Игорь БЕЗРУК
 
Услышав долгий пронзительный звонок, я открыл дверь и замер на пороге от удивления. Передо  мной,  сияющая   и  счастливая,  стояла Марина. Поначалу я и слова не мог из себя выдавить.  Неужели  это действительно она? Нет, ущипните  меня  кто-нибудь – я  сплю   или брежу? Но, кажется, так оно и есть: передо мной Марина. Вот её светло-каштановые волосы, запоминающаяся обаятельная улыбка, несравнимый  прищур   глаз,  от  которого   многие теряют голову.
– Марина, – наконец выдавил я из себя, – скажи мне,   что  это  не ты, что это мираж. Не хочу даже прикасаться к тебе.
– Зря, – продолжая улыбаться, кокетливо ответила Марина. – Ты можешь меня даже поцеловать и,  как раньше, пожать руку.
Марина протянула  хрупкую   ладонь,  которую  я,  как болван, лихорадочно затряс, растерявшись.
– Ну, – взяла она на себя  смелость, –  ты   так  и  будешь   держать меня на пороге?
– Ой, что ты, что ты, заходи. Конечно же!
Я впустил её в прихожую, а сам побежал скорее скатывать свою холостяцкую  постель. Сегодня я как никогда встал позднее обычного. Вернее, Марина меня разбудила. 
Я извинился за беспорядок и открыл форточку, чтобы выпустить чад длинной угарной ночи: почти до самого утра мы с друзьями писали преферанс и дули пиво.
Марина прошла в гостиную, снисходительным взглядом окинула батарею скучившихся  под журнальным столиком пивных бутылок и слегка улыбнулась:
– Ты все такой же, Серегин.
Я развел руками, но она уже переключилась на книжный шкаф. Коснулась  пальцем одной из книг, провела по корешкам до последней в ряду книги и остановилась у статуэтки Ники Самофракийской, скромно приютившейся на полке.
– Ты убрал мою фотографию, – произнесла она задумчиво.
В самом деле, когда-то её фото заслоняло Нику. 
Я  опустил голову:
– Начистоту?
Она посмотрела на меня. Я на неё. И не отвел взгляда.
– Мне хватает и воспоминаний.
Она вдруг оживилась, расправила плечи.
– Итак, какую программу ты предложишь мне сегодня?
Это была её старая фраза. Фраза, к которой я за два года наших встреч так привык.
– Программа обычная, – решил сымпровизировать я, – с утра завтракаем в «Парусе», потом едем кататься в парк на каруселях, затем – кино, после фильма – ужин в «Трех пескарях» и вечером – прогулка по городу. Ночной трамвай, как прежде, увозит тебя домой, я растворяюсь в темноте и снова жду твоего звонка на ночь.
– Неплохо. – Она довольна. Ее высокий чистый лобик больше не бороздят морщинки задумчивости. – Только в этот раз растворяюсь в темноте я, и ты не ждешь, как обычно, моего звонка.
Я не удивился: Марина всегда была непредсказуема.
– Договорились.
Я стал собираться. Принял душ, побрился, почистил зубы. Рубашку и брюки она взялась выгладить сама: «Хоть раз за тобой поухаживаю». Я не возражал.
Через час выбрались в город.
– Удивительно, как ты еще не забыла мой адрес? – сказал я, как только мы сели в троллейбус.
– А почему я должна была его забыть? – спросила она. – Мы ведь с тобой друзья.
«И то так», – подумал я, всё еще пребывая в неведении относительно причины неожиданного визита Марины.
Всю дорогу до центра мы болтали о пустяках. Я всё не решался спросить, как она сейчас живет, поинтересовался только, не вышла ли замуж.
– Еще нет, – сказала Марина, и я этим удовлетворился.
«Парус» был нашим любимым кафе. Здесь аппетитно готовили, без задержек обслуживали, крутили негромкую лирическую музыку, которая нравилась обоим. Нам не приходилось облюбовывать единственный – «наш» – столик. Это выглядело бы картинно. Мы всегда садились за свободный. 
Выбор блюд оставлял желать лучшего. Да и цены с прежними стали несравнимы. Но Марине я мог сделать подарок. Для старых и добрых друзей мне никогда ничего не было жалко.
Мы заказали жаркое, несколько салатов, напитки, по граммульке коньячку – как в прежние времена. 
Я нашел Марину похорошевшей. Её некоторая прежняя девичья угловатость исчезла, остроты сгладились, взгляд несколько затуманился. Мы не встречались, кажется, с полгода. Или чуть меньше.
– Чуть больше, – поправила она. 
