Ирина Анастасиади

Детей талантливых ведут к успеху естественные силы. Я никогда не была талантливой. А была тщеславной и форсировала успех тайными и тёмными путями. Друзей у меня, можно сказать, не имелось. В куклы я не играла. Я торопилась жить. Я горела чёрным желанием знать. Я хотела почувствовать мысли на вкус.

Мне было пять, когда я научилась читать. Мне было семь, когда я нашла в папиной библиотеке «Жизнь ромейских пап» Лео Таксиля. И прочла книгу запоем. Так я открыла для себя мир тщеславия. И поняла, что нет у меня в жизни другого пути, как только стать знаменитой.

Иногда, я хотела стать писательницей, как моя бабушка. Иногда, генералом, как мой дедушка. Мысль, что мне придется убивать людей, меня не останавливала. Тем более, что «убийство» для меня было просто словом из лексикона взрослых. Такое же непонятное, как например, «страсть».Когда я думала об убийствах, то перед моим взором вставал Луиджи Борджия – с окровавленными руками и в камзоле,

расшитом драгоценными камнями размером с голубиное яйцо. Я, правда, голубиные яйца видела только на рисунке в книге Брема «Жизнь животных», но это выражение мне нравилось.

Представляя себя генералом, я даже видела перед собой этот луиджевский камзол. И я думала: «Вероятно для того, чтобы стать генералом, надо убить множество людей. Только как много? Может, существует определенное число?» И ещё: «Как следует убивать?» Ведь некоторые попадают в генералы, а некоторые – в тюрьму. И я решила, что подросту еще немного, разберусь с этим странным вопросом и тогда уже стану генералом.

Мне исполнилось восемь. Я перешла в первый класс. И по своей наивности решила, что теперь, когда мы стали настоящими учениками, а не какими-то так подготовяшками, нас начнут, наконец, учить, как развивать свои природные способности. Но вместо того, чтобы посвящать нас в тайны тщеславия, нам читали вслух народные сказки. Я скучала.

- Эта школа – для недоразвитых, – пожаловалась я дома. – Отдайте меня в школу для нормальных детей.

- Но это самая лучшая школа в городе, – обиделась мама. И, уже обращаясь к папе, добавила – Это ты во всем виноват. Забиваешь ребенку голову всякой всячиной.

И она многозначительно посмотрела на папу. Но он в этот момент читал и её взгляда вовсе не заметил. А только пробормотал в ответ своё обычное «угу». Тогда я решила вступиться за него и сказала:

- Ничем он мою голову не забивает.

- Ребенку учиться надо, – совсем не обращая внимания на мои слова, сказала бабушка. – А заумности могут и подождать.

Я ясно видела: в нашей семье взрослые не сходятся во мнении о моём воспитании. Бабушка считала, что главное – это привить мне хорошие манеры и дать музыкальное образование. И вообще, пыталась применить на мне те методы воспитания, что применяли к ней самой монашки в Заведении Святой Нины.

Папа делал упор на точные науки. Вероятно, он хотел сделать меня физиком, как он сам. Ну а мама требовала, чтобы я изучила как можно больше иностранных языков и посещала уроки тенниса и танцев. На эти самые танцы меня водили каждое воскресенье во Дворец Культуры. Французскому языку мама учила меня сама. Латынь вдалбливала в меня бабушка. А учительница английского языка приходила к нам два раза в неделю.

Мне самой нравились совершенно иные вещи: история, например, или рисование. Более всего же – литература. Но моего мнения никто не спрашивал. Делиться мне было не с кем. Я взяла толстую тетрадь и стала писать в неё то, что мне казалось важным. Вернувшись в школу после новогодних каникул, я сообщила своей подруге Дарье по секрету, что пишу книгу. Тайна стала известна на другой же день всему классу.

Мама зачем-то заявила учительнице, что это не книга вовсе, а заметки. Что-то вроде дневника. Обо мне она не подумала. Может быть, то, что я писала, для мамы и было дневником, но для меня это было моей первой книгой. Я даже обиделась на маму. Она прочла мою книгу, не спросив на это разрешения. Но еще больше я разозлилась на Дарью.

