Олег Петраков
 Повесть о детстве (окончание)

Львовский сельскохозяйственный техникум
В 1954 г. я поступил в Львовский с/х техникум. Когда я написал о своем детстве, то совершенно упустил тот факт, что я в своем дворе, по внутреннему наитию, посадил два фруктовых дерева. Этот факт видно стал для меня очень важным. Природу и фрукты я любил, - не было в округе сада, куда бы я, не лазил с пацанами. Факультет был выбран плодоовощной. Благо экзамены не нужно было сдавать, - был недобор юношей. По дороге в техникум, я случайно поймал воробья, и выпустил его на первом же уроке. В школе был бы сорван урок, а здесь сидели ребята и девчонки постарше, которые просто не обратили на это внимание, и даже не засмеялись. Наш классный руководитель, Елизавета Антоновна Сосновская, тихо спросила: ”Кто это сделал?” при этом она многозначительно посмотрела на меня. Я понял, что она обратила внимание на мою тройку по поведению в аттестате, и дает мне шанс. Я сразу встал. Она меня предупредила, что если еще раз повторится шалость, - она вызовет моих родителей. Я сразу все понял, - детство осталось позади. За четыре года учебы, мои родители, не знали, где находится этот техникум. В техникуме я получал стипендию, к нам относились, как к взрослым, и можно было уже курить, хотя мне было 14 лет. Однажды дома, мама у меня в кармане нашла пачку папирос "Север”, и сказала, - хочешь курить эту гадость - кури, но не прячься. Больше я эту гадость в рот не брал. Я помню, как я собирал 3 месяца стипендии, и мама купила мне часы, только через пол года, - в магазине надо было ждать очередь, - продавали по записи. Сколько было радости и гордости, - иметь свои часы, за свои деньги.
Елизавета Антоновна Сосновская – наш классный руководитель, была мудрой женщиной, и нашла ко мне подход. Она начала меня хвалить за работу на практике, а практика у нас была одна неделя в каждом месяце, - мы ходили по очереди, то в теплицу, то на ферму, то в сад, и так целый год, и всю учебу в техникуме по всем специальностям.
А как я гордился, когда меня приняли в комсомол, - моих сверстников в школе еще не принимали. Если на 1 курсе у меня были почти все тройки, то потом по специальностях появились 4 и 5 .Учился я нормально, а по механизации с/х получил грамоту, - мы сами разобрали с Богданом Дмитриком, и собрали колесный трактор. Помню однажды летом 1955г. мы работали на току. Работа адская - грохот молотилки, и нужно беспрерывно подавать наверх вилами снопы. Сил уже не хватало, бросить работу - сдаться я не мог, и тогда я, в сноп засунул половинку кирпича. Раздался грохот, и молотилка встала. После ремонта нас собрал бригадир и сказал: ”Что я не буду разбираться, кто это сделал, но раньше за это полагалась тюрьма, как за вредительство”. Мы отдохнули, и начали снова работать. Правда, он начал делать ,уже перерывы в работе. Когда я приехал домой из села, где проходил практику, я как-то резко почувствовал насколько окреп физически. И когда меня хвалили, я понял, только так, я смогу себя проявить, и уже без грамоты или благодарности с практики не приезжал.
У меня, как и у любого пацана, в те времена, был немецкий штык-нож в ножнах, - нас послали в колхоз на практику. Однажды я с моим товарищем Богданом Дмитриком гуляли поздно вечером по селу, и вдруг нас окружили местные пацаны, их было восемь человек. Мы с Богданом достали наши ножи, у него был тоже штык. Местные с криком «Львивськи батяры» разбежались.
И вот, я дома готовился ехать в село на велосипеде. Достал в подвале штык, спрятал на поясе под куртку - он был такой большой, что я не мог согнуться, и вышел на улицу. В это время на улице была драка здоровых мужиков. Приехала милиция, и их забрали, а меня взяли свидетелем. В милиции начали всех обыскивать, и дошла очередь до меня. Милиционер, вдруг вспомнил, что я свидетель, и меня совершенно обалдевшего, оставили в покое. После подписания протоколов меня выпустили, - я дошел до первого мусорного ящика, и этой дряни больше не носил.
На втором курсе, осенью, мы поехали в село работать. Нас было 5 ребят, жили мы дружно и никогда не ругались. Была холодная и дождливая осень. Мы промокали, а одежда не успевала высохнуть, потом надевали влажные робы и ботинки. Нас каждое утро, еще в полной темноте, будил молодой лаборант, а спали мы в одной комнате на нарах, света не было. Он приходил в 7 ч утра и гнусным голосом орал» До роботы» и сдергивал с нас одеяла. Мы его ненавидели тихой ненавистью. Однажды утром, я проснулся рано, все спали, я взял мокрый ботинок и лег. И когда он пришел нас будить, и только открыл рот, я метнул этот ботинок. Он заткнулся и вышел. Пришел поздно, с перевязанным лицом. Я ему подбил глаз и выбил 2 зуба. Я никому ничего не рассказал. Все ему сочувствовали, в том числе и я. Он нам сказал, что упал в темноте. До конца практики, он к нам присматривался, пытаясь вычислить, кто это сделал, но не смог. На работе я не сачковал, приступал к работе первым, уходил последним. Больше к нам рано утром он не приходил, к удивлению наших ребят.
На третьем курсе нас задолбал практикой по животноводству преподаватель, особенно доставалось мне и Сергею Петрову (преподаватель, да и аспирант, был местные и нас не любили) Во время дежурства на ферме корова, только задирала хвост, а мы уже бежали с лопатами, если не успевали во время убрать, могли получить клизму. Однажды я на ферму пришел раньше всех. Смотрю в окно, - идет в далике преподаватель в шляпе, а за ним наша группа. Я быстро ставлю ведро с жидким навозом на приоткрытую дверь (в детстве я уже это проделывал со злой дворничихой), и через окно, бегом по оврагу с другой стороны, догоняю группу. Когда ведро с дерьмом упало ему на голову, я был вместе с группой. Его лысину спасла только шляпа. Он был весь в дерьме, и шляпу ему пришлось покупать новую. Меня вычислить не смогли, так как я молчал, как рыба. Вы бы видели, с какой опаской он стал приходить на ферму, и нас больше не трогал. Я их, педагогов, тоже воспитывал. На четвертом курсе я пошел тренироваться в секцию классической борьбы. .Тренировался я пол года, и никому об этом не говорил. Однажды в аудитории, на перемене мой сокурсник, здоровый хлопец, Ромка Дубовец, начал ко мне приставать, а в нашей группе я был самый слабый, и к его сильному удивлению, я провел прием (перебросил через бедро). После этого больше никто ко мне не приставал. В армию я ушел с 2 разрядом по классической борьбе.
У нас в техникуме военную подготовку проводил военрук. Он был среднего роста, худой с непроницаемым лицом, и с глазами со стальным блеском. Был он неразговорчив и никогда не улыбался. На практику, в село, мы поехали с ним. И вот, однажды, в клубе показывали фильм, а надо сказать, что тогда в зале все курили, громко разговаривали, матерились, и когда что-то происходило на экране, свистели и кричали. Фильм показывали так: - вначале прокрутят одну кассету, потом ее перематывают, и показывают вторую и т.д. Во время перерыва, один из местных, ударил без причины нашего учащегося. Наш военрук зажег свет в зале, и поднял двух мужиков - это были трактористы, они вели себя вызывающе(были выпивши). Один из них был детина, ростом почти 2 метра, он сразу, неожиданно, ударил его в солнечное сплетение, а когда тот начал сгибаться, взял его на кум пол (ударил своей головой ему в подбородок), и полностью вырубил. Второго, молниеносно, ударил в пах ногой, и его головой об свое колено, - они лежат. За тем последовала команда, построится около сцены, от этой команды и у меня пошли мурашки по коже. Все мужики стояли у сцены, а он шел и бил каждого третьего в лицо. Каждый, кто видел его глаза, – понимал, - это пришла его смерть. Я таких бешеных и яростных глаз никогда не видел. И когда сейчас, я вижу, американские боевики с ужасными ударами, а потом, после драки все они занимаются еще и сексом, то просто они не видели в драке нашего военрука. Тот мужик, которого он страшно ударил, три дня лежал, и не мог встать, а другой, которого он ударил в пах, - больше не занимался сексом, наверное, до конца своей жизни. Сельские жители были в состоянии паники, когда он просто к ним подходил. Больше в этом зале не курили и не матюкались. Потом мы узнали, что в самом начале войны в дом, где он жил, попала бомба, и погибли его родители, жена и двое детей.
