Т.Ю.Михалева

С новым именем приходит и новая тайна. Имя со временем становится все более знакомым, частым, известным. А вот тайна все равно остается... Ибо тайна – не в имени, а в том, кому имя принадлежит. Имя этого человека, этой женщины из Веков Поэзии – Людмила Елисеева.
Воистину неисчерпаемы богатства духовных пространств и далей Вселенной! И сколько бы мудрости ни оставляли потомкам просветленные умы, - сила и звуки их мыслей воскресают в новых поколениях, словно по чьему-то негласному велению не давая прерваться нитям Вечной Истины и Жизни, завязывая и развязывая «Узелки», «Противоречия», открывая «Секреты весны», собирая и разбирая «Осколки» и «Пряности», принимая или не принимая «Дожди» с «Условностями» и мудрые «Асимметрии»...
Мы познакомились с Людмилой Васильевной Елисеевой на одном из вечеров в Доме Б.А. Чичибабина. После потрясающего музыкально-поэтического аккорда Ирины Евгеньевны Чупис, которая сумела раскрыть и представила пророчества Людвига ван Бетховена в нотных полотнах 32-х сонат композитора. Как-то слово за слово дощли по Сумской до метро. Как-то сами собой в ходе беседы прозвучали её стихи. Как-то сам собой куда-то исчез городской шум и гул подземелья метрополитена. Но... каждая торопилась домой. Мы обменялись телефонами. А потом – будни, хлопоты. А потом – её книга...
Сколько бы времени ни длился век человеческий, - не обминуть ни одному из нас трепетных и задумчивых, пламенных и воинственных звуков п о э т и ч е с к о й гармонии. В своем начале она пробивается в шутливых прибаутках и задушевных детских песенках, в незамысловатых считалках и заботливо-своевременных пословицах и поговорках, в потешках, беспрепятственно оживляющих и освежающих серые дворы с гудящими круглые сутки моторами, и наши стекложелезобетонные, в металлопластиковых пакетах, дома...
В своём самом начале о н а окрыляет, как небесную голубицу, воркующую дивную песню для своего будущего пестунчика, женщину, кротко и волнительно ожидающую нашего появления на свет Божий...
Кто научил душу этой гармонии? Кто влил в языковые знаки и ритмическе формы „тополиную струнность весны” и „воскрешенную верой ночь”? „нечаянную радость под сенью милосердий высших” и „обновы лицедейства современных дней”? „светлеющий у края бездны ум” и „рябиновые салюты”, „кизиловые ливни” и „мудрости мгновенный просверк”? „рваную полынную капель” из переполненной „чаши вдовьего сердца” и „цвет-рубин” немеркнущей загадочной женской любви?
В древние времена поэты считались сродни пророкам. В современном обществе поэты и поэзия нередко расцениваются несколько иначе. Как чудачество, как малодушие, некий порок, как проявление бесхарактерности, несчастности или вообще – беззаботности и легкомыслия. Самонадеянные литературоведы однозначны в своем приговоре:”Ну что? Субъективный идеализм... С романтическим привкусом...” И почему-то у непоэтов
п о э т ы вызывают раздражение, если не презрение. А может это вызвано какими-то другими чувствами и соображениями? Но это – особая тайна непоэтов, вероятно... Парадокс времени и эпохи... Может, непоэты не знают, что „божий талант отзеркален в душах влюбленных – святых”? Может, за чем-то другим пришли непоэты в этот мир? Мы не знаем... А поэт? Знал ли он, что в положенный срок ему назначено стать самим собой? Или непоэты, может, не были по-настоящему влюбленными, „святыми”?..
Шла душа в жизнь. Открыто. Смело. С ясными, умными и добрыми глазами, полными светлых надежд, желаний и задумок... Чтобы взрастить их, воплотить и умножить в других. Чтобы земля и люди стали открытыми, сильными, смелыми, честными, с ясными, умными и добрыми глазами, полными светлых надежд, желаний и задумок. Чтобы оставить после ухода легкий след на земле... „вместо важных... ассигнаций”. Шла сквозь свет и мрак... Сквозь обиды и солнечную радость... С кем-то и ни с кем... „Не в парче... В ситцевом платье, с памятью о касании ласкаюших и срезавших рук; из снега – в зной, купальским вечером и в метель-тонкопряху, сквозь умножающиеся ряды мортир и историй мрачные страницы”... Шла из лет одного века – в масштабы века нового, из ХХ-го – в ХХ1-й. Из пленительных звездопадов молодости – в империю дяди Сэма, от златоглавых храмов чувств – в „чётко указанные ритмы” с удушливыми сплошными раздорами, с людом в сэконд-хэндовских обносках, в омут безнадежья... Но каждый-то шаг и долгота пути, оказывается, незримо запоминались. С самого детства, с юности, с молодости – до самого сегодня... И выношенные, вспоённые, обласканные и состоявшиеся, воплотились в созвучиях нестареющие истины, лишь в иных облачениях и сочетаниях мыслеобразов. А смыслы остались те же, родные, знакомые, до боли и до „щемления” в сердце – такие близкие, как теплый родительский дом. („Сочиняет жизнь свои куплеты...”) Читаете ли вы мечты о воплощении любви („а мне хотелось слышать сердца речь, которая ...молчит витиевато”), размышляете ли о дружбе („внимая ласковым речам, спеши скорей отгородитьтся от хитрого коварства в лицах или от ложности плеча”, „Не всякой верь лыжне. Не всякой Увёртке радуйся, мой друг”...) или о добре и зле („злу не бывать добром, не погубив себя”... „Витков опасных виражи накручивает жизнь”... „Млечной трассе ни к чему беспечность”, „Мир спасут добро и человечность”, „Подпевайте, плечи подставляйте”, „Пусть на ощупь постигнуть нельзя Дней пришедщих шершавую жесткость, Но сменяется белой полоской Черных смыслов слепая стезя”, „Зла не твори ни мертвым, ни живущим. Случится счастье – до конца истрать”...) – читая об этом, вы следуете за поэтом. Так и в случае, когда задумываетесь о красоте („Но в алгоритмах каверзной зимы Сияют звезды, изменяя мир”, „Красота любви наш мир излечит”) или о превратных ценностях жизни („Ведь чужая жизнь ворогам не в счет: Из наветов – пресс! Клевете – почет!”... „И ведет, все ведет строгительство Бездорожьем в людских сердцах Неустанное просветительство. Без конца”). Неравнодушным слогом поэта ведется разговор о следовании высшим законам:
Злостью не буравь, не тряси грозой, –
Мой отточен нрав Божьею фрезой...
