АЛЕКСЕЙ КУРГАНОВ


Московская область, г. Коломна. Образование – высшее медицинское. Регулярные литературные публикации в местных и областных изданиях, разовые - в журналах «Молодая гвардия» и «Воин России». Неоднократный победитель ежегодного творческого конкурса ГУВД Московской области.

___________________________________________________________________________________________________

Господин ликвидатор
/документальный рассказ/


На 23 февраля, В День Советской Армии, или как его теперь…, мы, пятеро старых, давних приятелей, каждый год собирались у Аркашки. Такое постоянство места встречи было определено невесёлой причиной: последние годы Аркадий сильно болел, из квартиры почти не выходил, а если всё же решался вынести мусор или просто посидеть во дворе на лавочке, то такой его поступок можно было смело приравнивать к гражданскому подвигу. Мы, понятно, старались не замечать его недуга, точнее, делать вид, что не замечаем, чтобы он не замечал, что мы замечаем. Да и сам он не очень-то рвался откровенничать… Но на этот раз получилось так, что я пришёл один: ребята - кто в командировке, кто работал в смену, - а настроение у Аркашки было отнюдь не праздничное, и поэтому я не собирался долго задерживаться и вообще хотел придумать какой-нибудь фальшивый предлог и скоренько отчалить. Но ничего не придумал, остался, и, как оказалось, задержался правильно, потому что встреча эта была последней, и стала последним и прощально-поминальным Аркашкиным откровением.

Он, наверно, что-то предчувствовал. Понимал, что больше ни с кем поговорить не удастся… И именно в эту нашу последнюю встречу мне постоянно бросалась в глаза его абсолютно седая голова… А бросалась - я уже позднее понял – потому, что у них в роду ни один мужик седым не был. И не то что седым, а даже с сединой – ни одного…

- Да, жуткая была штука, - сказал он и как-то криво - то ли болезненно, то ли насмешливо - поджал губы. – Мёртвый город, мёртвые деревья, мертвая тишина. Всё мёртвое. Неприятно. (Всего-то?). Запросто могла крыша поехать.

- У тебя-то, слава Богу, не поехала.

- Спиртом спасался. После рейда хрюкнешь, закосеешь, и легче становится. Кто это сказал: «Водка – всем лекарствам мать»?

- Астафьев.

- Да, умный мужик. Понимал. Фронтовик?

- Да, в Отечественную…Значит, насчёт спиртного проблем не было?

- Какие проблемы… - мгновенно и непонятно от чего раздражаясь, махнул он рукой. - Начальство у нас было понимающее, соображало что значит там работать… Нет, бухла хватало. Это - без всякого напряга.

Пора объяснится: там – это Чернобыль. Зона… Да, прошло уже двадцать с лишним лет. Давно почили в бозе КПСС и перестройка, «сухой» закон и Первый съезд народных депутатов, Ельцин и Гайдар… Аркашка, помню, сразу начинал злобиться: ну и что, что крупнейшая экологическая катастрофа 20 века? Пора, пора забывать! Нервничал… Оно, может, и на самом деле: у нас вся жизнь – сплошная непрекращающаяся катастрофа. А заодно пора забыть и тех, кто её, эту катастрофу, ликвидировал. Сколько можно! Правда, их и осталось-то…

Что? Зачем так жестоко, так цинично? Так это не я, автор этих строк, жестокий и циничный! Это общество наше демократическое такое циничное. Прагматизм. Что не выгодно – вон… Общество… Где всё для человека, всё для его, блин, блага! Да и как вы по-другому хотите? Посмотрите на жизнь трезво и реально: кому они сейчас нужны, эти чернобыльцы? Они и раньше-то были всем по большому по барабану. Они всю их послечернобыльскую жизнь – лишние и неудобные. Потому что, как это ни странно, выжили в том ядерном аду. Льготы им какие-то… Чего-то ходят, требуют… Чего требовать? Родина сказала вам «спасибо» - и будьте довольны! Может и ещё сказать. Да хоть десять раз на дню. И целых два раза на ночь. Язык-то, он без костей. Он не отвалится от этих «спасибов». Мели, Емеля…Так что не надо песен! А то, что мир защитили ценой собственного здоровья, так ваше здоровье, ребята, в масштабах всей планеты - это, право, такие ничтожные мелочи... Великолепный универсальный чиновничий ответ: «Лично я вас туда не посылал». Если только мысленно и на три буквы…

