В ряде случаев в основе булимии лежат органические причины. Так может ли роман Светланы Павловой помочь страдающим булимией? Я полагаю, что нет. Литература крайне редко имеет прикладной эффект. А потому не будем приписывать роману лечебные свойства, как это делается в некоторых интервью.
Подведу итог: мне кажется, что Светлана Павлова автор, не лишённый таланта, но пока не зрелый, из аннотации и многочисленных благодарностей в конце книги я делаю вывод, что роман «Голод», это магистерская выпускная работа, которую писательница старалась писать так, как ее учили; обсценная лексика и вызывающая откровенность, переходящая в моральный релятивизм – это способ посредством скандала привлечь внимание читателей. Хочется надеяться, что Светлана Павлова в будущем напишет нечто более значительное, если, конечно, ей будет, что сказать людям. Только нужно, вероятно, многое забыть из того, чему учили в разных суперсовременных “Creative Writing School”, “WLAG” и магистратурах, а лучше, переварить и выработать свой стиль: без обсценного креатива и, как сейчас говорят, излишней жести.
Но, в общем-то, к молодому автору особенных претензий нет. Она пишет как умеет, на уровне своего сегодняшнего понимания литературы и жизни. Как её учили? Куда больше претензий к взрослым и умудренным. К учителям. Читаю «благодарности» в конце книги и мысленно выстраивается такая цепочка: магистратура НИУ ВШЭ – редакция Елены Шубиной в издательстве АСТ – премия «Ясная поляна». Ну как же, ощущается отдаленное сходство с «Женщинами Лазаря» (Марина Степнова – научный руководитель) – в построении, в теме, в том, что это женские романы. Но у Марины Степновой замечательный язык и отсутствует обсценная лексика, роман красивый и читается с удовольствием,хотя и нельзя сказать, что наполнен очень глубоким содержанием ( рецензию можно посмотреть в блоге на моем сайте). И дальше – протекция в АСТ? 
Что касается редакции Елены Шубиной, ее роль в современной российской литературе трудно переоценить. Не только (искусственная?) концентрация наиболее успешных современных авторов, но и мощнейший лоббизм, монопольные связи. И крайнее высокомерие.
 О премии «Ясная поляна»: это было очень смелое (вызывающее?), явно преждевременное и, мягко скажем, неоднозначное решение поместить «нетолстый роман «Голод» в короткий список.  Но не устояли перед мощным лоббистом? 
Пока я читал и собирался писать рецензию, победителем «Ясной поляны» (2024) объявлен роман Леонида Юзефовича «Поход на Бар-Хото». Поскольку я люблю историю (больше, чем литературу), я с интересом прочитал о Монголии и о ее первых шагах после обретения независимости. Узнал кое-что новое.  Но в художественном отношении это весьма серый роман без ярких, запоминающихся героев, я мог бы назвать десятки лучших произведений и в российской, и в мировой литературе, и это при том, что я совсем не книгоглотатель. Да что уж говорить, романы самого Юзефовича «Филэллин» и особенно «Зимняя дорога» (рецензии смотрите в блоге), мне кажутся значительно интересной. Между тем возникает вопрос: если на «Ясную поляну» (на «Большую книгу» - там ситуация аналогичная) присылают 200-300 произведений, неужели среди них не находится более значимых? Что произошло: выродилась российская литература, или выродились ведущие российские премии? Увы, и премии, и союзы писателей, и литературные журналы – это все иерархические структуры, где правят бал знакомства и связи, где авторы делятся на своих и чужих, где премии присуждают нужным людям, а не текстам. Вот и «Большая книга»: лауреатом сезона 2023 стал роман «Чагин» Евгения Водолазкина. Но это явный и большой шаг вниз после «Лавра» и даже после «Авиатора». Повторение в построении сюжета, отсутствие свежих больших мыслей, придуманный кабинетный роман ни о чем. Я мог бы продолжить. Есть еще несколько книг лауреатов разных лет, лауреатство которых вызывает большое сомнение. Но – не стану.Как-нибудь в другой раз. К сожалению, тенденция налицо. И – очень мало книг-победителей (давно нет), которые были бы посвящены действительно большим, действительно важным для общества темам. Таких, как «Время секонд хэнд» Светланы Алексиевич. Но и тут: писательница была удостоена Нобелевской премии по литературе (2015), однако завоевала всего лишь приз читательских симпатий в «Большой книге» (2013). Правда, в оправдание премии можно сказать, что победителем в тот год стал роман Захара Прилепина «Обитель». Если бы не знать про Прилепина больше ничего, ни до, ни после, и не читать его послесловие, то его за «Обитель» с некоторой натяжкой можно бы  принять за либерала и антисталиниста. Но, увы…
В чём призвание литературы? Размышлять о действительно важном, о главном и непреходящем, о великих вопросах бытия, или это всего лишь сиюминутное чтиво?Не бежит ли наша уполовиненная литература от современности, от того, что с нами происходит здесь и сейчас, как черт от ладана? Не прячется ли она за иногда интересными, но отнюдь не злободневными, не слишком значительными  темами? Посмотрите, о чем пишут наши самые обласканные премиями писатели Водолазкин и Юзефович.  Многие, возможно, со мной не согласятся, но мне представляется очевидным явное снижение уровня произведений-лауреатов в последние годы. По крайней мере значительной части из них.
Обратите внимание на состав жюри премии «Ясная поляна», кстати, давно не сменяемый: Павел Басинский, Евгений Водолазкин, Алексей Варламов, Владислав Отрошенко, Владимир Толстой. И на лауреатов премии «Большая книга» последних лет: Павел Басинский, Евгений Водолазкин (тот самый «Чагин»), Алексей Варламов (дважды). Не подвергая сомнению ничей талант и работоспособность, всё же не повод ли задуматься о монополизме в нашей литературе. А с другой стороны: они действительно исполняют функции жюри или только служат свадебными генералами? А кто тогда принимает решения? Я не просто так задал этот вопрос. В последние годы его жизни я поддерживал тесные отношения с Львом Аннинским. Так вот, он числился членом жюри «Ясной поляны», но, сколько я знаю, числился чисто формально, его мнением не интересовались.
 Мы знаем энное количество имен. Одни действительно заслуженные, другие – плод государственной политики и конформизма. Третьи – в последнее время исключены из литературы. Вот на Достоевского у нас нынче принято молиться, как на икону, но где же беспристрастный анализ его творчества, его взглядов? Православие, самодержавие, народность – это, конечно,  новый тренд, воскрешение хорошо забытого старого, но все же… XXI век на дворе. 
Да, мы знаем энное количество имен. А скольких не знаем? В нашей литературе, сколько бы не утверждалось обратное, существует своя вертикаль (свои вертикали), своя иерархия, установленная чиновниками, дельцами от литературы и просто ловкими людьми.  
Возникает  вопрос, что делать тем талантливым людям, для кого вертикаль закрыта, особенно сейчас? Нет ответа…