О войне он нам рассказывал совсем не так, как тогда о ней говорили. Он говорил, что уже в 43г. с разведки всегда нужно было возвращаться полным составом, иначе всех допрашивал в отдельности Смерш. Это делали для того, чтобы кто-то не перебежал к немцам. И если наш разведчик погибал, его нужно было нести на себе. И он рассказывал, что если при пересечении немецких окопов или в тылу кто-то начинал трусить, он лично ножом приканчивал труса и прятал в кустах, чтобы потом забрать к нашим. Лично ему пришлось убивать своих 5раз, пока у них не собралась группа отчаянных разведчиков. Это были в основном почти все бывшие зэки. Однажды они нарвались на спящую немецкую роту. Ножами втроем, в тихую, всех кончили, захватили знамя дивизии, полковника и документы. За это он получил орден Ленина, а их у него было 3 шт. Когда наши войска вошли в Германию, разведчики были впереди. И если ему приходилось увидеть в подвале немцев, - для него не имело значение военные это или гражданские, - граната всегда под рукой. Никакой пощады врагу. Немецких мальчиков он не спасал. Будучи, выпивши, он нам рассказывал, с такими эмоциями, что не поверить, было нельзя, и кому-то рассказать об этом тоже было нельзя. И вот через 50 лет я получил подтверждение тому, что он говорил правду. В этом я не сомневался, - знал, этот человек не врет. Оказывается, были случаи мародерства и неоправданной жестокости наших войск среди гражданского населения в Германии. Были соответствующие приказы вплоть до расстрела наших военнослужащих, но разведчики были впереди, и на них эти законы не действовали.
Я не мог забыть нашего военрука, и то, что я видел, не прошло бесследно, и когда через много лет, пришел мой час, я знал с кого брать пример. Однажды в 2 часа ночи я от своего Львовского школьного товарища Г. Колобова (он переехал, как и я в Киев), и жил на Борщаговке, возвращался на Чоколовку, напрямик через ж.д. путь. Спускаясь с ж.д. насыпи, я прихватил на всякий случай, заранее приготовленный стальной прут. Когда я вышел на ж.д. путь было темно, и вдруг, навстречу мне внезапно вышли двое мужиков, и напали на меня, а у одного из них в руке что-то блеснуло. Я побежал, для того, что бы, они не напали сразу вдвоем. Сказать, что не испугался, - не могу, но когда я развернулся и атаковал первого, что был ближе, страха уже не было. Хруст сломанной ключицы я услышал, и он упал. Я кинулся на второго, он закричал: «Мы шуткуемо» Со всей силы я ударил его по руке, в которой был нож. Руку я ему перебил, нож зазвенел по рельсу. Он сильно закричал. И вот тут я сильно испугался, не их, нет, а неистребимому желанию бить и бить их этим прутом. Я убежал. Долго я не мог придти в себя, у меня дрожали руки, и всего меня колотило от ярости.
Когда мы окончили техникум, нашего военрука арестовали за драку с убийством и посадили на 10 лет. Больше я об этом человеке никогда не слышал, даже забыл его фамилию. После окончания техникума меня забрали в армию.
Служба в армии.
Учебный батальон 14 ноября 1958.г.
В армию я попал в учебный батальон, который находился в Винницкой обл. Нас готовили командирами взводов для стройбата. После того, как нас помыли в бане, переодели в солдатскую робу и построили на плацу, - командир батальона полковник-фронтовик сказал следующее: »Тот, кто с отличием закончит учебку, получит отпуск на 10 суток домой». Я тут же даю себе клятву, о том, что я это сделаю. И вся моя дальнейшая служба в этой части была подчинена этой идеи. Это оказалось очень трудной задачей, так как, мой сержант со своими 7 классами меня невзлюбил, и ненавидел с начала и до конца службы, за мой энтузиазм и проявленную активность. Меня сразу вызвал к себе замполит, и назначил редактором стенной газеты роты. Этому в учебке предавалось большое значение. Во время учений мне приходилось, с солдатом Славой Онищуком, который имел хороший почерк и хорошо рисовал, выпускать стенную газету, Я в библиотеке взял все подшивки журналов "Крокодил" и «Перец», и пытался что-то сделать. Стенная газета нашей роты всегда была лучшей в батальоне. Однажды мы готовили газету и разговаривали. Напротив висело зеркало и я, случайно, увидел, что к нам крадется наш замполит, известный демагог и сек сот, мы его терпеть не могли. Это он обычно всегда подслушивал, подглядывал и закладывал начальству. Я пишу записку об этом, показываю Славке, и говорю: » Я, наверное, после службы в армии подам заявление в военное училище, и мечтаю стать таким офицером, как наш замполит, - умным и прекрасным человеком - блестящим командиром, - он для меня пример во всем». Слава меня поддержал. В тот момент . я сам не знал . зачем это говорил ,это была шутка, но знал, чем грубее лесть, тем лучше она понравится. Через месяц мои родители получили письмо от командира части: » О преданных сыновьях своей Родины, которые честно и самоотверженно служат на благо СССР» Мне в учебке пришлось служить с родным братом, просто мама написала письмо в Прикарпатский военный округ, и его перевели ко мне в часть. Мне служить сразу стало труднее. Сержант тоже его невзлюбил, т.к. мой брат, окончил строительный техникум. Всегда читал газеты, и был в курсе всех событий в стране. Это письмо на родину помогло мне закончить, сержантскую школу с отличием.
А армию я страстно ненавидел, до дрожи, иногда, ночью, до слез. Ненавидел весь распорядок дня, переклички, проверки, ночные подъемы, строевая, бег в противогазах, марш броски, при которых все время повторяли: »Ядерный взрыв слева, мы падали в грязь направо, руками закрывали голову, наверное, чтобы не вылетели мозги», или «Ядерный взрыв справа»,- как будто это могло нас спасти. А однажды ночью, дежурный по части нашел под кроватью бычок от сигареты. Мы ночью всей ротой с носилками, в которых лежал этот бычок, с лопатами бежали 5 км, выкопали яму 3+4 глубиной 2м, и похоронили бычок. А когда я случайно проговорился, что ненавижу наряд по кухне после бани - потому что, потом воняет помоями от белья целую неделю. Сержант назло, всегда на другой день после бани, посылал меня на кухню. А на кухне, если дежурному по части не понравится, хоть одна вымытая миска - вода ведь была теплая. Ударом ноги, он опрокидывал все миски на пол, и заставлял перемывать всю посуду. И ночь была без сна. А сержант с утра до вечера пытался меня достать. Это он говорил: »Армейским уставом я могу довести до штраф батальона любого солдата». Но со мной у него не проходило, он даже заставлял меня в личное время просить разрешение выйти из казармы в туалет. И я строевым шагом, в казарме, подходил к нему, и, обращаясь громко, чтобы слышали все в роте, просил разрешения пойти в туалет, а он сидел пощипывал, свои усы и думал, пускать меня или нет. В роте все хихикали, я это делал без улыбки, выставляя сержанта самодуром. Потом вмешался старшина, и отменил это кино. Зато рано утром, когда он спал, я ему в сапог бросал монетку или камешек, и во время утренней 6 км, пробежке наблюдал за ним. Он бежал впереди, потом начинал хромать, подбегая к казарме, уже сильно хромал, а потом удивлялся, откуда туда попала монета, если карманы целые, и только я один, с радостью знал, в чем дело. Перед смотром боевой подготовки, он однажды заставил меня красить зеленой краской жухлую траву перед казармой, я с энтузиазмом взялся за эту работу. Чем более дурацкую работу он поручал, тем больше энтузиазма я испытывал. Мимо проходил командир части, для того, чтобы он обратил на это, что я делал внимание, я обратился к нему по личному вопросу, а потом он меня спросил, а что вы делаете т. рядовой? Я объяснил, что выполняю приказ сержанта. Он его вызвал, и хорошо вздрючил при мне, к моей большой радости.