- Подруга называется! – с упрёком воскликнула я. – Разве я твои тайны разглашаю?

- Нечего было врать! – нагло заявила она в ответ.

Как будто дело было в том, что именно она разболтала классу: правду или ложь.

- Ты тайну мою выдала! – воскликнула я.

Мне было так больно, как не было ещё никогда в жизни.

Продолжить разговор с предательницей я больше не могла. И повернувшись к ней спиной, ушла в другой конец школьного коридора. Вообще-то мне хотелось бежать прочь без оглядки.

Но мои одноклассники могли вообразить, что я боюсь их недоверчивых взглядов. И именно тогда, я впервые подумала, что им никогда меня не понять. Потому что существует какая-то дьявольская разница в их взглядах и моих.

Всю перемену я простояла у окна, выходящего на старый двор жилого дома. Жильцы дома бегала взад-вперед по облезлой деревянной лестнице, ели, развешивали на верёвках бельё, стояли в очереди у единственного крана во дворе, кто с чайником, кто с зубной щёткой в руке. А я была одна. Я была предана. Я хотела стать знаменитой.

В обед я спросила бабушку:

- Как надо писать, чтобы стать знаменитой?

Бабушка сняла с носа очки и посмотрела на меня внимательно. Мне даже показалось, что она растеряна.

- Искренне, я думаю, – ответила она.

- Как это?

- Это значит – рассказывать о событиях так, как ты их понимаешь. Так, как ты их видишь.

- А если не видишь?

- Значит рано ещё писать.

- А что же мне тогда делать?! – ужаснулась я.

- Ну, не знаю. Например, читать книги, полагающиеся твоему возрасту.

- Но бабушка, – возмутилась я, – в книгах, полагающихся моему возрасту, не объясняют, как стать знаменитой.

Я хотела было рассказать ей про убийства. Но сдержалась. Убийство было моей тайной. И в эту тайну я никого не хотела посвящать. Подруги выдадут (у меня уже был горький опыт на этот счёт), а бабушка не поймет. Потому что бабушка никогда не хотела стать генералом. А главное, она никогда не мечтала. Хотя, двадцатилетняя ссылка вполне могла отбить у неё всякую охоту мечтать.

А с другой стороны, кто лучше неё знал об убийствах?! Ведь Сталина и Берия она знала лично. Они были соратниками дедушки ещё с 1912 года. А в 1937 году дедушку арестовали. И когда он отказался признать себя виновным в будто бы готовящемся покушении на Сталина, следователь расстрелял его в упор прямо на допросе.

Ну, а бабушку сослали в Казахстан пожизненно. Во всяком случае, именно таким был приговор. За что?! Я никак не могла понять. Она не была политиком. И тогда даже не писала книг. Но когда я расспрашивала об этом бабушку, она только косилась на дедушкин настенный портрет и испуганно прикладывала палец к губам:

- Тш – ш – ш!!! И у стен в этом государстве есть уши!

Я с сомнением рассматривала стены. Стены как стены! Ничего необычного. Пожалуй, нуждаются в окраске. Но, конечно, всё может быть… Может быть у этих стен и вправду имеются уши… где-нибудь в необычном месте…

Что же касается так и невыясненного вопроса об успехе, то папа, когда я попросила разъяснений на этот счет, изъяснился по этому поводу чрезвычайно туманно, запутывая меня в моих изысканиях ещё больше:

- Всю жизнь я учился делать вещи, которые другие делать не умели. Так я добился успеха.

«Но убивать умеют многие, – думала я недоумённо. – Так почему одни на всю жизнь остаются рядовыми, а другие становятся генералами и даже маршалами?» Бабушка сказала мне однажды, что Сталин послал на смерть миллионы людей. Больше, чем погибло в Советском Союзе во время Второй Мировой войны. Видно, за это он и получил звание генералиссимуса.

И тут снова перед моими глазами встал луиджиевский камзол. Но я помнила, что на мундире Сталина никаких драгоценностей не было вовсе. Да… есть над чем задуматься…

К счастью, в моём распоряжении имелся бабушкин архив. Она пользовалась им, когда в прошлом году писала о своей жизни с дедушкой. Тогда же она узнала имя человека, написавшего на дедушку донос. Этим человеком был любимый ученик дедушки в военном училище. Узнала бабушка и подробности доносов.

