Александр Волков Повесть А. Апалькова « Львов-Луганск-бис».
Не мастак я писать рецензии, впрочем, как и что-то другое, но…
Когда я в прошлой жизни был офицером, мне пришлось «по зову сердца» несколько лет вынужденно пребывать в ФРГ – федеративной республики Грузии, как тогда ее называли. Запомнилось многое, но две вещи остались в памяти, словно зарубки. Первая – наблюдая за беззаконием, творившимся там, я, молодой, борзый лейтенант, думал: когда же эта анархическая грязь захлестнет всю империю? Дождался. Через пару лет после того, как мне удалось унести ноги в Севастополь, началась перестройка, и общество помчалось, будто автомобиль без тормозов на горной дороге. Всё рухнуло… А вторая вещь такая. У грузин была присказка или анекдот, точно не помню: если жена ловила мужа на супружеской неверности, то всегда возникал один и тот же эндемически-нарциссический диалог:
Она: Ты мне изменил, генацвале! А как же сихварули ( любовь, груз.), биджо! Вай, вай, вай…
Он: Чито ты! Кало гого (уважаемая женщина), если я кого-то имею, значит, мы с тобой имеем. Но если тебя имеют, то значит, нас с тобой имеют!
Я вновь вспомнил об этом, прочитав повесть Александра Апалькова «Львов-Луганск-бис».
Завязка в повести такая. Наш соотечественник Стефан Мандюк (тезка христианского мученика) испытывает горькое разочарование в жизни – его покидает возлюбленная Марийка. Эта страстная девица на деле оказывается чертовски расчетливой и практичной дамочкой. Еще недавно она кружилась в иступленных хороводах патриотов УНА, но стоило рыжему потомку Вотана поманить её, девушка тут же дернула прочь с благословенной Родины, забыв о патриотах и о своем незадачливом женихе. При этом в качестве заклинания она повторяет не молитву Иисуса, а совершенно новый слоган – Боже, кажется, жизнь удалась.
Что остается отвергнутому главному герою? Как дальше-то жить? И жить ли вообще? Но тут, на счастье или беду, появляется некая фирма, с директором Катценштайном, которая предлагает Стефану заключить контракт, суть которого состоит в следующем. Стефан обязуется переспать или, говоря языком подворотен, поиметь на каждой станции, начиная от Львова и до Луганска, по женщине. Причем за определенный срок, за оговоренную плату и в установленном количестве, зафиксировав все на тайную видеокамеру. На первый взгляд, кажется, что сюжет сконструирован несколько искусственно, он словно притянут для решения какой-то авторской задачи. Но очень скоро читатель приходит к леденящему душу обобщению, – не стоит забывать, что Родина, Родина-мать, тоже женского рода.
Да, он подписывает этот злополучный контракт, который мало чем отличается от контракта брачного, того самого, что нынче входит в моду на наших патриархальных пространствах.
Не стоит забывать, что самое главное в любом художественном тексте – его литературность. И она, эта литературность, зиждется на порядке слов и их значении. После номинативной и транспозитивной функций слова,.которые обозначают предметы и явления, следует суггестивная функция. Именно суггестивная функция проявляет задуманный, но не названный впрямую авторский замысел.
Мы прочитываем то, что описывает автор, но за внешним описанием проявляется нечто другое, не выраженное прямо. Из видимой части текста мы узнаем, как главный герой выполняет условия контракта, а на эмоциональном уровне ощущаем скрытую, настоящую драматическую глубину и замираем, предчувствуя новый смысл.
Такая подача материала является основным признаком литературности текста. Как говорил основоположник теории подтекста кашмирский поэт и мистик IX века Анандавардхана: «Среди поэтических речений доставляющих наслаждение сердцам ценителей нет таких, которые бы не обладали соприкосновенностью к проявляемому значению». Автор не называет проблему, он высвечивает ее через описываемое действо, он будто вносит светильник в темную комнату, проявляя невидимых доселе людей, освещая предметы обстановки.