Сила Материнской любви и вера в спасительный путь через страдания четко просматриваются в строках: „Снова всех континентов Марии, Смесь земных и небесных кровей, За грехи отправляют чужие На распятья своих сыновей”... „Люд обретёт под скрежет ада, Откроет нового себя...”, „И уходят молодые парни К чужакам ... контрактно ...погибать. Нет, чертей не одолеть молитвой. Развелось – метлою не прогнать! Отправляют сыновей на битвы. Под угрозами все та же ...М а т ь ”... О дефиците благодарности или об отношению к стихам у поэта Л. Елисеевой тоже находим неординарные мыслеобразы: „Сильнее не испытывают муки, чем те, кого забыли дети, внуки...” , „...Когда у вас гостят стихи – забудьте козни чепухи!”
Женщина - поэт. Поэт – женщина. В давние времена это было редкостью. В поэтичесих анналах женщин-поэтов не так уж и много. Этим даром Высших Сил отмечены, большей частью, мужчины. Во времена же раскрепощенного безбожия все сильнее звучат голоса поэтов-женщин, поэтесс.
И не выстояв у горнила, – сильно жгло,-
в сердце новое обронила ремесло.
Может быть, так женская часть лучшего человечества выполяет свое грехоискупительное назначение? „Разве только слишком тихи В рёве века женские речи? Бог наградой взвалил на плечи Необузданные стихи?”
Если же это и эмансипация, то такая – пусть! Если за все века человечество слушало и слышало, но так и не услышало поэтов ( а к стыду нашему сказать, - в основном грело на них руки...), то возможно, есть надежда, что Всевышний услышит поэтесс, услышит Женщину, отношение к которой в государстве определяет уровень его развития, духовности и нравственности, культурности, образованности и человечности! Как никто, Женщина всеми болями души и сердца своего, всеми своими проседями и негаснущим светом беззаветной материнской, дочерней, девичьей почтенной любви открывается миру старому и миру молодому извечными слабостями людскими. Теми же простыми, „неистребимыми, как сорная трава”, заботами. О тех, кто любим и не любим; о тех, кто рядом и кого уже нет; о тех, кому нужна и кому уже не нужна... И хотя требовательность к себе диктует Л. Елисеевой эти строки, -
„Не стесняюсь: в стихах я не маг.
И не дока – весьма сожалею.
Но словесный печатая шаг,
Берегу световую аллею, –
она, Женщина, не устает напоминать о главном, очень нужном и важном (ей-то к этому не привыкать!) – этим самым попечительством, предназначенным и присущим ей с незапамятных времен, уж точно и стены, и крыша дома, и пол держатся. Оно у неё – врожденно-прирожденное, из самых родовых недр, в „генетическом коде”, как сейчас пристало говорить, – святая обреченность Женщины! Словно самому небу её устами надо оросить, вскормить засыхающуюся, растрескавшуюся , истерзанную и искалеченную землю-матушку, землю-кормилицу, землю-заступницу – с л о в а м и, осолёнными страданиями живой, непокорно-покорной беспокойной женской души. Словами Любви, высокой своей простотой и верностью. Словами, что омыты купелью самоцветной славянской души”.
Словами б о л е й, творящих Ж и з н ь на земле. Ведь если болит, значит, точно – живая! Если болеет – значит, живёт. Значит, хранит. Значит, понимает. Ибо только неживое, бесчувственное, бездушное не болит, не болеет о чем-то, не чувствует б о л и... Оно может только притворяться и изображать сострадание, маскируясь и вводя простодушных в заблуждение и обмороку . А люди - верят. Верят потоку силы и неискренности, разукрашенности и безразмерной самонадеянности, внушительного скудословия и циничного тщеславия! Да, это „Порок”... И не разоблачить его, не предостеречь от него она не может – с о в е с т ь ю не велено...
Искусно переряженный порок,
Одет с иголочки, причесанный по моде,
Попав в полупостроенный мирок
Судьбы твоей, без приглашений входит.
И вот уже господствует в пыли
Забытых знаний и цветов увядших,
И вот самоотверженно юлит
Пред подлостью, сестрой своею младшей.
Сорвешь его тряпье до наготы
И устранишь усердие коросты.
А за комок спасенной красоты
Претерпишь муки: в жизни в с е непросто.
Отчего-то в маститых сборниках не хватает страниц для таких стихов и сегодня. Неужели до сих пор Искренность – это стыдливое откровение, которое спокойнее складывать на дно души? Во имя ч е г о?
