Виталий Крёков (1946-2016)

Наша бедность граничила с Богом...
Память сердца всегда дорога.
За сухим ископыченным логом
На закате темнели стога.
Вот и сумерки встали стеною:
Резкий блеск одиноких огней,
И пастух одинокий в ночное
Гонит за день уставших коней.

Наша бедность... В бурьяне избушка
Да ведро над печною трубой,
Много неба и хлеба горбушка
В летний день с родниковой водой.
Одуванчиков жёлтых обнова,
На прополке картофеля мать...
Неустанно, как доброе слово,
Хорошо это всё вспоминать.

1970 г.

* * *

Когда поля осмысливаю взором,
Когда я слышу развесёлый смех,
То оживает прошлое, в котором
Любил и горько плакал человек.

Года мои короче, как ни странно,
Всё вечерее надо мною дни.
В чертах людей я вижу, слышишь, мама,
Отчётливей печалины твои.

Моя любовь – не прелесть лунной ночи
И не уют под очертаньем крыш,
Но люди, от которых сердце хочет
Забиться в стог, как полевая мышь.

1970 г.

* * *

О жизнь монеткой изотрусь,
Вконец растрачу дар сердечный,
С тяжелой головой проснусь,
В избушке низкой на Заречной.
Но труд от всех падений спас.
Мысль проплыла в оконной раме:
«Как хорошо, что есть аванс
И три рубля еще в кармане,
Что прожитое, ровно дым,
Коль сортностью был ниже средних».
Уже вода под подвесным –
Тяжелая, в листах осенних.
Шаг сделаю, другой, еще,
В туманное завязну утро,
Увижу девичье лицо
И станет солнечно и мудро.
И поведет мечту вперед –
Подумаю: «Откуда милость?
Иль прошлое во мне живет?
Желанное со мной случилось?»
И сдерживая чувства вал,
Скажу одно ей, не скрывая:
«Я богом жил, его я знал».
Она: «Его я тоже знаю».

1977 г.

* * *

Слова к словам и лето в завязь.
Ладонь в ладонь вдоль городьбы
С тобою шли и целовались
На белых прописях судьбы.

Потом слезил зелёный выгон,
И в синих сумерках зимы
Ручьился зной: я был осыпан
Весь вишнями твоей любви.

И жаждал я, чтоб этот случай
Стал жизнью постоянных встреч, –
Носить авансы и получки,
Зимой топить дровами печь.

Лелеять в сердце память лета,
Пространство выпавших снегов,
И розовую водь рассвета,
И чёткость дальних тальников.

1985 г.

Наде

Здесь тополя – с рождения Христа.
Здесь мне с тобою вековать - стараться.
Здесь вечер лет примерно на полста
И облака над нами лет на двадцать.

Твой шелк волос струится испокон,
В глазах – неостывающее лето.
И вся ты – излучение вешних крон,
Где времена и перемены цвета.

Мне никогда не пережить тебя.
В безлюдный вечер серединным маем
На лошади мы выедем в поля
И борозды картошкой забросаем.

1988 г.

Ночь в Денисове

Открыты окна дуновенью,
От занавесок – многоточь,
Когда арктической сиренью
Льёт древний свет шальная ночь.

И вечность смотрит нежным взглядом,
Вся женственность, вся для меня –
Как будто в полночь вербным садом
Проводят белого коня.

Где воздух белостволья росный,
Купальниц огненных замес,
Опять девчоночьим знакомством
Сквознёт помолодевший лес.

И снова – лошадь вербным садом,
Телега, цоканье подков…
И хлебным духом бродят рядом
Живые судьбы мужиков.

1990 г.

Сон матери

Заглянула за дверь я наружную –
Огородом бегут люди с ружьями.
Хоть была я всегда баба тёртая,
А стою – ни живая, ни мёртвая.
Забегает фашист, морда каменная.
Я ему:
 – Ой, не троньте.
Я раненая.
Но свалил он на пол,
Начал робати.
Я ему:
 – Ой, меня вы не трогайте.
Стала я – вся икона ходячая.
Не берут меня пули горячие.
Я граблями махать в божьем отсвете:
 – Что ж, давай воевать,
да не до смерти.

1972-1991 гг.

* * *

Волочусь километрами.
Все любимо всерьез.
Днем апрельским заветрены
Колки голых берез.
Облака поналеплены,
Одежонка бедна,
В ней навязли, нацеплены
Мудрых трав семена.
Жизнь никак не дотянется
До хороших рублей.
Обувь, чую, развалится
В черноземе полей.
Скажет мать: «Все в порядке», – мне.
Будет после труда
Стол с обжитыми лавками
И простая еда.

1991 г.