Я все время напряженно думал, чтобы такое придумать, чтобы всю эту часть поставить на уши. И вот однажды, дело было летом, стояла несусветная жара, меня послали в пищекомбинат, он был за забором нашей части, мне надо было что-то спросить, и я вышел из помещения, и зачем-то зашел за угол пищекомбината, и увидел 5 ящиков вонючих, протухших дрожжей. Рядом за забором был наш солдатский туалет. Я надломил доску около него, и подтащил ящики к сломанной доске. Ночью, а это было, с пятницы на субботу я пошел в туалет (дневальный кемарил). У нас перед казармами был плац, на котором мы занимались строевой подготовкой, а чуть выше стоял туалет, который еще не разу не чистили, а за забором пищекомбинат. Я отогнул доску, вытащил ящики, и равномерно утопил их в туалете. Быстро вернулся в казарму. Дальше происходило следующее: к утру из туалета вынесло полы с отверстиями, каждое отверстие называлось очком. И туалет начал напоминать вулкан, из которого, пульсируя, переливалось содержимое прямо на плац, а потом к казармам, и к столовой, которая находилась ниже казарм. Нас быстро заставили копать траншею, что бы, дерьмо не растекалось. В начале было совершенно не понятно, что происходит. Мухи, в невероятном количестве, появились со всей округе. Строевая подготовка была сорвана на 3 дня. Воняло в казармах и столовой. Все было в дерьме. Везде сыпали хлорку. Ассенизационной машины не было, ее вызвали, но она приехала только вечером. Дерьмо лопатами грузили в ведра, но не было куда выливать, только вечером мы все убрали. Я был в полном ужасе, и одновременно в восторге. В ужасе потому, что если бы узнали, что это сделал я, то точно б меня утопили в дерьме свои же солдаты. Я сам кричал, что этого гада надо утопить. Только когда старшина нашел упаковки от дрожжей, - стало все ясно. Потом, когда наш комбат построил нас на 4 день, то он сказал: » Что только враг с изощренным мозгом мог такое сделать, - сорвать военную подготовку» Я стою и думаю, если бы здесь была бы моя школьная учительница, она сразу бы меня вычислила. Этот случай помог мне выдержать все, что выпало на меня, - все придирки, все армейское хамство уже воспринимал с легкостью. У меня как - будто выросли крылья. В душе был праздник. Даже своему брату я ничего не сказал.
А потом был случай, - мы с братом несли службу в караулке. Я только сменился с поста и чистил карабин, а мой брат спорил с одним солдатом по фамилии Ярощук, сержант сидел в углу. Вдруг Ярощук ударил моего брата в лицо. Я сразу передернул затвор, и приставил карабин к его груди. Сержант оцепенел, а потом потихоньку начал уговаривать меня, чтобы я опустил карабин, просто он не знал, заряжен ли он. Ярощук был в шоке. Потом я опустил карабин, и сержант, испугавшись (потом я узнал, что этот скандал спровоцировал он, ненавидя меня и моего брата) запретил кому-либо говорить об этом случае.
Через два месяца наш батальон ехал в эшелоне в г. Калугу, где мы проходили практику по строительным работам. По дороге на одной из станций, нас кормили обедом. Брат взял в два котелка кашу, а я взял в котле две кружки, только что кипевшего чая. Ярощуку не хватило чая, и он начал выхватывать у меня одну кружку. Брат начал ему объяснять, что это его чай, а он без разговора, снова его ударил в лицо, он был здоровый наглый детина с красной рожей. Я без всякого предупреждения две кружки кипятку, выплеснул ему в рожу. Раздался дикий крик, - лицо у него сразу пошло крупными волдырями. Его тут же направили в медпункт, а меня забрали в штабной вагон. Командир роты начал составлять рапорт, и предупредил, что мне грозит дисциплинарный батальон за жестокость к своему товарищу. Я потребовал вызвать своего сержанта, и в его присутствии, рассказал ротному о случае в караулке и предупредил его, что следующий раз буду стрелять, если еще раз ударят моего брата. Ротный, бывший фронтовик, взялся за голову, ему только не хватало неприятностей. Из медпункта привели перевязанного Ярощука, и ротный ему пообещал, в ярости, за то, что он второй раз распускает руки, немедленно оформить на него документы в дизбат, если он будет жаловаться. Сержанта пообещал разжаловать, если такое повториться. На этом дело прекратили. Долго Ярощук ходил с облезлой рожей, а меня боялся как огня.
Однажды осенью был такой случай. Я ночью вышел по надобностям из казармы. Шел дождь, и было холодно, вижу, в 1 роте зажегся свет, а я служил в третьей роте, и понял сейчас будет «тревога». Бегом в казарму, там было темно, дневальный кемарил. Я быстро поменял местами в своем взводе всем сапоги, зная, кому поставил свои, и лег. Через 5 минут - «Подъем» «Боевая тревога». Можете себе представить, что начало твориться во взводе, ведь сапоги я поменял и своему сержанту. Свои нашел быстро, а остальные долго искали. Наш батальон стоял на плацу, и ждал наш взвод. Сержант получил выговор с занесением в личную карточку. Командир был в ярости. Он кричал: »А что если бы была война?» Я был отличником боевой подготовки. Для того, чтобы сдать норматив на перекладине (подтянуться 12 раз), я тренировался утром, днем, и вечером, лучше всех знал устав, и подумать на меня никто не мог.
Однажды рядом с нашей частью в овраге нашли несколько снарядов и мин. Приехали минеры, и в нашей караулке их обезвредили. Я совершенно случайно зашел в караулку, там никого не было, - минеры ушли в столовую, а в углу стояло ведро с порохом. Я набрал 3-х. литровую банку из - под томата, без крышки, пороха, и, прикрыв шинелью, которую нес в кап терку, пришел в казарму. На дверях стоял старшина, и мне пришлось занести все в каптерку. Банку с порохом, я быстро и не заметно, поставил в угол за занавеску. Шинель повесил на вешалку и вышел. Когда старшина ушел, я вызвал из каптерки каптенармуса, и хотел его куда-то послать, и незаметно забрать банку. В это время, в майке и кальсонах в каптерку зашел сержант, который был на разминировании. Он там закурил. В это же время в казарму пришел командир роты, и сержант бросил окурок в угол, и попал в банку. Хлопок был сильный, а вспышка очень яркая, - в каптерке вынесло окно и распахнуло двери. Глаза сержанту спасли очки. Ротный и каптенармус, не поняли что произошло, но когда из кап терки вышел сержант, и снял очки и майку, хохотали все: ротный, пришедший старшина, каптенармус и я. Майка отпечаталась на его теле, под ней было белое тело. Под очками кожа была тоже белой, а весь он был черно - серый, как негр. Глаза у него были совершенно безумные, - он не мог понять, что произошло. Потом он получил клизму, за то, что первое - курил в неположенном месте, второе - никто не поверил, что порох принес не он. А каптенармус долго меня благодарил за то, что я его оттуда позвал. Выговор сержант получил с занесением в личную карточку.
Прочитав этот случай, моя со ученица по институту Светлана Пилипенко спросила у меня: «Олег, зачем ты вообще брал порох?» Я долго думал: наверное, неистребимое мальчишество, и, наверное, я был уверен, что что-то придумаю потом. И я вспомнил случай, который произошел недавно у меня с порохом. Зная, что от меня в свое время, дома ничего нельзя было спрятать, а в шкафу у меня стоит чемодан с порохом, капсюлями и патронами (то, что когда-то волновало меня) я боялся, что мой сын, пятиклассник, без меня, залезет в этот чемодан и на шкодничает. Я позвал сына и дочь, взял дымный порох (видно уже потерял квалификацию, и взял его больше чем надо) и в туалете в коробочке, показывая, как нельзя делать, поджег его. Порох вспыхнул и обжег мне три пальца. Желтая шкура с этих пальцев, слазила целый месяц, а вся квартира была в дыму. Мой мальчик, глядя на мои пальцы, сразу мне сказал, что он и не собирался баловаться с порохом.