Поначалу – странными, а со временем – мудрыми оказываются все происшедшие с нами события. „Слаще мёда” представляется нам бесконечное детство, стремительная юность и красивая молодость, наливы иногда горьковатой любви. Разумеется, и они проходят у каждого по-своему. А потом – „переменная облачность”. Омочит дождь. Осушит солнце. Заслонит туча свет... И лишь твоей „душе внимая”, даст жизнь на всё ответ. (Так названы книги Л. Елисеевой в трилогии „Ненарушаемая связь”). Откуда такой характерологически-метефорический хронометраж!? Откуда настолько самобытное и мужественное смирение перед неизбежностью Неизбежного, вопреки хмелю ...калинового цвета и озорной вихрастой любви? Рано или поздно он посещает каждого – миг святого озарения!..
Грущу.
Рассудка гнев сменю на милость.
И все, что жизнью отменилось, -
Прощу.
Тропа наверх все уже, глуше...
Бесстрастно стоек мир удушья.
Но тщусь:
Владений сердца не нарушив,
Я душу подниму, не струшу, -
Без чувств.
(„Тщетное?”)
Многие из поэтов, подолгу неведомых миру, – посланцы неба. Это небесные души, вероятно, из будущего, с планет безмолвия, где словами уже давно не общаются. Слова – это там, в далёком прошлом, в детстве первоздания. Исполненные светом единственной правды, Божьей, истин спасительных, они вещают, предупреждают вновь и вновь, напоминают, пророчествуют и ...наказывают, наставляют не по долгу службы, не с кафедры, не за вознаграждение, но по велению сердца. В согласии с волей, направившей их открывать глаза и уши обманутым, искалеченным, сбившимся с пути, погибающим. Слово их – луч, от прикосновения которого оживают клеточки каменеющего сердца: „У вещих слов всесильна участь...”, „...рай облагораживаньем судеб ...создай!”
... Беру читать опять (уже в который раз!) „Ненарушаемую связь”. Ищу те строфы и строки, которые соединились со мной и во мне с первого прочтения. Читаю. Медленно. Спокойно. Словно вплетаю красивую ленту в косу. Словно в огромном доме прохожу анфиладами дивных, разной величины, комнат. С разной обстановкой и своей неповторимой отделкой и покрытием стен, полов, потолков. Со своим светом, без теней. Прохожу то смело, без отстрастки распахивая новую дверь, и – вспоминаю, как в жарком лете, не боясь глубины, ныряю в реку, предвкушая нежность знакомой прохлады воды с ее терпковато-неповторимым запахом. Потому что знаю, чувствую: „Плохого не будет!” Потому что помню: „сроднюсь!”, „сольюсь!”, „освежусь!”, „искупнусь!” А то – будто отворяю двери в дом, где оказалась впервые. Где не посмеешь задеть носком ножку стула у входа, со звоном бросить ключи на тумбочку, чтобы услышали, что ты-то уже дома и все должны встать перед тобой „как лист перед травой”. Вхожу осторожно. Ведь литературный труд – это труд особого духовно-нравственного значения и назначения. Он оттачивает не перо, не виртуозные коллажи и витражи словосплетений, как хлёстко и без церемоний стало принято сегодня говорить. Он предназначен, призван извлекать из мрака душу, утверждая подлинные ценности, будоража Память и Совесть. Как!?
Люди, озабоченные златом,
вновь возводят древний Вавилон,
наполняя вас, как мирный атом,
яростью смертельной, не добром.
Еще:
„Никакие награды и звания не заменят ушедших тепла”. Ещё и ещё... „Божественных сокровищ не сберечь Без капельниц питательных, подкожных... Вы всё мудрее, если слово-меч пореже вынимаете из ножен”. И еще: „В конце маршрута, быть должно, поймешь, где и зачем ленился иль старался”, „Слившись цветом с доскою серой, обветшалой в парке, скамьи, он, наследник неясной эры, камня в пазухе не таил.
Одинокий или бездомный, – тихо сетующий пример, – у державы великой скромный, отощавший пенсионер” („Сережки”)... Довольно? Хватит? Зачем? Или „зачем же так”?
Преувеличенно? Увы...
Что награды, что „эполеты” –
Самолюбий жгучая смесь!
Ведь превыше всего поэту
Исторической правды честь.
Каждый шаг – дерзанье ночами,
Звон историй – эхом в века!
Устраняет исток печалей,
Обличает его строка.
В вещем слове – глас утешенья:
извлекают света из недр...”
А слова:
„Будоражат, зовут набатом,
То пророчат, то гневом бьют,
Счастьем делятся виновато,
Воспевая любви уют.
или:
Слово чести восстанет правым
через сотни бегущих лет.
Вечной жизни ваяет славу
Отвергающий тьму поэт.