Если литература это подражание, имитация, то Александру Апалькову удалось прекрасно сымитировать то, что происходит на узнаваемых просторах Родины. Подобное мы наблюдаем на своих улицах довольно часто, мы уже привыкли, у нас притупились все рецепторы, и нет у нас острого сердечного отзыва. А повесть «Львов-Луганск-бис» трогает невостребованные струны, и в душе начинают звучать чувства, которые мы давно позабыли.
Простая история с дымным налетом пошлости перерастает в трагедию. В финале главный герой бросается под жирный бок немецкой чушки, оприходованной им в ходе выполнения контрактных обязательств. Он повторяет путь своей бывшей зазнобы. Всё, дальше тупик.
Если текст вызывает эмоции, и ты ему веришь, то возникает состояние, которой Сковорода назвал «сродством». «Если нет сродства, то тебе будет неуютно и на царских коврах», – писал Григорий Саввич.
Помещая себя рядом с героем, читатель понимает, как легко, по чьей угодно указке «из-за бугра», нас оприходуют при помощи наших же соотечественников, на нашей же территории. Нас «имеют» как хотят, устраивая самые непотребные спектакли с участием наших актеров, оставаясь при этом накрахмаленными европейскими зрителями. Господа, мы вам такое покажем, вы ахнете, дайте только сценарий и заплатите бедным актерам. Подайте на хлеб насущный. Или приютите, Христа ради, на самом краешке своего европейского рая.
Чтобы герой сумел быть самим собой, чтоб остался на родине, он должен ответить на один вопрос. Этот вопрос задает Орфею Харон на его просьбу вернуть Эвридику (помните зонг-оперу «Орфей и Эвридика»?): « Какой немыслимый поступок еще бы мог тебя спасти?»
Ответить непросто.
Но автор дает подсказку-намек. Это мерцающий в толще лет скифский всадник на боевом коне, пробивающий через тернии себе дорогу домой. Не боящийся выйти один против троих.
Такой подтекст создает эмоциональное настроение читателя. Но это не все.
Последнее время почему-то принято говорить только о содержательной стороне изложения. Многие критики видят лишь эту сторону современной литературы, забывая о ее многогранности. Но существуют, если так можно выразиться, ГОСТы литературности. И только их соблюдение позволяет называть тот или иной текст художественной литературой. Некоторые из них указаны выше.
В повести Апалькова эти ГОСТы присутствуют.
Несколько лет назад мне подарили книгу Владимира Ступакова «Покидая литературу», в которой автор вынес в эпилог высказывание Вовенарга: «Красноречивых книг мало, но отдельные блестки рассыпаны во многих книгах. Даже лучшие писатели слишком многословны».…В. Ступаков приводит лучшие на его взгляд, самые удачные отрывки из произведений более чем сотни писателей, начиная от А. Аверченко до Б. Ямпольского. Но мне кажется, что В. Ступаков поторопился. Попадись ему повесть Апалькова «Львов-Луганск-бис», он бы, несомненно, что-то взял и из нее.
Послушайте, как вкусно написана эта вещь. Небольшой пример:
«У ног Стефана между мхастыми корнями запущенного куста сирени по темному дерну сочился ручей. Это умирал совсем уже почерневший снег. Украдками рвался ветер между почкастыми, но совсем еще голыми ветвями. А на все это, в том числе и на Стефана, глядела алая уже пряжа облаков. Еще холодных в тени, но в лучах солнца – теплеющих в ледяной завесе нового дня».