Узнала что, хотя, убив дедушку, его и объявили врагом народа, он сам не подписал ни одного лже-признания. И не дал ни одного имени предполагаемого сообщника. Следователь, расстрелявший его в упор, тоже был другом нашей семьи. Он жив до сих пор и занимает большую должность…

Впрочем, вот те фотографии, что я искала! Вот дедушка и Берия в ссылке в Баку – молодые, худющие и весёлые. Вот дедушка на веранде родительского дома, доверчиво улыбается в объектив. А это – дедушка в мундире комдива принимает парад на белом коне. Вот Сталин, прикалывающий к груди дедушки орден в Кремлёвском дворце.

Это уже интересно! Я вооружилась лупой. Драгоценностей на мундире Сталина не было. Зато были маршальские нашивки. Я была разочарована. Но ещё прежде, чем я решила, что следует предпринять для своих поисков, у входной двери затренькал звонок. В коридоре прошаркала бабушкины шлепанцы. Потом послышались радостные возгласы.

- Мария, это к тебе! – крикнула бабушка.

Оставив свои изыскания, я помчалась в коридор. «Кто бы это мог быть?» – думала я с радостным волнением. Меня ждало разочарование. Это была Дарья со своим папой. Она, вероятно, предполагала, что я должна ей обрадоваться. Ей, предательнице?!

Но святая обязанность хозяина дома – развлекать гостей. И так как Дарьиного папу увели в гостиную, я повела гостью к себе. Раз уж она пришла, то почему бы её не простить?

Я стала показывать ей мои марки. Дарья как-то кисло на них взглянула и, зевнув, стала смотреть в окно.

Тогда я включила ей магнитофон. «Иисус Христос – суперзвезда»! – объявила я. Дарья недоверчиво посмотрела на коробку из-под кассеты и заёрзала на диване. Либо она не верила, что опера с таким названием существует, либо не понимала современной музыки.

Но тут дверь открылась. Бабушка принесла ним чай с пирожными. Из столовой до нас донесся звон стаканов и оживлённый разговор. Им там было весело. Мне было невыносимо скучно. Вместо того, чтобы заниматься своими исследованиями, я сижу тут и пытаюсь развлечь человека, который и не мечтает о развлечениях.

Как только дверь за бабушкой закрылась, гостья вдруг заговорила:

- А ты задачи по математике решила?

- Да, еще днём, – ничего не понимая, ответила я.

- Дашь переписать?! – не то попросила, не то потребовала Дарья. – А заодно и сочинение по литературе.

Напрасно я себя обманывала. Надо было с самого начала догадаться, что к чему. Дарья приходит ко мне каждый день, чтобы списать у меня уроки. Но я об этом всякий раз забываю. И всякий раз думаю, что на этот раз, она пришла проведать меня. И каждый раз обманываюсь.

Дарья, между тем, освободила себе место на столе и стала переписывать. Я её больше не интересовала. Мне хотелось выгнать её вон, но обычаи гостеприимства этого не позволяли. Обдумывая своё дурацкое положение, я ела пирожное. Дарья писала.

Тогда я решила, что ей, в общем-то, всё равно, рядом я или нет. И перешла в библиотеку, отделенную от моей комнаты одной лишь дверью. Фотографии так и лежали на столе. Я взяла их в руки. Мне было грустно.

«Да, дедушка, – думала я, глядя в его чёрные горящие глаза, не повезло нам с тобой с друзьями. Тебя – твои отправили на тот свет, а меня мои – заставляют ненавидеть саму себя. За что? За то, что мы хотели быть знаменитыми. Так платят за успех?! О, теперь я поняла, почему бабушка хочет, чтобы я была обыкновенным ребенком!».

- Мария, что ты здесь делаешь? – удивилась мама, заглядывая в приоткрытую дверь.

И раздражённо поведя плечами, прошла в мою комнату. Когда она снова вернулась ко мне, я прочла в её глазах растерянность. Мы обе знали правду. Мы обе были воспитаны жертвами. Я поняла это только сегодня.