(„Децима 1”)
Чувствуете? Мысль, сама сущность, как прожектор, как маяк, без инстинктивно-тщеславного напряжения, без какой бы то ни было самодовольной настойчивости и без особых эффектных усилий высветливает самые сердечные, как оказалось, картины прожитого, пережитого, рас-прочувствованного и про- и пере-доосмысленного. А сокровенный дух, особый вкус, чувство прекрасного и сердечная природа движения мысли художницы наполняют и насыщают слова и их сочетания, их последовательности неповторимыми ритмическими и дистрибутивными, смысловыми и тема-рематическими свойствами, цветами и смешением красок и оттенков. Так из самых далеких праоснов родительских и фамильных городищ, из наследственной памяти отважного казацкого рода, битой-перебитой, стреляной-перестреляной, травленой-перетравленной и рождается наша, самая родная, в с е о б щ а я , всеясная и всевечная поэзия Руси. Из невидимых, но каких мощных корней праславянской совести и породы! Лад в лад! С пробудившимися в самом зародыше мелодиями Руси, изначально языческой, по-особому песенной, доверчиво- настороженной, со своей мудростью, со своими представлениями о чести и достоинстве человеческом, о положенном и не положенном в отношениях мужчины и женщины, с понятиями о долге, семье, беззаветном служении ближнему, пускай даже в ущерб себе... О самозабвенном служении своей Родине, своей земле, её народу („Одолень”, „Грех”, „Волки”, „Резеда”, „Ханка”, „Казачка”, „Ёрш” и мн. другие).Эти мотивы – вечные, интертекстуальные, так сказать, в с е х н а р о д н ы е! Не потому ли в десятки песен облеклись? И поэмами стали? И воплотились в литературные портреты Сергея Шелкового, Павла Гулеватого, Бориса Соколова, Елены Хитушко, Евгения Резниченко, Элеоноры Булгаковой... Обрели своё звучание. Разве не об этом эпистолярный роман в стихах „Дожди”?
Дождь не шептал, а плакал, прижав тихонько руки
к моей, больной тобой, истерзанной груди.
И отражал нам знаки предвиденья разлуки –
несмелая любовь способна навредить.
Но горизонт зонтом прикрыл раздоров тучи,
посланием ветрил и дальних звезд лучом.
Мне прояснил ответ, что ты – мой друг, попутчик,
собрат, коллега, лучший, но ...не моё плечо.
И разве не об этом, не о бесстрашии последней надежды на счастье стихотворение „Двое”:
А знаешь – очень страшен миг паденья.
И ты, дурных предчувствий избегая,
Ползешь к вершине острой на коленях,
Цепляясь за излом скалы у края...
Не исповедальными ли бемолями и диезами ложатся откровения её – матери, бабушки – в „Не и Ни”? ...И пусть сложилось не так, как желалось. Пусть досталось и осталось совсем не то, на что надеялось, – но всё равно:
Не оставь его, Господи, без достойной любви,
без дороги, чтоб по следу он собакой не выл.
Не оставь в одиночестве, в немоте забытья.
Я такая ж, как в точности половинка моя.
(„Из мольбы”)
Кто скажет, почему именно она, Женщина, оказывается огромнее, честнее и громче в своем отважном бессилии и детски обезоруживающей искренности и правдивости, чем тот, в ком видит и стремится обрести спутника, защитника, плечо? От какой силы такая безоглядная самоотверженность, решительность у н е ё и ...скользкое малодушие, жидкая изморось самооправдания – у него? („Дожди”)
Она:
Я боюсь: безоглядно тебя полюблю,
Я боюсь, что испорчу, уроню, разобью...
Пусть уляжется грусть, стихнет в сердце тоска.
Полюбили? И пусть это длится ...в веках!
Но и ты испугался... Что гложет теперь?
И для счастья к чему закрывается дверь?
Он же:
В туманной дымке прошлых лет
Пока не найден мной ответ!
или:
В этом мире жить не просто
Не только детям, но и взрослым.
Слишком много в нем вопросов...
Сбившись со счета чьих-то и собственных удач и ошибок (чего больше – сказать не просто), остановившись на ...подходящей краске для волос, выбеленных Одессой и Кишиневом, Украиной и Германией, Россией, Эстонией и Грузией, прочитав не одни глаза и судьбы, о н а оживает „Над старым маминым письмом”:
Просты, как сорная трава,
неистребимые заботы
о том, чтоб был накормлен кто-то,
что не завезены дрова,
что снег засыпал до окон,
о том, что редки стали гости
и что натруженные кости
на редьке любят самогон...
и в участливых, откровенных советах, по праву старшей – „Наследнице” (отрывочно):
Не ступай по пройденному следу –
неизменно будь сама собой!
Никакой пускай премудрый клон
не искореняет Материнства.
Из событий нынешнего дня
из приобретений виртуальных
будущего вычлени реальность,
только не отталкивай ...меня...

... Но не стань заносчивой, не падай,
обходи бесчестье и позор.

... И тебя не испугает ночь,
темнотой объемлющая плечи:
красота Любви наш мир излечит,
девочка, идущая за мной...

и в мудрых „межстрочьях” цикла „Памяти поэтов”:
Благ просила человечеству дотемна,
а в ответ зияла пропастью тишина
( М. И. Цветаевой)
Вверяя думы щедрой лире –
подруге с юношеских лет, –
Россию сердцем видел шире
...лучей космических планет.
( С.А. Есенина)
Мудрого временем оберегай:
что ему знать дано, –
будет отчаяньем вписано в рай
и Чичибабино.
( Б.А. Чичибабина)
Но сплетни в королевском зале
наш уничтожили покой...
( А.С. Пушкина)
Оглядываюсь после чтения: на разных листках – на швейной машинке, на письменном столе, в межстраничьях книги Л. Елисеевой – записи, записи, записи. Карандашом. Ручкой. Красной. Синей. Опять карандашом. Будто каждая буква или слово стиха, каждая строчка или строфа семена свои бросила щедро в мою душу – посеяла! И дали они всходы
буйные, во много раз больше, чем самих семян было.
А названия-то стихотворений – не случайные!
