1.

– Тетя Валя! – неожиданно раздался за окном звонкий детский крик. – Бегите скорей сюда! Ваш Симка с дерева свалился.
Полная, до краев, тарелка с горячим борщом выскользнула у Валентины из рук и, ударившись о край стола, раскололась пополам. Яркое, красно-розовое пятно стало медленно растекаться по белой скатерти.
– Дура! Безрукая!..
Она не заметила, как Василий появился на кухне. С заспанным лицом, в трусах и майке, брезгливо оттопырив нижнюю губу, он снова повторил нараспев:
– Дура! Безрукая!..
От такой незаслуженной обиды слезы сами собой закапали у нее из глаз. С утра она готовила праздничный обед – так хотелось угодить мужу! Ведь, почитай, целый месяц не виделись. И вот – получила благодарность.
– Чё хлюпаешь носом? Или я не прав?
Прошлепав босыми ногами через всю кухню, мимо нее, к холодильнику, Василий достал бутылку пива.
– Как была ты корова деревенская, Валька, так ты ей и осталась. – И, сорвав зубами пробку с горлышка бутылки, он жадно осушил ее в два глотка.
Валентина поняла: хмель из головы мужа после вчерашней гулянки с дружками в гараже по случаю возвращения из командировки еще не выветрился. И разбитая тарелка – хороший повод, чтобы выплеснуть на жену плохое настроение.
– Тетя Валя! – повторился детский крик за окном.
«Господи, да что же я здесь стою». – Валентина, сбросив с себя передник, как была, в тапочках и халате, рванулась из кухни.
– Куда! – грубо схватил ее за руку Василий. – Наш разговор еще не закончен.
– Пусти! – почти простонала она. – Там наш сын с дерева упал.
– Чё? – Его лицо стало наливаться кровью. – Сколько я тебя просил? Не наш, а твой сын. Запомни раз и навсегда. Твой! Твой он, а не мой!
– Ну зачем ты так, Вася? – Валентина уже не могла сдержать слезы, хлынувшие ручьями на ее щеки.
– Не понял, уважаемая Валентина Петровна. – На его лице появилась ехидная улыбка. – Я тебя с пузом взял? С пузом. Ну, что молчишь? То-то же. Свою фамилию твоему байстрюку дал. Положение ты в обществе имеешь – жена, а не какая-нибудь там «дама легкого поведения». – Каждый раз Василий старался как можно больнее напомнить ей о своем «благородстве».
А ведь как ухаживал, вся деревня завидовала. «Соглашайся, дура, нечего думать, – шептали на ухо подружки. – Петька твой в земле лежит, его не вернешь. А этот на руках будет носить. Не смотри, что старше тебя. Зато жизнь знает. Двухкомнатная квартира в городе, машина, денег куры не клюют. Счастливая ты, Валька. Повезло тебе в жизни». Кабы не Чечня проклятая!
– Алле! Жена! Ты меня слышишь или нет? – Василий грубо схватил ее за подбородок. – Смотри мне в глаза и слушай, когда муж с тобой говорит. Прибери на кухне, сделай по-быструхе закусь, пока я в магазин слетаю. Сейчас ребята с завгаром подойдут. Ну, а потом можешь бежать к своему «десантнику», – нагло расхохотался он.
Неожиданно, зазвенел звонок в коридоре, кто-то забарабанил в дверь ногой.
– Хозяева! Встречайте гостей, – раздались за дверью громкие мужские голоса.
– Утрись! – засуетившись, произнес Василий. – Нечего меня перед людьми позорить. – И, больно сжав ее плечо, зашипел: – Мы еще с тобой поговорим. Учти, Валька, за все в жизни платить надо. А ты мне, ой как должна. Иди, открой! – И трусливо шмыгнул в комнату.
В открытых дверях дорогу ей попытался преградить один из дружков Василия:
– Хозяйка! Куда?
– Я сейчас, подождите, – отмахнулась она и стремглав бросилась вниз по лестнице.