Вообще я многое стала понимать с сегодняшнего дня. Я как-то вдруг постарела. Ведь настоящая боль старит. Во всяком случае, именно так я чувствовала. И эта боль заставила меня взглянуть на всё, что происходило со мной до тех пор, совершенно иными глазами. Я даже перестала верить в то, что раньше казалось мне незыблемым.

Помню, в детстве, мне отчаянно хотелось, чтобы быстрее наступил коммунизм. Бабушка объяснила мне, что при коммунизме все люди станут жить богато и счастливо. И тогда я подумала, как это было бы здорово. Ибо вокруг я видела только нужду и страдание.

С тех пор, просыпаясь по утрам, я, первым делом, спрашивала:

- Ну что, коммунизм уже наступил?

И каждое утро бабушка отвечала:

- Нет, ещё не наступил.

- Ничего, завтра, – утешала я себя. – Завтра коммунизм победит. Потому что добро всегда побеждает.

Так проходили дни и месяцы. А мне уже было восемь. Надо было что-нибудь предпринять.

- Чего же мы ждём? – воскликнула я одним дождливым апрельским утром, всерьёз обидевшись на человечество. – Почему бы нам не собраться всем вместе, чтобы построить этот самый коммунизм?!

- Была уже однажды подобная попытка, – сказала бабушка и на всякий случай перешла на шёпот. – Но Ленин, а за ним и Сталин, исковеркали всю сущность коммунизма.

- Значит, надо устроить ещё одну революцию, – решительно предложила я.

- Твой дедушка тоже так считал.

- Вот видишь! – возликовала я, гордая собой.

Решения лежат на поверхности, надо только их разглядеть.

- За это его и расстреляли, – сказала она безо всякой интонации.

Я задумалась.

- Бабушка, Сталин был коммунистом?

- Да.

- А дедушка?

- Тоже.

Какие-то странные вопросы растревожили мое воображение. Взрослый мир пугал меня своей нелогичностью. Конечно, я понимала, что дома мне чего-то не договаривают, а в школе – просто лгут. И эта ложь была как ловушка.

Кажется, я собиралась продолжить эту странную дискуссию, но как раз в эту минуту тревожно зазвонил телефон. Бабушка подняла трубку.

- Да, это я, – удивленно сказала она. – Нет, не узнаю… Кто? Не может быть! Нина?! Неужели ты? Где же ты была все это время?

Никогда в жизни я не видела бабушку в подобном расстройстве чувств. Ведь моя бабушка – человек крайне сдержанный. А потому, увидев её искажённое лицо, я испугалась.

Взрослые думают, что мы, дети, ничего не понимаем в их взрослом мире чувств. Они ошибаются. Мы не сводим с них пристального, всепонимающего взгляда. И только из любви к ним делаем вид, что не замечаем, как они плачут, или, обидевшись, поджимают губы.

Услышав странные ответы бабушки, я поняла: то был не простой телефонный звонок. За ним стояла какая-то тайна. Говоря с этой таинственной Ниной, бабушка называла имена, которые в этом доме обычно произносились только шёпотом. Мне даже захотелось прервать этот разговор, чтобы спросить бабушку: кто эта женщина на том конце провода? Но я не спросила. У детей тоже есть свои принципы.

Бабушка промолчала весь день. Зато на следующий меня начали готовить к какому-то загадочному событию еще с раннего утра. При этом лица у взрослых были встревоженные.

- На праздники к бабушке приедет её давняя приятельница, – сказала мама, наливая мне чай. – Они не виделись почти десять лет.

- Десять лет? Тогда я ещё не родилась, – констатировала я, откусывая оладушек.

- Тетя Нина и бабушка вместе… сидели в лагере…

Так бы и говорили сразу! Но взрослые не любят прямых путей к тайне. Им все время надо свернуть на какую-нибудь горную тропку и плутать над пропастью. Уже по тому лишь, что именно маме поручили это деликатное дело, я должна была догадаться, что мои родители чего-то бояться.