Внимание моё обратили на себя не только жгучие темы и непридуманные сюжеты поэзии Людмилы Елисеевой. Не только фольклорные переливы (о чем просится сказать отдельно!) и потребность наших дней в песенности. Не только внесезонность пульсаций сердца поэтессы. Какой-то маленький магнитик в моей душе стал притягивать одно за другим названия стихотворений. По природе своей я не сторонник „анатомии” Поэзии (да и прозы тоже). Более того, всегда считала и считаю, что нельзя ее, Сердечную, да под нож! да под перо! да под микроскоп! да в форматы разные и в „рассолы-растворы-сиропы”! (Может быть, от формирования именно таких умений и навыков сызмальства у наших детей и воспитывается привычка бессознательно все раздирать, расчленять, ломать, крушить... Одним словом – портить, уничтожать? Под видом „углублять и закреплять знания...”, „исследовать и о т к р ы в а т ь н о в о е...”? (Не моё же ведь!)
Стихи – это дети поэтов! Нельзя так с детьми. И с поэтами так, по-моему, нельзя. О поэтах и с поэтами можно просто и открыто г о в о р и т ь! – как с человеком родным или не родным, одних или разных взглядов, понятным или нет... И просто с л у ш а т ь. Главное же – с л ы ш а т ь... (внимать – имать, брать в себя, внутрь).
Так вот о заглавиях. Всей своей грамматикой (и морфологией и синтаксисом) они обращены и устремлены к современнику, который узнает себя или не себя в том или другом имени, свойстве. А такие знакомые и обычно в разговорной речи неполные, неофициально-императивные, вопросительные и восклицательные предложения по-домашнему распахивают двери и приглашают к задушевому разговору, потому что по обычаю предков говорят:”Стирка очищает одежду, разговор – сердце”. Вслушайтесь!..
Не отклинуться невозможно: „Друзьям”, „Греховоднице”, „Сопернице”, Наследнице”,
„Мариям”, „Мизантропу”, Блудному”. И отстраниться не сможешь... „Если делаешь ошибки”, „Когда во мне возникнет надобность”, „Коль попала в грешницы”, „Какое счастье вместе посидеть!”, „Не угадывай”, „Постой!”, „Не спрашивай”, „Когда проблемы надоели”, „Давай!”, „Если сможешь...”, „Со мною будь!”, „Повтори!” мн. другие, безо всякой изнаночной стороны, сплошные лицевые обороты.
И уже без особого труда читаю поэтический почерк Людмилы Васильевны. Как же очевидно, что каждое ее следующее стихотворение совсем без оглядки, не нарочно,
как на духу протягивает вам в чистых ладонях, от всей луши, как щедрое угощение дорогим и желанным всегда людям, бесценные плоды-ягоды сердца своего автора. Без обвеса. Без обмана. Лишь „с походом”...
„В луше скопилось многозвучье гамм...”
Пожалуйста, остановитесь, подождите, возьмите! – „В том, что больно любится, - никакой беды”, „Потому везучая, что жива любовь”, „Потом других оценишь грешность – свою сначала осуди”, „Высь заорлиную уже в помине дня не выбирай!”, „Обиженный вход заперт: дверца не открывается на ложь”.
С первых же погружений в лирику „Ненарушаемой связи” в сознании моем само собой писалось панорамное полотно наиболее весомых и ярких событий, впечатлений и воспоминаний из жизни автора. Каждому из них по-хозяйски отведено должное место и означенное время л и р и ч е с к о г о р о ж д е н и я. Можно подробно останавливаться на языке произведений, на формах и способах стихосложения, а также на стилистических фигурах, которые предпочла писательница. Можно остановиться и на той характерной для творчества хорошего художника слова универсальности, которая так правдоподобно, без малейшего лукавства и лукавинки, проявилась в тактичном, сразу и не заметном с и н к р е т и з м е родов и жанров литературы. Здесь есть о чем говорить. И можно, конечно, в дань научному анализу („вавилонскому столпу” литературоведения и языкознания минувшего, да и начавшегося, века) „подогнать” то или иное лирическое произведение однозначно под: народную необрядовую песню” (семейно-бытовую, интимную...), под „экспромт”, под „мадригал”, „новеллу”, под „лиро-эпос” и даже – под „поток сознания”. А что?! Разве нас не приучали и не приучают к „прокрустову ложу”? Можно, наконец, и дипломатически охарактеризовать сочинение при помощи традиционного клише – в духе того-то и того-то... Общие подходы в отображении действительности в разных произведениях – налицо. Схожесть тематик – очевидна и ощущаема. Но по неясной мне самой причине не эта, (более наглядная и доступная для исследования, хотя, скорее – „интерьерно-экстерьерная”), – техническая сторона поэзии Людмилы Елисеевой приглянулась мне особенно, просто – попала в сердце. Поэтому, забегая вперед, скажу: в рамках стиля и стилей нашей эпохи поэтика Л.В. Елисеевой – классика, антиквариат, эликсир.
Да. У каждого в жизни многое было и разное, суразное и безобразное. А случалось ли с вами когда-нибудь такое? Пожалуйста, припомните! Тогда вы поймете, почему я заговорила именно об этом. Тогда, возможно, мы станем единомышленниками. Ведь литература – это поиск единомышленников, это путь к р а в н о д у ш н ы м. Нет, нет!
Я не оговорилась! Слово „равнодушный” в церковнославянском языке ( а это-то наши первоистоки!) означало „е д и н о м ы с л е н н ы й”, т.е. раскрывало родство, близость, общность и равенство людей во взглядах на жизнь. Случалось ли с вами такое?