2

На траве, под старой грушей, прижав руками к груди сбитые до крови коленки, лежал, свернувшись калачиком, мальчик лет десяти – Семен Семенов. Правда, так его звала только мама. Во дворе же с детства за ним закрепилось прозвище Сим-Сим, или попросту – Симка. Первое время он старался не отзываться на него. Но, как это бывает с людьми, сам того не замечая, со временем привык. Да что тут говорить, если даже учителя в школе и те, раскрыв журнал, вызывали его не по имени, не по фамилии, а с улыбкой: «Сим-Сим, к доске».
Спускаясь с дерева, он чувствовал себя победителем. Внизу его ждали, задрав головы, Витька, Ленка и Колька.
«Ну что, проспорили?» – захотелось ему радостно крикнуть. Но, сухо треснув, ветка под ногами неожиданно обломилась, и он, хватая воздух руками, сорвался вниз. Сильный гул, появившийся в голове после неудачного приземления, мешал четко слышать голоса друзей, сидевших перед ним на корточках. А они, между тем, перешептывались:
– Витя, а Сим-Сим живой?
«Это Ленка. Переживает. Ну, теперь уж не отвертится, поцелует три раза, как обещала».
– Живой. Слышишь, как носом сопит. Притворяется.
«Ну и гад ты, Витька. Посмотреть бы на тебя, как бы ты засопел, если бы с дерева свалился. Жир-трест несчастный. Сейчас отдашь свой пистолет-зажигалку, как миленький отдашь. Спор есть спор. За все надо платить. Так всегда говорит папа Вася»...

Вчера вечером друзья как всегда сидели во дворе на бревнах у гаража и играли в карты на щелбаны. И вдруг Колька предложил:
– А давайте играть на интерес. – В их компании он был самый старший и самый хитрый. Не зря ребята в школе прозвали его «Кот Матроскин».
– А как это – на интерес? – спросил Витька.
– Как это, как это... – передразнил Колька. – Победитель может потребовать от побежденного исполнить любое его желание или получить взамен какую-то вещь.
– Только на деньги, ребята, не надо играть, хорошо? – покраснев, попросила Ленка.
– Нет, на деньги играть не будем, – успокоил ее Колька.
Все согласились, и игра началась. Удача в тот день сопутствовала Семену. Он поочередно обыграл Витьку, Ленку и Кольку. И тут Колька предложил сыграть «ва-банк», поставив на кон, к уже проигранному им немецкому складному перочинному ножику, морской бинокль.
– Ты что! А если проиграешь? Отец тебе голову оторвет, – ойкнула Ленка.
– Как карта ляжет, – заявил, не моргнув глазом, Колька. И выиграл.
Расстроенный Семен стал снимать с руки новенькие электронные часы, которые подарила ему мама на день рождения, посчитав, что именно их потребует у него Колька. Но тот вдруг заявил:
– Мой интерес такой: если Симка залезет на старую грушу, что растет в заброшенном саду, и слезет вниз – мы все проиграем. А если нет, – он хитро улыбнулся, – мы ему ничего не должны.
– Ура! – захлопала Ленка в ладоши.
– Я еще не все сказал, – остановил ее Колька. – Тогда он становится нашим слугой на целую неделю и будет исполнять наши желания.
Старая груша была высотой с трехэтажный дом. Плоды на ней были вкусные, но росли на самой вершине. Чтобы достать их, надо было взобраться туда по совершенно голому стволу, на котором только кое-где сохранились остатки сухих веток в виде острых сучков. Поэтому на нее никто не лазил. Груши пробовали сбивать палками, а чаще ждали, когда они созреют и сами упадут в траву.
– Ну что, герой, струсил, – по лицу Кольки расплылась довольная улыбка, – кишка тонка?
– Ой, мальчишки, ну вас, с вашими разборками. Уже темно, – заявила Ленка, – я пошла домой.
– Я согласен, – громко, чтобы слышали все, ответил Семен.
Колька как будто этого только и ждал:
– Тогда завтра в десять часов в старом саду. – И, ни с кем не прощаясь, вразвалочку направился к своему подъезду.