Но за себя ли они боялись, или за меня, я так и не выяснила в тот день. Впрочем, было ясно, что происходит что-то необычное. Ибо, уже за обедом разговор пошел о том, как после дедушкиной смерти и бабушкиного ареста, маму взяла к себе бабушкина сестра – тетя Оля. А эта тема в нашей семье была непопулярна. Если об этом и говорили, то только шёпотом и озираясь по сторонам.

И впервые я услышала, что, оказывается, на тетю Олю систематически поступали доносы в НКВД за то, что она «держит в доме дочь врага народа». И всякий раз, после очередного звонка из Кремля, её муж, сам высокий чиновник НКВД, требовал выгнать маму вон.

Тётя выгнала его. Только после этого их жизнь осложнилась ещё больше. Во-первых, оттого, что тетю Олю сразу же после ареста дедушки выгнали с должности глав. врача, а на другое место её брать никто не хотел. А во-вторых, жить втроем на одни лишь алименты было невозможно. Тогда тётя Оля стала печь торты и продавать их в ближайшую кондитерскую. А она была уникальным хирургом.

Но тут на неё навалилась ещё одна неприятность: её муж пытался отсудить у неё ребенка.

- Царствие ему небесное, – сказала мама. – Очень уж я его ненавидела.

- Совершенно напрасно, – возразила бабушка. – Приютив тебя, он и Оля рисковали своей жизнью.

- А разве дядя Иван был против коммунистов? – спросила я, пытаясь прояснить для себя что-то.

- Он был коммунистом. И даже занимал важный государственный пост, – ответила бабушка. – Но тем большим он рисковал, приютив дочь врага народа.

- Вот так система! – вскричала я с возмущением.

- Не кричи! Тут виноват не коммунизм, а люди, – строго сказала бабушка. – Коммунизм – идея замечательная. Только вот к власти приходят неподходящие люди.

- Почему? – спросила я.

Мой вопрос повис в тишине. Вообще я заметила, что взрослые затрудняются отвечать даже на самые простые вопросы. Вместо этого, бабушка принялась рассказывать про свою Нину. Я слушала вполуха, думая о чём-то своем.

Так вот, оказывается, муж этой Нины был политруком в дивизии моего дедушки. В один прекрасный день обоих начальников арестовали. Причём, одного пристрелили в кабинете следователя, а другого расстреляли с помпой. Бабушку же и тётю Нину отправили в ссылку.

Я подумала, что в этой истории есть уязвимые места. Но спрашивать было страшно. Чем больше я узнавала о той жизни, тем страшнее становилось. Я просто продолжала слушать.

Моей маме повезло – её взяла к себе тётя Оля. А вот дети Нины попали в интернат. Когда же она, после двадцатилетней ссылки, вернулась в родной город, то тут же принялась за поиски сыновей. Выяснилось, что люди, усыновившие её детей, погибли во время войны, а следы детей потерялись.

Многие годы искала их Нины по всему Советскому Союзу. И бабушка помогала ей в этом. Тогда они были неразлучны. Но уже во время этих безрезультатных поисков у Нины стали проявляться какие-то странности. Потом она стала пропадать. То на неделю, то на месяц. И вот, не давала о себе знать целых десять лет!

История с загадочной Ниной заинтересовала меня настолько, что несколько дней подряд я не задавала бабушке своего неизменного вопроса о коммунизме. Инстинкт подсказывал мне, что эта старинная бабушкина приятельница поможет мне разобраться в вопросе с коммунизмом лучше других. Надо было только набраться терпения и ждать.

Когда, наконец, долгожданный день наступил, моё любопытство достигло апогея. Впервые, военный парад не доставил мне удовольствия. Даже когда командующий, стоя в открытом кабриолете, произнес в мегафон: «Товарищи военнослужащие, поздравляю вас с праздником Трудящихся!», и рядовые гаркнули: «Ур – р – ра!», я осталась совершенно равнодушной.

Хотя обычно именно этот момент парада и был для меня самым трогательным. Потому что в течение всех первых лет новорожденного советского государства, рядовые так же кричали: «Ур – р – ра!» моему дедушке. А он сидел на белом коне – элегантный и холеный, и глаза его сверкали гордостью.