На пышной живописной поляне или на заливистой лужайке, на клумбе, оправленной стройным ограждением, или в зарослях дикорастущего придорожья, среди дружных пианиссимо цветочного сада, – хочешь – не хочешь, а бросится в глаза какой-то один из цветков. И чем же он необычен? Особой ли яркостью лепестка? размером ли бутона, выделяющегося на фоне остальных растений? Странной ли формой, заметно отличающей его своих правильных „сородичей”? Или, напротив, неброским очарованием и необъясимой притягательностью?.. „Барометр” тональности настроения природы... А может, и не один... „Бусины-самоцветины” на лугах Л. Елисеевой. Именно так мне увиделись слова, которые не побоюсь назвать поэтизмами, авторскими метафорами, окказионализмами. Они появляются в текстах как бы спустя время, через несколько стихотворений, будто великодушно давая „усвоиться” предыдущим. Их понятийно-образные сферы переплетаются, пересекаются, пропитывая слог каждого произведения и всех вместе общей радужностью, высвечивающей рельефность и извилинку каждой линии, каждой впадинки и каждой выпуклости мыслеобраза. Это и „высь заорлиная”, и мудрости мгновенный „просверк”, и песня – „детоносный зорепад”, и „метель-тонкопряха”, и „исканий каскад”, и „нецеломудренность ночей”, и „бесценность промелькнувших дней”...
А в некоторых случаях строфический кадр буквально оживает благодаря-
нет, не „натуралистичности” или „физиологичности”, скорее – безыскуственной осязаемости. Ср.: „электричек насморковый дух” (Вспомнили? А разве не оно самое?), „медовушная чаша”, „озоны смуглых солнечных лучей”, „рябиновые салюты”, „кизиловые ливни”, „Окурила ты счастье ладанно...”, „Захмелели черемухи с тернами...”, „однозубо гложет немота...”, „неугомонный кроветок...” и подобные.
И еще бросились в глаза – г л а з а! Как облик и сущность человека. Одного – как труженика. Упорной внутренней работы мысли. Вместо абзацев и страниц с портретными деталями – одна ёмкая метонимия. В прямом смысле – психологизм в раскрытии литературного характера, с изящными реминисценциями, – в двух словах:
Такие слог растят ...из почек.
Им есть что людям показать.
Привлек оригинальный почерк
Души непраздные глаза.
(„Слог из ... почек”).
И – другого... Отстранившегося... А может, разлюбившего... А может быть, изменившего...
Ставшего чужим... Который у ш е л... Не с л у ч и л о с ь...
Первый снег первый раз не обрадовал.
Не обрадовал. Первый раз.
И не надо мне больше заглядывать
В глубину почужевших глаз.
В них сердечное не утешится.
А душа – из снегов да в зной.
Тает снег, унося с поспешностью
Неслучившееся со мной.
(„Неслучившееся”).
„Почужевшие глаза...” А вы в такие глаза глядели? Не дай вам Бог!.. И еще: никакая лингвопоэтическая или литературоведческая терминология не в состоянии объяснить импульсы чувствований, которые нашли свое отражение в сложных названиях понятий, предметов и явлений, образованных поэтическим видением и интуицией Людмилы Елисеевой! В хорошей фольклорной и традиции литературно-художественного наследия „серебряного века”.
Двойная номинация денотата ( и далеко не единичная!) несет эмоционально-экспрессивную оценку, придает задуманному образу особую завершенность, отличительность и оформленность, устойчивость и настойчивость, напоминая о необходимейшей для человека потребности в опоре, определенности и понятности. А эти составляющие л и ч н о с т и отняты у него шаткими своей жесткостью и непосильными реформами „сверху” и противоестественными ритмами и условиями жизни, навязанными нездоровыми, разрушительными силами и бездуховностью.
Многоголосная тема „ясность-доверие-справедливость-взаимность-верность-устойчивость” по особому эстетически влита в такие словесно-чувственные образы, как
„судьба-колючина”, встречай-вода”, „дурман-цветы”, „речка-неоглядка”, „пойми-оправа”, „захвати-объятья”, „уходи-глагол”, „неразлей-вода”, „одуванчик-неженка”, „заря-рассветница”. „налей-тоска”, „звоны-бусы”, „учитель-жизнь”, „злато-узелки”, „взор-огонь”, „строчка-служка”, „перекати-трава” и в ряд других такого же достоинства.
Иногда и не типичное образование грамматических форм (не только рифмы ради!)
позволительное, наверное, только поэтам, так п р и р о д н о утверждает великую Истину: „Дух дышит, где хочет”. А П о э з и я – от Д у х а. И грамматике Его не обуздать, не подчинить и в свои алгебраические формулы не втиснуть. „И кто в Духе, тот вне закона”.
Как своеобразно пробиваются и просматриваются основы Божественного. Ср. : А свеча
догорает без тресков (вместо положенной формы „без треска”. Но здесь уместно именно „без тресков”. Они, по народным понятиям, свидетельствуют о душевном неблагополучии и частых волнениях. Более точно это состояние женщины способно передать лишь мн.число: „гамма внезапных переживаний и впечатлений от мысли – „милый у чужого огня!” Без тресков – это многозначительное утешение в напрасных тревогах („Тонкопряха”). Можно прочитать и другие формы в их отступлении от нормы языка. Например:”От сумасшествий огради нас, небо!” (от безрассудных поступков и всяческой голи, от притворств – в ст.„Соль без хлеба”). „Уже дремучится терпенья тучица?”, „черемуховы губы”, заусатившийся колосок”, „лилово вторясь”, „А метель-тонкопряха сыплет блёсток в узор...” (Род.падеж части вместо вин. падежа: „строго по назначенной свыше мере – только столько-то и не более), „самолюбий жгучая смесь”, „на тонкой выеньке” и некоторые, такого же свойства, другие.