Когда перед выпускными экзаменами в сержантской школе я случайно нашел стреляную гильзу, у меня мелькнула мысль. Ведь не случайно я написал о своем детстве, - корни всех поступков, - оттуда. У наших пацанов была одна жестокая шутка, и я решил пошутить, напоследок, со своим сержантом. Во время последних стрельб, а тогда после стрельб, старшина должен был отчитаться за каждый выстрел –гильзами. Не дай бог, чтобы не нашли хоть одну гильзу, - лазили на ко рачках - искали. Так я оказался обладателем одного целого патрона. Сержант, за которым я наблюдал, имел такую привычку: он заходил в курилку, вальяжно садился, и, глядя задумчиво в даль, доставал коробку папирос «Казбек». Вытаскивал папиросу, постукивая ее по коробке, закуривал, и, не глядя ни на кого, курил, выпуская кольца дыма, явно подражая нашему полковнику. Тот, сидя в кабинете, тоже так курил. Правда, сержант не мог, только учился, такие кольца дыма пускать, как комбат. Я забыл сказать, что сержант выращивал и холил свои усы, точно такие, какие были у комбата. Он перед тем, как закурить, приводил в порядок свои усы специальной щеточкой. Можете себе представить парня, который перед армией пас свиней, с трудом окончил 7 классов, которого каждая свинарка могла вздрючить. А теперь командует людьми, которые закончили даже техникумы, а он сидит и думает, можно ли им в личное время сходить в туалет, или нет. Через неделю он уже будет дома в своей деревне, - наступает дембель, и он уже думает, как он пройдет по деревне. Его внешний облик; погоны оторочены золотистой лентой, сапоги кожаные со скрипом, ремень кожаный, фуражка специально подогнана, галифе ушил портной, армейская форма не х\б а суконная, около зеркала он проходит, скосив глаз, явно себе нравится, и предчувствует, как на него будут смотреть девки в деревне. На нас солдат он уже не обращает свое внимание. Я покупаю пачку «Казбека», аккуратно открываю, достаю папиросу, на 2\3 вытаскиваю табак, и засыпаю туда порох из патрона, и табаком аккуратно запечатываю. Заклеиваю коробку, и жду момента подменить. Сержант приходит в казарму, на кровать бросает небрежно покупки, и идет в умывальник. Я бегом из лен комнаты к кровати, и быстро меняю пачки папирос. Дальше рассказывал Славка Онищук: » В курилку заходит сержант. Садится, расчесывает усы, и достает коробку папирос, - закуривает, - и через секунду - мини взрыв, фуражка на полу. Ошалевший сержант с обгоревшими усами, сидит, и не понимает, что произошло. Усы ему пришлось сбрить. И тут же усатый старшина, который прошел войну, и не любил таких служак, как мой сержант, заметил при всех (мы уже были выпускниками, и уже он нас не стеснялся) что лицо сержанта, стало без усов похоже на задницу. Стоит сержант, а на глазах у него слезы. Мне смешно и страшно, а страшно потому, что если бы он узнал, что это сделал я - он бы меня у грохал. Он был здоровый бугай, - ведь крутить, с детства хвосты свиньям и коровам нужна сила. Наш сержант без усов оказался смешным и обыкновенным, и это был мой последний привет учебке. Не знал сержант, что два выговора с занесением в личную карточку, - это было делом моих рук. Просто, не хватило времени, чтобы его разжаловали в рядовые.
Впереди был стройбат, и отпуск который, несмотря на все придирки сержанта, я заработал. Просто сержант не знал, что ради идеи люди идут даже на смерть, а я, попав в армию, сразу начал скучать по своей маме. Кто прочитал про мое детство, поймет, - ведь так хотелось любви, а ее было мало. Ведь говорила ж мне мама, - вот попадешь в армию, и пожалеешь, что меня не слушал. Мама была права, мне уже страшно хотелось домой.
В отпуск меня отпустили прямо перед Новым Годом со стройбата. В Плесецке я сел в поезд, и сразу нарвался на зэков. Была массовая амнистия. В тамбуре меня прихватили освободившиеся зэки, и меня спасло только одно -стройбат Они мне сказали прямо, - если б у тебя были красные погоны внутренних войск, а не черные стройбатовские, - сбросили б с поезда. А такие случаи бывали. Ночью они напились, - была драка. Десяток человек сняла с поезда милиция, и увезла снова в лагерь. До Москвы я доехал благополучно.30 декабря в метро на станции Киевская, совершенно случайно, встретил своего отца, он в Москве тоже был проездом. Мы купили грузинского вина, апельсины и поехали во Львов, где тогда жили. Новый Год я провел дома с мамой, моему счастью не было предела. После отпуска служить стало легче. До дембеля оставалось два года.
Стройбат
Приехали для прохождения дальнейшей службы на ст. Плесецкая Архангельской обл. в начале ноября. А морозы были уже –20 .,нас долго везли на машине, минуя несколько КПП. Привезли в штаб строительного батальона. Я узнал, что попал в 3 роту, и пошел туда сам. Это была моя ошибка, так как, когда я зашел туда, то просто офанарел, - в казарме двух ярусные нары, - вонище, накурено. Грязь несусветная и мат, и это после учебки, где были чистота и порядок. Посреди казармы топится бочка, и вокруг вместо занавесок сушатся портянки. Меня окружили, какие –то одетые в рванье, солдаты, и подняли на смех. А один здоровый парень назвал меня гнутым фуфелом в очках, и, смеясь, сказал, что неужели этот очкарик будет мной командовать? Потом пришел ротный и распределил по взводам. Мне попал взвод, где было 1 бригада смоленская, 1 бригада москвичей и весь хозвзвод. Ночью от обиды, со слезами на глазах, решил отказаться от званья и пойти в военно-рабочие, но к утру успокоился и решил: с утра до вечера гантельная тренировка. Утром меня всегда будил дневальный и пол часа тренировка в лен комнате. Достал две двух пудовые гири и работал с ними 5 раз в день до изнеможения. В баню нас начали возить после того, как у нас завелись вши. Через неделю в моем взводе солдаты достали водку, напились и ночью начали орать песни. Я сделал замечание самому здоровому из них, и он тут же при всех, послал меня матом.
Так я познакомился с шофером Валентином Хахулиным, - среди москвичей он был авторитетом, но это я узнал позже. Утром на построении, я у ротного попросил минуту, и, выведя его из строя, объявил наряд вне очереди. Вечером, я попросил старшину, чтобы он помог мне заставить Хахулина отработать наряд. Я еще не знал, что этот шофер возит старшине и ротному уголь и дрова, и сам старшина его не трогает. Старшина отказался мне помочь, тогда я заявил, что иду в штаб, и отказываюсь командовать взводом. Старшине пришлось вызвать Хахулина, и заставить его мыть полы в каптерке. Хахулин, в ярости, ногой ударил ведро с водой, которое принес дневальный, и ногой потер тряпкой пол. Я его поблагодарил за работу, и попросил выйти, а дневальный домыл полы. После отбоя меня разбудил дневальный и попросил зайти в умывальник. Я оделся по форме, и только открыл двери, меня схватил за шею этот здоровый стройбатовец, прижал к стене, и долго начал объяснять, что он со мной сейчас сделает. Просто - размажет по стенке, говорил он долго, но что было интересно для меня, - я не испугался, и спросил его, если он меня не размазывает по стенке, то можно я пойду спать. Бить меня он не решился, и я ушел. Через день меня ночью опять разбудили, - Хахулин привез водки и решил меня угостить. Я ему сказал: «Если по хорошему, я согласен». Так я познакомился с В.Хахулиным, который стал моим другом. Мой сосед по нарам, в кальсонах с подтяжками, каждый вечер вставал и читал стихи, выдавая их за свои. Я сам видел, как он их писал. Так в мою жизнь вошел А.Блок. Об этой встрече я написал в отдельной рукописи. О своей поездке в отпуск я уже рассказывал, Через 2 месяца, меня за активность избрали секретарем КМС роты. В.Хахулин имел 1 разряд по боксу. Я организовал секцию бокса, достали перчатки, и каждый день мы дрались по правилам в лен комнате. Я повесил грушу, на ней нарисовал глаза моего обидчика, и бил ее утром, днем и вечером. У нас к весне организовался классный коллектив: Хахулин - шофер, Колька-хлеборез, Халилюлин и Генка Селюков - нач. складов, Можухин - шеф-повар из ресторана. Мы здоровую чугунную печку ели затащили через ограждение в тайгу, и после отбоя, когда уходило начальство, проводили время около печки, всю весну, лето и осень. Жарили картошку, мясо, когда обламывалось, баловались спиртом, водочкой. Однажды в лесу мы увидели подсвинка, - завхоз нашей части завел свиней. Мы его окружили, и Хахулин в сумасшедшем прыжке его накрыл. Подсвинок не успел даже хрюкнуть. Наш повар приготовил поросенка с гречневой кашей. Вкуснее, я ничего в своей жизни не ел. А летом пошли грибы, - их было невероятно много, в основном подосиновики. Мне мама прислала рецепт, и я их мариновал. Мы на складе спрятали 10 –3-х литровых банок маринованных грибов - хватило даже на Новый год. Все это время я усиленно тренировался и осенью спросил у Хахулина, - готов ли я побить своего обидчика (высокомерного и наглого москвича по фамилии Федичкин) ведь он был очень здоровый, но не тренирован. Хахулин мне сказал: »Будешь с самого начала атаковать, тогда победишь». Я ему вызов сделал по всем правилам: при всех, бросив ему в наглую рожу нашу, рабочую, грязную перчатку. Бой был, в только что построенной казарме, ринг состоял из стройбатовцев, - пришло человек 200. Мой противник оскорблял не только меня, на него имели зуб многие, за меня болели москвичи и смоленские ребята.