Но сегодня всё было иначе. Сегодня я ждала Нину. Силком я тащила папу домой. Но как назло, нам всё время встречались папины друзья и сослуживцы. И почему-то всем им именно сегодня хотелось рассказать ему об успехах своих детей, о радикулитах своих родителей и о своих докторских диссертациях. Я изнемогала от нетерпения.

Но вот, наконец, мы добрались до дому и отворили дверь. В квартире пахло пирогами. Это мама орудовала на кухне. Я сразу учуяла запах её пирогов. Бабушкины пахли всегда по-другому. Из гостиной слышался приглушенный разговор. Не сняв плаща, я бросилась туда. И застыла на пороге. Слова приветствий не шли с языка.

- А вот и она, – сказала бабушка. И я поняла, что они говорили обо мне. – Ну, иди, познакомься с Ниной.

Я со страхом приблизилась.

- Совсем как мой Славик, – сказала Нина, неестественно качнув головой – влево и вверх. Её давно нечесаные волосы были похожи на воробьиное гнездо. И казалось, жили своей собственной, независимой от Нины жизнью.

- Славик? – растерялась я.

- Мой младшенький, – объяснила Нина. – Ему в этом году десять исполнится. Такой послушный мальчик…

Я уже готова была объяснить ей, что, во-первых, её сыну должно было исполниться, по крайней мере, сорок восемь, и что, во-вторых, он потерялся… Но тут, я увидела, как бабушка делает мне какие-то знаки и, на всякий случай, решила промолчать.

- Иной раз, мне становится просто страшно оттого, что я так часто оставляю моих мальчиков одних, – лепетала Нина. – Но я так боюсь оставаться дома. А вдруг они опять за мной придут?

- Кто? – спросила я.

- НКВД-ешники, – прошептала она доверчиво. – Не могу я больше шпалы таскать! К ним все время прилипают руки. Отдираешь, а на шпалах – куски мяса. – И она уставилась на свои руки. – И кровь не идёт. Замерзает.

Я тоже посмотрела на её руки. На первый взгляд, ничего особенного в её руках не было. Были какие-то рубцы и красные пятна. И у бабушки они имелись.

- Я думала, он у тебя, – продолжала между тем Нина. – Хотела…

- Кто?

- Берия. Он у вас всегда по воскресеньям бывает, – и умоляюще вскинула глаза на бабушку.

- Он придёт. Зашёл ещё с утра и увел с собой Сосо. Да ты не волнуйся! Они скоро вернутся. Просто пошли на футбольный матч.

Я хотела закричать: «Это тот самый матч, с которого дедушка уже никогда не вернется. Потому, что Берия сам проследил за его арестом, передав его в руки своим страшным помощникам. Я знаю, бабушка все это описала в своей книге!»

Но бабушка посмотрела мне в глаза. Серьезно. Как другу, от которого ждут помощи. И я промолчала, хотя не была с ней согласна. Почему бы не сказать Нине правду?!

Тут Нина схватила бабушку за руку.

- Смогу я упросить его, а, Люда? Пусть делает со мной что хочет, Василия только пусть не убивает. Как ты думаешь, я смогу?

- Сможешь! – ответила бабушка.

Тогда Нина залилась счастливым смехом.

- Ганя! – позвала бабушка домработницу. Принеси нам, пожалуйста, чаю!

Мы сидели за огромным ореховым столом и пили чай. За этим столом свободно помещаются двенадцать человек. Но нас было трое. Мы пили чай и молчали.

Вдруг Нина сказала:

- Помнись, Люда, как мы остановились под Гори? Там как раз деревья были свалены. Конвоиры разрешили нам на них посидеть. И я вырезала черепком на бревне: «Жива. Люблю… Отправлены в неизвестном направлении. Дети….» Люда, а ведь они этого никогда не прочтут!!!

И заплакала, склонив свою голову-гнездо на аккуратное бабушкино плечо. Плакала тихо. Светло. Только беззащитные плечи её мелко-мелко вздрагивали. Её маленькая рука с почти незаметными шрамами комкала цветастый шейный платок. А бабушка гладила её по щеке и твердила: «Прочтут, Ниночка! Обязательно прочтут!»

С того самого дня я перестала ждать наступления коммунизма. Не спрашивайте почему. Просто перестала и всё.

© Ирина Анастасиади