Я не знаю, как в соответствии с жанровыми разновидностями литературных сочинений следует назвать этот мой скачуще-расплывчатый и угловатый текст. Но прошу взыскательного читателя и почитаемого автора „Ненарушаемой связи” не воспринимать и не считать это критикой, рецензией или оценкой. На письмо отвечают письмом. Или не отвечают. На послание – посланием, на поздравление – поздравлением. Стихи – это и письма, и послания, и поздравления одновременно. Но своего адресата они находят сами, не зная его домашнего или служебного адреса на нашей гулкой планете. С молодых лет въелось мне в душу меткое наблюдение А.П. Чехова о том, что „критики – еще хуже, чем актёры”. И по сей день ни капли актерского мастерства во мне нет. И услугами морфогенного поля Р. Шелдрейка не пользуюсь. Но нынешнего равнодушия не любила и не люблю. Наверное, так же, как и автор трилогии „Ненарушаемая связь” Л. Елисеева:
А равнодушье не проронит
сочувствия скупой слезой.
И что ему ...вершины, ...склоны,
...палеозой иль ...кайнозой?
Не выпадет зимой снегами,
не приласкается лучом.
Его характер – обтеканье.
Ему все беды – нипочем.
И хоть присыпь гнилой трухою –
его твердыню не сломить.
Оно ... немое и глухое!
Но ...в жажде ...быть.
(„А равнодушье не проронит”).
Полностью разделяю беспокойства по поводу перевёрнутых вопросов и сокрушения о несовершенстве наших помыслов и их результативности. Не в последнюю очередь по отношению к тем, кто честно заслужил заботу и вимание, помощь и благодарность. Не только раз в году,в памятный майский День. Или – накануне...
Как часты в скоротечности минут
бесплодием измученные речи!..
Кто их ...благополучьем обеспечил,
создав из них роскошнейший уют
недужных „дел”?
Рассудочная ...глушь,
грабители-рантье, фашизм, скинхеды...
Сдаётся: не для нас огнем Победы
сверкают фейерверки ...павших душ.
Рубцами? Рудиментами?
Живем...
заметно чуть. По прихотям... гранаты...
Конечно, в этом ...черти виноваты!
Не мы ли и успехи их куём?
...Нам исцелить отравленную рану –
былой эпохи цвет сойдет со щек.
И, может, мир не станет ветерану
отмеривать „совком” сухой паёк
в знак благодарности...
(„К исцелению”).
...Такой, как мне показалось, развернулась к миру лицом Душа поэтессы Л. Елисеевой. Всеми своими радостями и горестями, святынями и пороками, болями и грехами, ранами и нарывами, чаяниями и разочарованиями, слабостями и величием. Во всей своей безграничной Любви. Неколебимой. Живой и благодарной. Кающейся. И созидающей (!) то, „что нынче исчезает: ...совесть, ум, добро и честь”. Потому что связь эта – н е н а р у
ш а е м а я.

Татьяна Юрьевна Михалева,
кандидат филологических наук,
Университет им. Г. Сковороды, г. Харьков.

Март-июнь 2011 г.



***
Интервью с Т. Ю. Михалевой в редакции газеты «Время», Харьков

От ред. - А. Е. Аничев:
В издательстве «Точка» вышла первая харьковская книга поэзии «Ненарушаемая связь». До этого были изданы четыре книги в Кишиневе. С новым явлением, с новым именем приходит и новая тайна. Имя со временем становится все более знакомым, частым, известным. А вот тайна все равно остается… Ибо тайна не в имени, а в том, кому имя принадлежит. Имя автора книги, женщины из Веков Поэзии – Людмила Васильевна Елисеева, филолог, литератор, поэтесса, член Национального союза журналистов Украины, ВТС ХОО КЛУ и МСПУ...
У нас в гостях преподаватель ХНПУ им. Г.С. Сковороды, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и общего языкознания Татьяна Юрьевна Михалёва, поэт и писательница, написавшая отклик на книгу Людмилы Елисеевой, и сегодня мы подробнее поговорим о книге и об авторе.

–Уважаемая Татьяна Юрьевна, не секрет, что многое из современной литературы остается, несмотря на весомые тиражи и броский дизайн, незамеченным. А точнее – мало или вообще не востребованным. Чем привлекла вас «Ненарушаемая связь» Людмилы Елисеевой?
– Бескорыстной нежностью души автора. В наше время стало привычным для многих, что большинство современных писателей и поэтов публикуют свои произведения ради получения известности и прибыли. И это, наверное, немаловажно. Но читателю хочется прикоснуться к частичке души и личности автора как отражению высокой Нравственности и Высшей Гармонии.
– В чем Вам видится особое назначение поэта и поэзии сегодня?
– Позвольте мне ответить словами автора книги, причем, слова эти – мысли не из одного стихотворения Л. Елисеевой. Они созвучны с моими взглядами на значение и назначение поэта и поэзии в современной жизни. Они не подвластны времени. Послушайте, как говорит об этом Л. Елисеева:
«Что награды, что «эполеты»? – самолюбий жгучая смесь!