Я кинулся в атаку, мне нужно было только не нарваться на встречный удар, - он был тяжелей меня кг. на 30. Он дрогнул, - я ему не дал возможности нанести ни одного удара, - он все время защищался. Бой закончился нокдауном, и он сдался. Я при всех ему сказал, что гнутый фуфел, это ты, - Федичкин. Больше он свой голос никогда не подавал. После этого боя ко мне изменилось отношение военнорабочих не только в моей роте.
Осенью я организовал соревнование по жиму 2 х. пудовой гире и занял 3 место в роте, а какие там были здоровые ребята, вот что значит тренировки. А однажды ко мне прибежал мой брат тоже сержант, - его кто-то ударил в столовой, бегу я с ним, и он мне показывает на здорового солдата, который стоит и ухмыляется, - он был, почти, на голову выше меня. Я набегаю, еще не зная, что буду делать, конечно, я вспомнил своего военрука, как когда-то он бил здоровых мужиков. Это он нас учил, если не уверен, что победишь - лучше не лезь в драку, а вступаешь в драку, - выбирай самого здорового и положи его, остальные дрогнут. Я с разбега в прыжке ударил его головой в подбородок (взял на кум пол) а когда он согнулся, я ударил коленом в лицо. Он упал. Все это происходило когда рота, где служил мой брат, вышла из столовой. Я им всем крикнул, » если кто еще, тронет моего брата, будет иметь дело со мной», и ушел.
Однажды, я увидел из далека, что к штабу подъехала машина. Когда из нее вышел комбат, она уехала, и он пошел к штабу. Мне показалось, что он что-то уронил, я подошел - смотрю - ключи, - первое желание было догнать, и отдать их, но я зашел почему-то за штаб, и через окно увидел, как комбат быстро вернулся, и искал их. Но потом, видя, что вокруг никого нет, решил, что оставил ключи дома. Так у меня оказались ключи от кабинета и сейфа комбата. Когда я дежурил по батальону, ночью, завесив окно одеялом, интересовался, что у него там лежит. Пистолет, деньги –меня не интересовали. Я там нашел папку с докладными записками, и вычислил всех сек сотов по фамилиям в нашем батальоне. Читал все рапорты, даже нашел рапорт своего старшины на меня. Это было очень интересно. Сексот нашей роты оказался дневальный Щечкин. Я предупредил ребят, чтобы при нем не трепались, а то мы не знали, кто в роте всех закладывает.
Кого мог, предупредил в соседних ротах, при этом, ссылаясь на замполита, что случайно услышал, как он кому-то говорил про этого сек сота. В казарме, дождавшись, того чтобы дневальный Щечкин при всех послал меня матом (среди своих одногодков мат был обычным делом, а Щечкин был редким наглецом) сильно его ударил. Он перелетел через тумбочку, около которой стоял. Он тут же побежал жаловаться ротному, который сразу пообещал, что меня сгноит в дизбате, но, узнав, что дневальный не исполнил мой приказ и послал меня матом при всех, тут же заткнулся. Дневальный получил еще клизму от ротного.
Рапорт старшины для меня был полной неожиданностью, во первых, он был земляк, и всегда казался нормальным мужиком, хотя конечно, то, что он в армию попал из села, и кончил тоже 7 классов, и армия была для него, как мать родная. Возвращаться в село ему не хотелось, а тут, все на вы –Михаил Иванович, и я подумал, что-то с ним надо делать. Однажды я зашел в каптерку, а там стояла тумбочка с зеркалом, где старшина хранил свои причандалы: зубную щетку, одеколон, мыло. Тут заходит старшина, взъерошивает свои кудри, достает из тумбочки флакон «Шипра», и, открыв его, начинает выливать, не глядя, содержимое на голову, второй рукой трет свою шею, при этом напевая когда-то популярную песню: »Мишка, Мишка, где твоя улыбка «, у него было хорошее настроение, и было видно, что он сам себе нравится. На нас он не обращает внимание. Он был женат, сейчас, когда жена уехала к родителям, нашел себе кралю и собирается на свидание. На другой день, я в пустой флакон аккуратно наливаю керосин, и подменил в тумбочке на его флакон. Вечером, после переклички, он собрался на свидание. Каптенармус рассказывал: заходит старшина, напевая свою песню и 1\3 флакона выливает себе на голову, не глядя, начав растирать свою шею, вдруг заметил подмену. Он заревел, как бегемот, от его ярости пострадал каптенармус, который попал под горячую руку. Попробуйте холодной водой отмыть керосин. Свидание накрылось. Рота втихаря хихикала. С той поры, он всегда нюхал флакон перед употреблением, он просто не знал, что второй раз я своих шуток не повторяю, чтобы не смогли высчитать.
Осенью к нам прибыли на службу салаги. Меня поставили командовать, - прохождение курса молодого стройбатовца. Мне выделили угол казармы, и я иногда по настроению, под всеобщим восторгом, устраивал им учебку, - по 6-8 раз подъем, отбой с нарядами в не очереди. Особенно нерадивые чистили туалет. Через месяц они –салаги, были как огурчики, пели песни и ходили строевым шагом. Однажды салага - армянин Хурция при всех послал меня матом (я уже говорил выше, что без мата нет стройбата), я его без предупреждения ударил, и он перелетел через табуретку, и побежал жаловаться землякам. Пришли около 15 человек армян во главе со здоровым сержантом. Я своим ребятам запретил вмешиваться, и пошел разбираться сам. Сержанту-арменину, сказал так, если я сейчас тебя оскорблю, что ты сделаешь, - он ответил, - ударю. Но это сделал я, когда этот Хурция, оскорбил при всех меня. Я от Хурции потребовал одного: скажи землякам - оскорблял ли я его за время службы? Он ответил, что нет. Тогда вопрос, почему ты матом ответил на мой приказ? (В армии просьба командира это приказ) Сержант-арменин долго ему что-то говорил по-армянски, а потом сказал по-русски: ”Этот сержант твой командир, почти отец - уважай его, и служба будет нормальной». Мы посмеялись, пожали руки и разошлись. Через месяц пришла посылка с чачей и хурмой. Мы с армянином и с друзьями выпили, и служба у Хурции пошла нормально.
Наша рота была дежурной по гарнизону, мы принимали грузы на объект. В этот раз мы до позднего вечера разгружали вагоны, и все усталые легли спать. Ночью пришли три вагона с цементом, с срочным возвратом вагонов. Ротный пытался поднять людей, но никто не встал. Тогда он вызвал начштаба, и потребовал немедленно принести знамя батальона, и выдать табельное оружие сержантам, старшине и себе. Когда нам выдали оружие, то ротный, с наганом в руках под знаменем части, объявил военное положение, со всеми вытекающими
последствиями. Вы себе не можете представить, за 50 секунд все стройбатовцы стояли в строю, даже больные, и те, кто мог не идти на разгрузку. На станцию мы бежали бегом, знамя впереди. Помню бегу, а пистолет хлопает на боку. Мы эти вагоны разгрузили за полтора часа. При обычном режиме мы бы разгружали их 5часов.Ротный с тачкой без фуражки, весь в цементе, но с наганом, работал в сумасшедшем темпе, - никто не сачковал. Я разжег костры, – света не было. На складе нашел мешок картошки: три ведра перевернул вверх дном с картошкой, и в костер, - через час готово. Достал хлеба и соли, и ели печеную картошку. Ротный нам рассказывал о войне, и вкуснее еды, чем печеная картошка, не было на свете, - сон ушел прочь, и мы впервые почувствовали, что такое фронтовик. В повседневной жизни ротный был горький пьяница, - не мог себя проявить в мирное время, так и остался ст. лейтенантом до конца службы. Он нам рассказал, как получил свой первый орден Красного Знамени. Под Курском немцы атаковали, и их батальон отступал. Всех офицеров убило, и он лейтенант, только окончивший училище, принял командование на себя. Из батальона осталось около ста человек. Отступали лесом. Противотанковую пушку с одним снарядом он приказал не бросать. Подошли к дороге, метров 500 от них развилка, на которой стоял немецкий танк и около роты солдат с пулеметами. Противотанковую пушку навели на танк – стрелять только, когда немцы откроют огонь. Построил остатки батальона, велел снять знаки различия, головные уборы, и, командуя на немецком, начал пересекать дорогу. Немцы долго не могли понять, что за солдаты перед ними, а когда поняли, они успели перейти дорогу. Пушка подбивает немецкий танк, а они разворачивают единственный пулемет, и открывают огонь. Дорогу перешли без потерь и соединились со своим полком. Вот так для него закончился первый бой.