Подобные описания я встречал только у В.П. Астафьева, уважаемого мной литератора покинувшего нас несколько лет назад. Для сравнения – отрывочек из «Царь-рыбы»:
«Кипрейная нежность зари обвяла, только занявшись, холодным блеском тяжелого золота ослепило, залило живую небесную плоть, слиток металла, погружаясь в глубину скоротечных сумерек, расплавлял твердь горных вершин, и, когда зазубренным ребром, совсем уже твердый, остывший, вывалился этот слиток из прорванного неба в узкую горную расщелину, небо еще долго оставалось продранным, и в проран, в небесную дыру смотрелась и дышала мертвым холодом бездна».
Отлично выписана сцена встречи Стефана со старым приятелем Апайкиным. Приведу лишь отрывок:
«– Да ну ее на хер, философию, – добавил он пива в свой стакан, – какой с меня ныне философ. Ты послушай мое речепостроение. Хома Брут толковее изъяснялся. Провинция, скажу я тебе, это непрерывность, в которую жизнь проваливается. Ее плод – незамечание того, как утекает жизнь».
Или вот:
«Стефан бродил по улицам. Шел дождь. Мелкий, грустный. Навстречу ему трусила собака, брошенный кем-то спаниель. Этот, породистый и, должно быть, когда-то ухоженный зверек был жалок. Комья грязи на слипшейся шерсти. Грусть в глазах… Брошенный. И напомнил этот пес Стефану чем-то его родину. Такую, казалось в детстве, крепкую, шалую. В годы развала, еще бойко державшуюся на ногах и верующую в неминуемость близкого счастья. С какой-то собачьей радостью в умных глазах. И теперь, спустя годы, перманентной нищеты…Словно брошенные собаки. Все мы – брошенные собаки. Разница только в том, что породистые брошенные выглядят еще жалче. Не приучены еще к помойкам».
Многие люди, не избегающие спорта, знают, что в оценочной категории участника поединка главное – это не набранные очки за удачное выполнение приема, а то, к чему можно судье прицепиться, чтобы не дать ничего. В тексте, представленном Александром Апальковым, придраться не к чему.
Не могу удержаться, и еще раз сошлюсь на кашмирского мудреца. «В произведении, писал Анандавардхана, нужно использовать для повествования действительно бывшего или вымышленного сюжета, прекрасного сообразностью возбудителей, чувств, симптомов и преходящих настроений: отказаться от неподходящей ситуации, и введение рассказа, пусть и придуманного, но соответствующего желаемой эмоции…Текст должен быть полон достоинств и лишен недостатков».
Именно по такому канону и выстроена удачная повесть нашего коллеги по перу.
За последние десятилетия среди моего изолята т.е. тех авторов которых я знаю лично, на меня оказали сильнейшее воздействия роман Люды Пивень « Ферма кентавров» и повесть Виктора Лановенко «Соучастник». Ну, а теперь добавилась повесть Александра Апалькова « Львов-Луганск-бис».
Если я так увлекся этой повестью, то не исключено, что любой, прочитавший эти строки, тоже может увлечься. И хорошо, что есть авторы, создающие тексты такого уровня. А это значит, Литература продолжается!
Аминь!
Литература:
Сергей Шумов, Александр Андреев. «Григорий Сковорода. Жизнеописание, Сочинения». Изд. «Евролинц». Москва.1999г.
Аристотель. «Поэтика» Пер. М. Л. Гаспарова. Сочинения: В 4-х т. М.: «Мысль», 1983. Т. 4.
Владимир Ступаков «Покидая литературу», (СПб.: «ДМИТРИЙ БУЛАНИН», 2009.)
Виктор Астафьев. «Сон о белых горах» («Царь-рыба) из сб.« Печальный детектив», изд. « Литературна артистикэ», Кишинев, 1988г. Стр.510.
Ю.М. Алиханова. «Анандавардхана. Дхванья лока (свет дхвани)». Изд. «Наука», Москва. 1974г.
П.А. Гринцер. «Основные категории классической индийской поэтики» М. «Наука», 1987г. Гл.3.
А.П. Волков. «Айсберговый подтекст». Изд. «Дельта» Севастополь, 2011г.