Ведь превыше всего поэту исторической п р а в д ы честь.
Каждый шаг – дерзанье ночами, звон историй – эхом в века!
Устраняет исток печалей, обличает его строка.»
Разве не справедлива динамика действа слова в строках: «У вещих слов всесильна участь…», «Насущным радуйся, а рай/ Да волей Божьею пребудет…/Облагораживаньем судеб/ его …создай!»? или: «Слово чести восстанет правым через сотни бегущих лет. Вечной жизни ваяет славу отвергающий тьму поэт»? (Из «Децимы I»).
Слова поэта, утверждает автор, «будоражат, зовут набатом,/ то пророчат, то гневом бьют,/ счастьем делятся виновато,/ воспевая любви уют». Разве в этом не слышны отголоски поэтов-пророков всех времен? К сожалению, многие, называющие себя поэтами и писателями, либо не понимают этого, либо ...отказались внимать долгу поэта.
– Сегодня модно говорить о гендерных исследованиях. Связываете ли вы в рамках этой тематики выход на поэтическое «ристалище» именно женщин?
– С давних времен женщина-поэт была редкостью. В поэтических анналах их, согласитесь, не так уж и много. Этим даром отмечены, большей частью, мужчины. Во времена же массовой раскрепощенности все сильнее звучат голоса поэтов-женщин, п о э т е с с:
«И не выстояв у горнила,– сильно жгло,–
В сердце новое обронила ремесло.»
Может быть, так женская часть лучшего человечества выполняет свое грехоискупительное назначение? Вдумайтесь в текст: «…Разве только слишком тихи /В рёве века женские речи?/ Бог наградой взвалил на плечи /Необузданные стихи?». Не кажется ли Вам, что здесь своего рода чистосердечная исповедь женщины-поэтессы!
– Татьяна Юрьевна, Вам, как женщине, проще понять другую женщину, тем более, что вы обе - филологи, поэтессы, писательницы. Чем слаба и в чем сильна позиция современной женщины-поэтессы? Как Людмила Елисеева и Вы относитесь к эмансипации?
– Г о л о с о м «Ненарушаемой связи» автор взывает, чтобы мир услышал Женщину, отношение к которой в государстве определяет уровень его развития и развитости, духовности и нравственности, культурности, образованности и – человечности! Как никто, Женщина всеми болями души и сердца своего, всеми своими проседями и не гаснущим светом беззаветной материнской, дочерней, девичьей почтенной любви открывается мирам старому и молодому извечными слабостями людскими, теми же простыми, «неистребимыми, как сорная трава», заботами. О тех, кто любим и не любим; о тех, кто рядом и кого уже нет; о тех, кому нужна и кому уже не нужна... Если же это и эмансипация, то т а к а я – пусть! Если за все века человечество слушало и слышало, но так и не услышало п о э т о в ( а, к стыду нашему сказать, в основном, «грело на них руки»…), то может, услышит п о э т е с с, услышит Женщину, попечительством которой с незапамятных времен – уж точно!– и стены, и крыша дома, и пол держатся! Это – святая, врожденно-прирождённая о б р е ч е н н о с т ь Ж е н щ и н ы, из самых родовых недр, из предначертанности тайн генетического кода.
– Какие мотивы видятся Вам доминантами стихотворных полотен поэтессы Людмилы Елисеевой?
– Литературный труд – труд особого нравственного значения и звучания. Он оттачивает не перо, не виртуозные коллажи и витражи словосплетений, как хлестко и без церемоний стало принято сегодня говорить. Он предназначен, призван извлекать из мрака душу, открывать глаза и уши обманутым, искалеченным, сбившимся с Пути, погибающим, утверждая подлинные ценности, будорожа память и совесть. Смыслы стихотворений автора – лучи, от прикосновения которых оживают клеточки каменеющих сердец. Мотивы произведений Л. Елисеевой глубоко разносторонни и охватывают практически все проявления человеческого сознания и бытия от самого его рождения.., собирая радостные и грустные события в единый маршрут Жизни человека!
– Какими, по-Вашему, темами поэзия Людмилы Елисеевой может заинтересовать современную молодежь?
– В наше время большая часть молодежи настолько очевидно отдалена от истинной классики по причине господствующих во времени компьютерных технологий, что ей не нужны «пленительные звездопады молодости» – их заменила «империя дяди Сэма», ей чужды «златоглавые храмы чувств» – молодежь загнали в «четко указанные ритмы», с удушливыми сплошными раздорами и исключительно материальными запросами, – в «омут безнадежья» и унизительных зависимостей, под предлогом заботы. В жизни молодежи идет подмена настоящих ценностей их эрзацем и внешним подобием. Отсюда – процветание разного рода искажений и пороков. По моему мнению, в поэзии Людмилы Елисеевой для молодежи тем предостаточно. Разве не мечтают наши молодые люди, наши дети о настоящей и верной любви? о дружбе? о красоте? о благодарности? о высокой духовности, наконец? Разве не задумываются они над проблемами добра и зла? над сущностью судьбы и своей роли в жизни? над выбором жизненных ценностей? Все эти темы показаны и раскрыты в стихотворениях автора. Кстати, выступление Л.В. Елисеевой перед студентами и преподавателями нашего университета лишний раз подтверждает мои слова. Лично от себя хочу пожелать всей молодежи, от первоклассников до выпускников высших учебных заведений и читателей более солидного возраста: найдите время для такой поэзии! Она – классика, нектар для души, эликсир, который освежит ваши души.