Осенью 1960г. меня со своей бригадой из Смоленска, забросили в тайгу на вездеходе для заготовки дров. Мне выдали пистолет с двумя обоймами, сухой паек на 5 дней на всю бригаду, а я еще достал мешок картошки. Мы выкопали что-то типа землянки, где поставили печку, и накрыли большой армейской палаткой. Осень была прекрасной, правда, ночи уже были холодные, грибов –хоть косой коси, в основном подосиновики. Я себе определил задачу – кормить бригаду, каждый человек на учете. Нам дали большую норму заготовки дров, поэтому сразу утром они уходили работать, я готовил завтрак и звал их. Потом обед и ужин. На обед я варил целое ведро грибов, а потом жарил на противне с картошкой. Еды хватало. Было много брусники - я делал компоты. И вот-тут я почувствовал, что наличие у меня оружия - как-то влияет на обстановку. Во-первых - распоряжения выполняются беспрекословно. И у нас сразу сложились доверительные отношения, - которых не было в казарме. Мы работу закончили гораздо быстрее, и два дня было свободных. Ребята отдыхали, а я по ели заметной дороге пошел погулять, через несколько км. вдруг, огромная поляна и открылся жуткий вид - брошенный лагерь. Мне было совершенно не понятно, что здесь когда-то произошло. Сломанные ворота настежь, вышки поваленные, колючая проволока уже проржавела и была порвана. Я подошел к баракам, - двери валялись вырванные из петель, вокруг валялись вмятые в землю миски и ложки. В бараке я увидел, что решетки на окнах вырваны из окон, стекла все разбиты. На крыше разбит весь шифер и все уже все гнилое. Нары –разломаны, на полу валяются рваные матрацы и одеяла. Было такое впечатление, что все куда-то в панике бежали, бросая вещи, - сапоги, телогрейки и свою робу, ими была устлана земля до ворот. В таком состоянии были все бараки, я их насчитал 12 шт. Было впечатление, как будто кто-то специально все уничтожал. Ничего целого не было. Я пошел дальше и через километр - снова поляна, на которой 3 штабеля бревен, длинной около километра. Рядом со штабелем проходила узкоколейка. Стоит покосившийся паровоз, - шпалы сгнили, и десяток вагонов. Первые вагоны полностью загружены бревнами, остальные не догружены, и было такое впечатление, что люди несли бревна на погрузку, и внезапно их бросили, и куда-то побежали. Вокруг тоже валялись телогрейки, шапки. Пройдя, несколько километров я увидел второй лагерь, точно в таком же состоянии. Я пошел вокруг, и нашел еще один лагерь. Поднявшись на лесистую сопку, я увидел огромное кладбище, состоящее из бугорков идущих ровными рядами. На некоторых были таблички из жести с выбитыми на них номерами. На некоторых были звезды из жести. Все это производило жуткое впечатление, посчитать количество могил было невозможно, так как дальше все заросло подлеском. Я никогда не мог забыть и понять, что произошло здесь. Никто не мог мне дать ответ, и только прочитав в 1977г. книгу Солженицына: «Архипелаг Гулаг», я понял, что произошло. Когда началась оттепель, то начальники лагерей испугались того, что они здесь наделали, ведь некоторых начальников судили и даже расстреляли. Вот почему, так поспешен был уход отсюда. Разрушали даже крыши, чтоб быстрее все сгнило. Мне потом, приходилось бывать в Саянах, на Алтае, на Кольском, в Забайкалье, в Воркуте, в Карелии, на Ангаре (я занимался туризмом). Там, я тоже встречал в тайге брошенные лагеря и кладбища:
Я видел разные погосты
Но здесь особая черта:
На склоне сопки - только звезды,
Ни одного креста.
А выше - холмики иные,
Где даже звезд фанерных нет.
Одни дощечки номерные
И просто камни без примет
Напоминали нам с рассветом
Те знаки черные вдали,
Что есть еще позор
Посмертный,
Помимо бед что мы прошли…..
Мы били штольню сквозь мерзлоты.
Нам волей был подземный мрак.
А поздно вечером с работы
Опять конвой нас вел в барак…
Спускалась ночь на снег погоста,
На склон гранитного бугра.
И тихо зажигала звезды
Там,
Где чернели Номера……
В километрах 40 от нашего объекта находилось село, оно называлось Сельцо, расположенное на реке Емца. В этом селе было около 20 домов. Местные жители рассказывали что, когда лагеря закрыли, то они так быстро уехали, даже бросили собак. И вот стая собак, обученная нападать на людей, прибежала к ним в село и загрызла пастуха и двух коров. Они специально их отстреляли, хотя это было очень трудно т.к. собаки не боялись флажков, и хорошо знали повадки людей. Потом, когда объект был построен, эти села вокруг ликвидировали, а людей переселили.
Когда 1958г. началось строительство ракетной базы, то в Плесецке еще не было военного кладбища, Когда в 1961г. я уезжал, то кладбище было большое, много солдат погибло, в основном по разгильдяйству, - много замерзло по пьянке. Поэтому начальником гарнизона в г. Мирным (в20км. от Плесецка) был назначен подполковник Мешков, бывший начальник лагеря заключенных. Наша гауптвахта пользовалась дурной славой в бывшем Союзе. Бывало так, что зимой на бетонный пол выливали воду, чтобы арестованные стояли всю ночь. Все выводящие были вологодские в чине ефрейтор. Когда, я приехал на губу, где сидел мой брат, то мне, сержанту пришлось к ефрейтору обращаться по форме, как к офицеру, иначе я мог там остаться на пару суток. Был необычный случай - приехал брат повидать своего арестованного брата. Я, зная, куда попал, абсолютно четко и громко доложил о цели своего прихода, что даже Мешков удивился моей наглости, и отпустил моего брата со мной на 1 час. Мешкова боялись все офицеры в гарнизоне, не говоря про солдат. Он мог арестовать любого офицера. Дисциплину он навел строжайшую.
Рядом со мной на нарах спал военнорабочий Капустин. Человек невероятной силы, он брал меня за ремень, и подымал одной рукой над головой. Без тренировок он мог двухпудовую гирю жать более 35 раз. Он просто гирей жонглировал - делал с ней что хотел. На утреннем подъеме, наш комбат, имел привычку ходить с палкой и, тех, кто не успел встать на подъеме, бил палкой. Кличка у него была пастух, и однажды он нарвался на Капустина, - огрел его палкой, а тот успел ее выхватить и сломать. Комбат вызвал машину, и наш ротный отвез его на гауптвахту в пос. Мирный. На губе ефрейтор принял его, повел по коридору и сильно толкнул в камеру, а он в ответ, развернулся и толкнул здорового ефрейтора так, что тот сломал дверь. Ефрейтор без сознания лежит на полу, дверь сломана. Капустин понял, что ему сейчас не сдобровать, тут же бьет себя в нос кулаком, из которого хлынула кровь, падает на колени, рвет на себе рубаху и хриплым голосом орет, что его убивают. Когда прибежал Мешков с еще одним ефрейтором, и увидел эту картину, - он немедленно выгнал Капустина с губы. Приходит Капустин в казарму с разбитым лицом, а командир роты, думая, что он сбежал, везет его опять на губу. Когда они вошли в караульное помещение, Мешков побагровел, и заорал на нашего ротного, что если он еще когда-нибудь привезет этого мерзавца сюда, то он сгноит ротного на губе. Больше никто Капустина не трогал. Через месяц Капустин уезжал в отпуск по семейным обстоятельствам (умерла мама) Как потом оказалось, он ни разу не был в Москве, да пожалуй, не был никогда в городе, в армию забрали из деревни. Он нам рассказывал, что в деревне, когда они шли с братом на охоту на лосей с автоматами, лесники, зная его брата, никогда им не попадались. Оружия в смоленских лесах в те времена было полно. И когда он попал в Москву, то растерялся, не зная, что делать, и куда ехать. Этим пользовались проходимцы, видя, перед собой мужлана с огромным, тяжелым чемоданом. Вез он простыни, белье, телогрейку, и другое солдатское шмотье, для родственников. А когда он побежал в штаб за документами, я ему туда засунул сломанную лопату и грязную кирку, чтобы не забывал родной стройбат. Прибыл он на Ярославский вокзал, а через площадь был Казанский вокзал, - туда, куда ему надо было, но он этого не знал. К нему сразу подошел парень и спросил, куда тебе надо ехать? Капустин ответил, а парень говорит, что это очень далеко, но он берется за 3 рубля его довести, и он согласился. Чемодан поставили в багажник машины, и он сел в кабину, где уже был пассажир. Когда машина заехала в первый темный переулок, то его сосед, ударил его обрезком трубы по голове. Капустина спасла пилотка и крепкий череп. Он так ударил обидчика, что тот сразу потерял сознание, и сразу начал душить водителя. Тот остановил машину, вырвался и убежал. Капустин, в ярости сапогом разбил всю панель автомобиля, вышел, достал из сапога нож, который всегда носил с собой, и порезал все четыре ската. Достал чемодан, и забрал в машине весь инструмент, и ушел. Москвичи, которые слушали этот рассказ, пришли в восторг, это им была как-бы весточка из родной Москвы.