Аркадий, на свою беду и на свою судьбу, был в том злополучном 86-м уже «камээсником» (кандидат в мастера спорта) по стрельбе. Поэтому ничего удивительного, что попал служить в подразделение, которое даже и секретным-то назвать было нельзя: оно просто-напросто не значилось ни в каких списках. Если только на какой-нибудь особой полке в Министерстве обороны… И не удивляйтесь: мы – не немцы, которые каждую дырку от каждого бублика обязательно в какой-нибудь обязательной тетрадочке так же обязательно фиксируют. Мы – русские! Нам свойственна широта души и легкомысленность памяти. Что такое каких-то пара сотен человек. Это даже не пушинка в масштабах такой громадной страны. Так, лёгкое дуновение, которое называлось привычно-стандартно: отряд специального назначения. И опять же – не спецназ, не дэшэбэ, не «голубые», «краповые» и прочие серобуромалиновые береты. Просто и непритязательно – отряд…

-…и вот в один прекрасный день ( при слове «прекрасный» его лицо нервно передёрнулось) построили нас на плацу и сказали: все жители эвакуированы, но остались животные – собаки, кошки, крысы… Они, конечно, схватили огромную дозу, уже зафиксированы случаи рождения мутантов. Короче, слушай приказ! Всё что бегает-плавает-прыгает-летает - в расход! Связь - по рации, боекомплект - без ограничения. Вопросы? Тогда выполнять!

И началась работёнка непыльная… На «объект» - так во всех наших служебных сводках называлась Зона - выезжали по пятьдесят человек: десять снайперов, сорок автоматчиков. Снайперы – или профессиональные охотники, или классные спортсмены. Автоматчики, от рядового до старшины, тоже не со школьной скамьи, тоже прошли серьёзную стрелковую подготовку.

- А почему от рядового до старшины?

- А офицеры с нами не ездили. Охота им была свои «помидоры» под лучи подставлять.

- А ваши «помидоры», значит, можно?

- Конечно. Чего жалеть-то? Кого жалеть? Мы же солдаты. Не офицеры…Я там, на «объекте», много чего насмотрелся и много чего понял. Чернобыль – это вообще дикая смесь из самопожертвования, непонимания, героизма, подлости и равнодушия. Если мы, армейцы, многого в той «кухне» не понимали, то уж учёные-ядерщики - а среди них было полно молодых - о последствиях, в том числе и для самих себя, всё распрекрасно знали. И всё равно в это пекло лезли. Святые люди… А касаемо того, что видели мы, то никаких фильмов ужасов не надо. Все живые картинки можно было увидеть, потрогать и пощупать. Вот, например, крыса размером с поросёнка. Или кошка без глаз.

- Что значит «без глаз»?

- А то и значит. То есть, абсолютно. Там, где они должны быть, - ровное место. Кость и шерсть. Родилась такой. Мутант. Главное, бежит медленно, аккуратно, а всё одно – нет-нет, да и воткнётся в столб какой-нибудь или на камне споткнётся. Давай-ка ещё по соточке!

Выпили, закусили. И хочется же ему вспоминать всякую чертовщину…

- Ты, похоже, и в Бога, именно там, в Чернобыле, поверил…

- Нет. Позже. Кстати, о Боге. Со мной там, в Чернобыле, один парень служил, Виталька-киргиз. Так он, когда вернулись с очередного выезда, сказал: теперь, Аркаша, я точно знаю, что ни вашего Христа, ни нашего Аллаха нет. Потому что если бы они существовали, то такого ужаса никогда бы не допустили…