* * *

Об ушедших душа отболит ли?
Этот путь в царство божье не прост.
Пела голосом тонким молитву,
Наводила соломенный мост.

Скрыт туманами берег великий,
Но на пристани, где перевоз,
Проступали их тихие лики,
Что блины зеленящих берёз.

Ожидали, любили, просили,
И понятно лишь было одно:
Это нам, детям бедной России,
Отстрадать на земле суждено.

Будем нищими плакать над бездной,
Но бурьянника ветхая рать
Как всегда будет мёдом небесным
В дни суровые сердце питать.

1991 г.

Под кронами и облаками

Там, где в погоду, в непогоду
Спаситель нищенствует с нами,
Люблю закаты и восходы,
Под кронами и облаками.

Ночь тёмная пройдёт остудно.
Узор ветвей в предзимье чёткий.
И наступающее утро
Работает каминной топкой.

И я опять, опять мечтаю
Уйти в мой край, что сердцу ближе.
Где светлый дух в пути познаю
И церковь божию увижу.

Где в тихом поле странник встречный
Прошелестит судьбою робкой.
Где далеко – далёко вечер
Работает каминной топкой.

1997 г.

* * *

Весною постной мир природы светел,
В нём юность и виденье тонких грёз.
И день-деньской музычит свежий ветер
Сухими отшелушками берёз.

Ещё часы кукушка не кукует,
И как у птички – в сердце лёгких нрав.
И далеко до страстных поцелуев,
До шума листьев и купальских трав.

Унынья нет, не чувствуется тленья,
И старость станет не совсем страшна,
Когда вот так – блаженные селенья
В молитвах видит кроткая душа.

1993 г.

* * *

Позасохла трава да побита
 полянка,
Но цветет запоздало
 гвоздичка - травянка.
Цвет весенней любви,
 дочь зари и рассвета,
За порогом совсем отошедшего
 лета.
Нынче мною полны
 свод небесный и дали.
Отлюбилось. Как сено в зароды
 сметали.
И простилось. У времени –
 полное право…
Зеленеет по ровному полю
 отава.

1994г.

 С. Донбаю

Незабудки голубеньким снегом
На зелёном лугу вновь и вновь
Вопрошают: «Мы разве не небо?
Разве мы на земле не любовь?»
И прохладят любимым,
 далёким
С детских лет. Вот уже потому
Эту весть о покое высоком
Принимаю один к одному.
Здесь, где северный ветер
 наводит
Облаков необъятную мощь
И просёлок, петляя, уходит
В занавесы редеющих рощ,
Слёзы смоют безумство
 и важность…
Всемогущий! На лике земли
Ты прости и хоть в малую тварность
На исходе пути посели.
Незабудками, веточкой вербы
Наши души проклюнутся вновь,
Вопрошая: «Мы разве не небо?
Разве мы на земле не любовь?»

Весна в Берёзовском

Среди карьеров, и других веков –
В дождинках ранний мед цветущей ивы,
Лилово-розоватых кандыков
И трепетных подснежников разливы.

А там, где речку повернул откос,
Где жадность родила отвал ползучий,
Темнеют пихты в неводах берез,
И голосит из-под сугроба ключик.

И сходит жизнь. Не та, где я живу
Да и не та, что мне по ночам сниться.
А та, что током полнит тишину,
Которая должна была случиться.

1997 г.

Поле матери

Ветер песнь херувимов доносит.
Мама ниву обильную косит.
Взмах, другой. Полновесно ложится
Сноп-мужик, баба-сноп, сноп-девица.
И безмерно кругом поле славы.
Ни осота на нём, ни потравы.
 – Дай помочь, мама, руки умаешь.
А в ответ мысль пронзила: «Сваляешь!
Здесь урок мой, моё назначенье,
По любви, по уму, по терпенью».
Снова взмах, полновесно ложится
Баба-сноп, парень-сноп, сноп-девица.
Для тебя, мама, в полдень предлетний
Путь земной стал просёлком последним,
Где берёзы зелёною негой
Нависали над скорбной телегой.
И травы молодой сочный глянец
Полыхал огоньками купальниц.
Но в ответ снова, снова ложится
Парень-сноп, мужик-сноп, сноп-девица.
За плечами моими, страною
Встали люди, любимые мною.
Те, чьи души – живая водица,
Дорогие смиренные лица.
Я, возникший здесь праздным уродцем,
Протоптал слюдяные оконца.
 – Видно, след недозрелого едок, –
Осенило меня напоследок.
И до дома сойду по ложбинке.
Там, где тучи роняют дождинки.
С верой, что на земле возродится
Сноп-мужик, баба-сноп, сноп-девица.

2003 г.