Перед самой демобилизацией, я вдруг ужаснулся; та армия, которую я так ненавидел, вдруг стала родной. Я приобрел здесь много друзей. Здесь, как ни странно, я узнал, что такое чувство собственного достоинства. Я научился стоять за себя. Вдруг и запах казармы стал родным, а без шуток я по казарме не ходил. Мне, конечно, хотелось домой, а, сколько хороших друзей, я приобрел здесь, и дембель был грустным. Но я успел напоследок, забрать из сейфа комбата водительские права Хахулина, и вручить их ему, к его большой радости, так как комбат не хотел ему их отдавать. Ключи выбросил в тайге. Как ехал домой, я написал в рассказе «Мой А.Блок «. Недаром говорят, что» армия - это школа жизни», а впереди была целая жизнь. Но об этом я напишу потом.
Сейчас я понял, что влиял на жизнь нашей роты. Казарму покрасил, и начали меньше сорить, перестали без причины материться. Ведь кое-кто за это мог получить по морде. А, это самый весомый аргумент. Я старался не пропускать ни одну хамскую выходку моих однокорытников. Расплата была неотвратима.
Р.С.
Не хотел я писать о таком факте как дедовщина в армии, но придется. А не хотел писать потому, что мне пришлось, и обстоятельства заставляли в этом участвовать, как командиру взвода. Я просто не мог не участвовать, о чем иногда сожалею. Сейчас об этом явлении много пишут, раньше делали вид, что этого в армии не было. Как я уже написал, что призвали меня в отдельный учебный батальон, где старо служащими были только сержанты и ефрейтора. Так что первый год службы я даже не слышал такого слова, как салага. Дедовщины в учебке не было, так как мы обязаны были с первого дня службы выполнять все приказы командиров неукоснительно. Мы обязаны были приветствовать друг друга, т.е. отдавать честь на территории части, и не дай бог не отдать честь ефрейтору или сержанту, - сразу наряд и чистить туалет. В стройбат я попал мл. сержантом ком взвода, где служили мои одногодки, и не было ни одного деда. Только весной прибыло новое пополнение. Курс молодого бойца поручили проводить с ними мне, через месяц они были как огурчики, - печатали шаг и отдавали честь своему сержанту, отбой и подъем за 45 секунд по 6-8 раз. Я требовал и поступал с ними согласно устава, а дедовщина это требования не уставные, а те, которых сильно унижали в начале службы потом сами все время пытаются унизить других, слабея себя, - это одна из самых главных причин дедовщины. Когда салаги прошли курс молодого бойца, то в роте встал вопрос о принятии нетрадиционной присяги старо служащими. Избежать этой унизительной процедуры я не мог. Единственное что я сделал, - это троих своих салаг, которые себя хорошо зарекомендовали, отослал из роты. Из числа старо служащих избрали 3 судей, - они сделали нарукавники и шапочки из красной бумаги, был избран прокурор и я был защитником. За любую провинность назначались удары ложкой по заднице. Если ты не пишешь писем домой – 5 ударов, а если пишешь то тоже 5 ударов за перегруз почты. Если есть сестра – и она гуляет 5ударов, не гуляет тоже 5 ударов. Много ударов назначали, если нет уважения к родителям. Если к этому мероприятию относится с юмором без обид, - то все нормально, ведь собралась вся рота, и под всеобщий хохот принимается присяга, но условия такие, что хоть один, но удар должен быть. Те, кто с юмором, - тем снижали количество ударов. Так проходила присяга в стойбате –никто, потом не заложил, хотя я знал, что это могли меня разжаловать. Первый конфликт с салагами был, когда мой взвод дежурил по кухне. Все чистили картошку, а двое салаг сачка нули. Я их нашел в кочегарке, и для первого раза они после всех чистили лишний мешок картошки. Второй раз сачканул один салага, старики хотели сделать ему темную, - это когда выключают свет, и каждый бьет его, чем попало (сапогом, поленом). Я, чтобы его не изувечили при всех, два раза засунул его наглую рожу в ведро с помоями , и он ими нахлебался, после этого салаги первые бежали на кухню дежурить. Больше никто не сачковал от работы. Я однажды слышал по телевизору выступление солдатских матерей и хочу сказать следующие: Если вы воспитали своего сына лодырем, который думает что, за него старо служащие будут в армии выполнять, согласно графика, хозяйственные работы, а он будет ходить в самоволку и пить водку, то в армии ему будет плохо. Коллектив будет вынужден его перевоспитывать, иногда не по уставу. Один салага украл у старо служащего пачку сигарет. Вся рота собралась в лен комнате, в руках каждый держал сапог, один стоял у выключателя. Его заставили курить, после 12 сигареты он позеленел, и стал блевать. Только после этого я остановил эту разборку. Больше этот салага не курил и сигарет не воровал. Еще был случай, салага украл у дембеля кожаные сапоги. В солдатском сортире собралась вся рота. Света не было - жгли газеты, а я его заставлял его мыть загаженный сортир тряпкой. Он отказывался, – был здоровый хлопец. Я заломил ему назад руку (тренировки с двухпудовой гирей не прошли даром) и головой в очко, при этом кричу, что такую сволочь, как он сейчас утоплю в сортире. Сортир он мыл с тряпкой три раза. Долго потом он отмывался, – его не пускали в казарму. Не знаю, ворует ли он сейчас, но тогда он больше не воровал. Просто так, никто никогда ни кого не обижал. Били только за дело. Когда я видел по телевизору выступающую, вульгарно намазанную, блондинку, которая кричала что, обижают ее сыночка, мне было понятно какой подарок, получила от нее армия. У меня во взводе двое салаг были совершенно неграмотные – не могли читать и писать. Грамоте я их учил в лен комнате. Просто брал газету, и они, со мной вместе, читали по буквам. За месяц, они знали буквы и уже читали. Если до этого в ведомости они ставили крестик, то уже писали фамилии. Педагог из меня был слабый, и им здорово попадало. Занятий они боялись панически. Уши у них были опухшие, зато через год я их принял в комсомол. Мне приходилось их учить умываться, чистить зубы. Они были такие дикие (призыв из Херсонской обл.) что видели лампочку только в армии, и чтобы ее потушить,- дули и удивлялись, как дети, почему она не гаснет.
Скучать мне в стройбате не приходилось. Без шуток я по казарме не ходил. У нас был один очень здоровый хлопец весом под 100 кг, но умственно немного отсталый – в стройбат брали и таких, главное чтобы он работал. Он спал на кровати на втором ярусе, и имел привычку, становясь на табуретки, запрыгивать на кровать с ходу плашмя (к концу службы нам нары заменили, на двух ярусные кровати). Когда в казарме никого не было, я снял пружины на кровати и заменил тонкой бечевкой. Вечером он запрыгнул с ходу на кровать, и с криком и ужасом очутился на полу с побитой рожей, не поняв, что произошло. После этого он всегда аккуратно залазил на второй ярус, проверив свою кровать. Конечно, об этом я никому не сказал, так как он бы меня точно б у грохал. У меня во взводе был один наглый здоровый москвич, он очень крепко спал, поднять его утром было трудно. Когда он уснул, мы занесли шестером его кровать в лен комнату, и поставили на табуретки, а под ноги поставили тазик с водой. Утром в темноте, я страшно громко заорал подъем. Он вскочил, не понимая, где находится, и навернулся с кровати прямо в тазик с водой. Лежа на полу мокрый, он кричал, как раненый бегемот. Как хохотала вся рота.