Мне, знаешь, больше всего собак было жалко. Они молча умирали. Только поскуливали, как будто понимали, что ничего не поделаешь, что так надо – умирать… А вот крысы, твари, визжали как резаные! Бывало, и на нас набрасывались. Умные, понимали, что их смерть пришла… Помню, вышли мы во время одного из рейдов на берег Припяти а там – огромная помойка. И на это помойке – крысы. Целое стадо, штук под сто, не меньше! Носятся, хрюкают (да-да, именно хрюкают!), дерутся, жрут чего-то. Нас было пятеро, мы встали в ряд - и очередями по ним, очередями! Та помойка сразу как будто здоровенными такими, красными цветами расцвела. А визг какой поднялся, вой – наверно, ни на одной бойне такого не услышишь. Одна тварюга мне в сапог вцепилась. Я её другой ногой топтать, а она увёртывается. Потом уже автомат с плеча сдёрнул - и прикладом по башке. Только тогда успокоилась…

- А сколько ты там, в Зоне, пробыл?

- В общей сложности – сто дней. Да, ровно сто. Не сомневайся, каждый из нас не то что дни – часы, а может, и минуты до конца этой «командировки» считал. Так что всё точно. Сто.

- А график какой-нибудь был у ваших выездов?

- Когда через день, когда через два. Часто. Да… Слушай, а чего это я тебе всё рассказываю? – у Аркашки внезапно испортилось настроение. У давно и безнадёжно больных людей такое часто бывает. Как говорит моя мамаша, «зато не пьёт». «Не пьёт» - это, в её представлении, не страдает запоями и не ловит «белочек». Всё остальное – не питие. Так, невинная взрослая шалость. Это простительно. Что верно то верно: до запоев у Аркаши не доходило. Что касается галлюцинаций – какие галлюцинации? Его воспоминания – они самые и есть.

- Чего тебе надо-то от меня? Чего вообще? – вдруг разозлился он.

Я в ответ молчу, не отвечаю. Это мы тоже проходили, и не раз. В такой ситуации главное – его дальше не заводить. Это пройдет. Сейчас он ещё выпьет - и успокоится. А то что выпьет, это обязательно. И попробуй ему сказать «не надо»…

- Наливай, чего сидишь-то? (это тоже мне). Сидит он… Расселся, понимаешь… как на именинах…

Выпили не чокаясь. Закусили. Закурили. Молчим.

- Я вон половину зубов потерял, - говорит Аркашка. – Видишь? – и ощеривается. Я наклоняюсь, смотрю на его зубы. Я их видел уже сто миллионов раз. Но нужно посмотреть в миллион первый. Иначе Аркашка заведётся снова. На этот раз очень по-серьёзному.

Посидели, помолчали.

- Мне как-то, уже давно после Чернобыля, в военкомате сказали: вы там, в Чернобыле, сами были хозяевами своего положения! Сами были господами, в том смысле, что делали, что хотели, поэтому и лучей нахватались. Заехал я тогда этому говоруну в рог, хотел добавить, да вовремя накинулись, оттащили. Широкая у него морда была, толстая! В такую даже целиться не надо! Всё равно не промахнёшься!

- Он ведь и суд мог подать…

- Вряд ли. Трус. Да! - и Аркашка хлопает себя ладонью по лбу. - Я ж тебе не сказал! Виталька месяц назад приезжал! Ну да, тот самый безбожник!

- В гости?

- В гости. Проездом. Он сейчас у какой-то бабки лечится. Гемоглобин не поднимается выше пятидесяти. У него старший брат в Киргизии. При Советах был заслуженным чабаном. Так он с ним, в горах. Ничего, говорит, легче. Потому что воздух чистый, разреженный. Меня хочет к брату с собой забрать.

- Поедешь?

- Да ты смеёшься, что ли? Какой из меня ездок? Если только до погоста. Да и то ехать не надо. Донесёте с ребятами.

Я недавно вдруг вспомнил: у него на среднем пальце правой кисти была татуировка: аккуратный могильный крест. Это фирменный знак, пояснил он. У нас в отряде все себе кололи. На память. Что ликвидаторы.

Аркадий умер пять лет назад. Про таких говорят: отмучился. Светлая ему, мученику-«господину», память…