Значит, минуло целых полгода, как мы расстались. Марина тогда неожиданно чего-то испугалась. Наших отношений, чувств? Я не пытался доискаться сути, принял всё, как есть. Даже не стал спрашивать, почему; не стал кусать локти, – слишком часто я терял, слишком знакомы были мне эти чувства. Надеялся до последнего, что мы с Мариной останемся друзьями. Так оно и вышло. Вот она вновь передо мной. Мы, как и раньше, сидим друг против друга, болтаем о всякой всячине и вспоминаем былое. Она не спрашивает меня о моем настоящем, я – о её. Тихо играет музыка, по кафе плывет легкий шум, звенит посуда, с улицы к нам иногда врывается мерный стук трамвая – возле кафе трамвайная линия делает крутой поворот.
После кафе побрели в парк. Там бездна народу. Почти у каждого аттракциона очередь. Пристроились к хвосту одной из них. Я пошел за мороженым. Слегка подтаявшее, оно капает, пока я его несу.
– Осторожнее, – как и раньше, предупредил я её.
Марина улыбнулась, взяла один вафельный стаканчик и, отстранившись, начала слизывать его белоснежный наполнитель, забавно оттопырив при этом мизинец. На ней белая блузка и черная со складками гипюровая юбка. Я дал ей свой платок. Она вытерла губы. 
Вот и наш черед. Мы сели в железную люльку и стали медленно подниматься. «Чертово колесо» – её любимый аттракцион. «Обожаю на всё смотреть сверху», – говорила она раньше. Может, теперь её мнение изменилось, но, пока мы поднимаемся, она, как и прежде, восторженно смотрит вниз, иногда бросает на меня благодарный взгляд. Чему она радуется, можно только догадываться. В ее глазах я всё такой же неугомонный; как и прежде, неудержимый. Расскажи сейчас, что за эти полгода  меня словно подменили – не поверит. Скажи, что я стал замкнут и угрюм – наверняка рассмеется в лицо и скажет: «Не наговаривай на себя». Но время неумолимо, и душа моя застыла в том, прошедшем полугодии. Почему – я и сам не могу сказать определенно. Но вот Марина позвонила в мою дверь, и всего будто и не было: бесконечных пустых осенних вечеров, стылой зимы, щемящей от одиночества весны – ничего! Вошла – и будто только вчера расстались, только вчера ненадолго простились…
С самой верхней точки вид на самом деле обворожительный. Парк утопал в зелени, многоэтажки на горизонте казались игрушечными, люди внизу забавными. Мы любовались картиной раскинувшегося перед нами города и пестротой праздно снующих внизу крохотных фигур. Я был необыкновенно весел и говорлив. Марина тоже была в настроении: часто смеялась, игриво охала, когда наша люлька неожиданно резко вздрагивала или останавливалась, лукаво наклоняла набок голову или подтрунивала надо мной, как прежде.
Наблюдая за Мариной, я находил, что снова влюбляюсь в неё. Вернее, ловил себя на мысли, что любил её всегда: и когда встречались, и когда она ушла от меня, и когда её не было со мной. Я словно возвращался назад. Не было ни долгих шести месяцев разлуки, ни нашего нелепого прощания, ни моих банальных вопросов в пустоту: «Почему?», «Из-за чего?», «Как так?». Марина снова была здесь, со мной, я мог касаться её руки, смотреть на неё, слушать, любоваться…
В кино, как и раньше, мы сидели на одном из задних рядов. Марина нежно жалась ко мне, горячо сжимала мою руку, долго целовала. Ужинали в «Трех пескарях», танцевали.
Поздним вечером я довел её до трамвайной остановки на Шевченко. Прежнюю, на Свердлова, убрали. Всё-таки что-то изменилось. 
Марина страстно, будто прощаясь навсегда, прижалась к моим губам, потом оторвалась и сказала:
– Я очень счастлива, что снова увидела тебя.
Ярко светящиеся окна трамвая скоро скрылись за поворотом в темноте. Я возвращался домой в полном недоумении, так и не осмелившись спросить, зачем она приезжала. Неужели это было продолжением нашего романа, возвращением прежних чувств? Хотелось верить.
Однако больше я её не увидел.
Через пару месяцев, случайно встретив нашу общую знакомую, поинтересовался судьбой Марины.
– Как! – удивилась она. – Ты ничего не знаешь?
– Ничего, – ответил я, не менее удивленный и заинтригованный.
– Она же вышла замуж!
– Давно? – спросил, пытаясь скрыть волнение в голосе.
– В июле, – сказала подруга Марины, – кажется, пятнадцатого или шестнадцатого.
Неделей позже того самого дня, как Марина позвонила в мою дверь. 
Зачем?