Однажды днем я пришел в казарму. На улице дневальный Щечкин подметал, и меня не увидел. В казарме никого не было. Тазик с грязной водой и тряпкой, - дневальный мыл пол в каптерке, я поставил на приоткрытую дверь, для дневального Щечкина. Бегом через казарму в ленкомнату, вылез через окно, и начал обходить казарму кругом. По дороге, я впереди увидел своего старшину, который шел в роту, и начал его догонять. Так что, двери открывал первым старшина. Оцинкованный тазик с грязной водой и тряпкой очутились у
него на голове. Заподозрить меня в этом он не мог, так как мы вроде шли вместе. Всю свою ярость старшина обрушил на голову Щечкина, который со слезами на
глазах пытался доказать свою невиновность. Об этом случае я даже не мог рассказать ребятам, - боялся, что кто – ни будь, проговорится.
Ко мне, сержанту О. Петракову, в роте относились, по разному, - от полного не понимания и осуждения, до восторга и восхищения, от моих проделок.
Ко мне относились хорошо те, к кому хорошо относился я.

Монолог благодарного зрителя.

Лауреату многих конкурсов авторской песни.
Лауреату премии В. Стуса
Художнику – дизайнеру, сценаристу
Поэту. Игорю Жуку.
.
В 2000 году Лена Коробова, жена моего товарища, подарила мне, Олегу Петракову, кассету с записями песен киевских бардов: Олега Рубанского и Игоря Жука. Мне эти песни понравились. Так я попал в клуб авторской песни «Арсенал». Там я познакомился с Довлетом Келовым, и занимался авторской песней вместе с ним. Я не пропустил ни одного концерта. Познакомился со всеми авторами и исполнителями песен не только г. Киева. Особый интерес у меня вызвал автор – исполнитель Игорь Жук. Его манера исполнения, личное обаяние, бескорыстность, глубина поэзии, неравнодушие к чужой беде, скромность. Прекрасное исполнение песен, как на русском, так и на украинском языке. Необыкновенная лиричность украинских песен, написанная на свои стихи. Невозможно без волнения слушать его песни о любви. Потрясает до глубины души монолог о красоте и чистоте женской души с известной певицей Ольгой Богомолец. Много лет они поют вместе, и каждый раз думаешь, что эти исполнители любят друг друга, хотя их связывает всего лишь только многолетняя творческая дружба. Рыцарское отношение к женщине не оставляет зрителей равнодушными.
В 2006 году я случайно попал на вечер памяти Ю.А. Первовой (душеприказчицы Н.Н.Грин, жены Александра Грина). На вечере показывали фильм о ней, и я рядом с Верхманом увидел Игоря Жука. Оказывается, он принимает активное участие в работе по наследию творчества А. Грина. Его Гриновский цикл песен прекрасен, и вдруг я понял, откуда он берет материал для своей поэзии – из первоисточников. Он посещает домик А.Грина, где проходят вечера его памяти, поет песни посвященные его творчеству. Я познакомился с Александром Аркадьевичем Верхманом, душеприказчиком Н.Н.Грин, он с восхищением говорил о И. Жуке, его стихах и песнях.
Если И. Жук пишет цикл на библейские темы, то это глубокое знание библии.
К этому времени я написал повесть о своем детстве, и решил поехать во Львов, где когда-то жил, и где прошли мое детство и юность. Я решил встретиться со своими школьными товарищами. Узнав, что Игорь Жук родился и провел детство в Львовской области в селе Тадани, я решил заехать к его родителям. У меня было много вопросов к Игорю Жуку, но я не решился ему их задать. И вот я приехал в Тадани, и переступил порог хаты, где родился и рос Игорь Жук. Мне было очень интересно, как из сельского мальчика, мог вырасти такой высокообразованный, интеллигентный, эрудированный и обаятельный человек. Я познакомился с Теодором Несторовичем – отцом Игоря и мамой Марией Васильевой. В это время она болела, но держалась бодро. Очень обаятельная, приветливая и симпатичная женщина. Она всю свою жизнь преподавала в школе в младших классах. Все черты характера Игоря Жука – обаяние, бескорыстность, доброта –это черты характера, привитые любящей мамой. Оказывается, что 5 летнего Игорька мама начала водить в первый класс, т. к. не было на кого его оставить. Игорек внимательно слушал все уроки. Никогда не шалил, был необыкновенно серьезен. Читать Игорь начал в 3,5 года. Однажды он с родителями поехал во Львов, и там потерялся. Сообразительный мальчик сразу подошел к милиционеру, и тот его привел в милицию. В милиции он читал газеты и рассказывал разные истории, к великому удивлению милиционеров. Школу он закончил в 15 лет и поступил в университет. Диапазон знаний и увлечений его просто поражает.
Отец Игоря преподаватель математики, директор школы, человек строгий и справедливый. Родители Игоря преподаватели, разговаривают они на прекрасном украинском языке, без акцента, характерном для жителей Львовщины. Я встретил настоящих педагогов, которые всю свою жизнь посвятили этой прекрасной профессии, при этом, не забывая воспитывать и своих детей. У Игоря Жука есть брат Богдан, очень на него похожий. Такой же, симпатичный и обаятельный. Он приехал помочь родителям заготовить дров на зиму. Я с ним познакомился, и ему помогал рубить дрова. Игорь тоже часто приезжает помогать родителям. Я сидел за столом с дружной семьей Игоря Жука. Они мне много интересного о нем рассказывали. Когда, Игорьку было 8 лет, папа, принес домой мандолину и показал ему аккорды. Игорь ее освоил, и выступал в самодеятельности в школе.
Я сразу вспомнил, что когда мне было 10 лет, я тоже сам принес домой мандолину. Все мои родные подняли меня на смех, и долго надомной подшучивали. Ничего у меня с этой мандолиной не получилось. В 10 лет папа Игоря из школы принес домой баян и показал, как играть. Игорь за лето сам научился играть. В 12 лет я принес домой гармошку и пытался, не зная нот, научиться играть. Меня постигла та же участь, как и с мандолиной. Мой брат и родители, глядя на меня, перемигивались и посмеивались. А папа Игоря, когда он освоил, баян, повез его во Львов покупать инструмент. Игорек в магазине проверил все музыкальные инструменты и выбрал аккордеон. В это время в магазине за Игорьком с интересом наблюдал какой-то мужчина. Потом он подошел и представился. Оказалось, что это был заведующий музыкального училища. Он очень удивился, что мальчик без музыкального образования имеет такие музыкальные способности. Приглашал в училище, но ведь родители Игоря жили не во Львове. Папе пришлось одалживать деньги т. к. аккордеон в то время стоил больше 400 р. Игорь с аккордеоном не расставался много лет, играя в школьной самодеятельности. Дело в том, что дети в жизнь приходят любознательными, красивыми и талантливыми. Не талантливыми, не красивыми и не любознательными их делают родители, школа и общество. Мои увлечения музыкой в моем детстве закончились навсегда. А Игорь Жук шел по жизни с музыкой, а потом и с поэзией. Любовь к ним привил его отец. Он также привил ему любовь к точным наукам. Кандидатскую диссертацию, Игорь защитил по физике. Его необыкновенная работоспособность. Все, чего в жизни Игорь достиг - плоды его труда, его необыкновенной трудоспособности. Самое главное в жизни Игоря Жука – это любовь и уважение родителей. Оказывается, отец никогда не повышал голос на своих детей и не наказывал. Когда я пытался узнать, делал ли Игорь какие-то шалости в детстве, то отец не мог вспомнить ни одной. О шалостях в детстве мне рассказывал сам Игорь, но они были настолько незначительны, по сравнению с моими, что я даже не буду об этом писать. Одна из причин, почему я поехал к родителям Игоря Жука, была та, что мне в моей жизни показалась, что я не успел сказать своей маме те слова, которые, может