…Семен не выдержал и, осторожно приоткрыв глаза, посмотрел по сторонам. Рядом с ним на корточках с испуганными лицами сидели Витька и Ленка. «А, испугались», – только успел он подумать, как из кустов смородины выскочил Колька и, словно боясь, что его могут не услышать, закричал:
– А я Симке бинокль не отдам! Он с дерева свалился, а мы так не договаривались.
Его тут же поддержали Витька с Ленкой. Пораженный таким вероломством друзей, Семен вскочил на ноги.
– Я спрыгнул, а не упал.
– Ха! Спрыгнул, – расхохотался Витька. – Мы все видели, как ты спрыгнул, а потом целый час лежал.
– И не час, а всего пять минут.
– Нет, час, нет, час, – затараторила Ленка.
– А значит, не считается, – подытожил Колька.
Семену стало понятно: это был заговор. Но так просто сдаваться он не хотел.
– Ну, тогда я полезу второй раз, – произнес он решительно.
Не ожидавшие такого поворота событий друзья растерянно притихли. Обхватив ствол груши руками и ногами, превозмогая боль в сбитых коленях, Семен стал медленно взбираться вверх.
– Пусть, пусть лезет, – забубнил себе под нос Колька. – Сейчас его мамаша прибежит. Она ему даст.
– Так нечестно, ребята, – испуганно произнесла Ленка.
– Молчи ты, – махнул на нее рукой Витька.
...Он был уже почти на вершине, когда услышал голос мамы:
– Семен! Немедленно слазь. Кому говорю!
Тонкая ветка предательски вырвалась из-под руки и больно ударила по глазам. Последнее, что запомнилось ему перед тем, как он погрузился в забытье, был веселый солнечный лучик, коснувшийся его лица...

3.

Всю дорогу от дома до больницы в машине «скорой помощи» Валентина молила бога только об одном: чтобы ее мальчик, ее единственная радость в этой жизни, открыл глаза. Но сын лежал на носилках, не шевелясь, бледный, по-взрослому сердито насупив брови.
«Он обиделся на меня. Ну, конечно же, обиделся. Как я сразу не поняла. Потому так себя и ведет. Притворщик». – Валентина ласково провела рукой по вихрастой голове сына.
– Сынок, Семен. Открой глазки, – зашептала она, нагнувшись над ним.
– Мамаша, ну что вы как маленькая? Не слышит он вас. Перестаньте истерики устраивать, – строго сказал сидевший рядом с ней молоденький фельдшер. И, наверно, чтобы как-то подбодрить ее, улыбнувшись, добавил: – Да успокойтесь вы. Спасем мы вашего сына. Не таких с того света вытаскивали. – Но, увидев в глазах женщины ужас, тут же осекся – понял, что глупость сморозил.

* * *

Сын родился в октябре, рано утром. Акушерка, передавая ей новорожденного, сказала:
– Крепенький будет мужичок.
– Откуда вы знаете?
– Мне бы да не знать. Посмотри в окно: первый снег – хорошая примета. Так что, девка, бутылка шампанского с тебя.
– Будет, будет вам шампанское, – радостно воскликнула Валентина, целуя сынишку.
Но приехавший забирать ее из роддома Василий ни цветов, ни конфет с шампанским не привез. Сгорая от стыда, под перешептывание нянечек и санитарок, она вышла на крыльцо роддома.
– Машина за углом, – буркнул Василий, даже не взглянув на ребенка. – Иди, я сейчас догоню.
В ту ночь ей приснился Петька. Первая и, наверно, единственная ее любовь. Худой, небритый, одетый почему-то в ту самую белую нейлоновую рубашку и в черные брюки, в которых уходил в армию. Сев за стол, он виновато улыбнулся: «Прости меня, Валюха-горюха». – Он всегда называл ее так, и она не обижалась на это. «За что мне тебя простить, Петя? Это ты меня прости». Он покачал головой: «Ты не виновата, Валюша. Прости меня, что я погиб за Родину». – «За какую Родину, Петя? О чем ты говоришь?» – «За нашу, с тобой Родину, Валя…»
Он что-то еще хотел ей сказать, но она проснулась от грубого толчка в бок, которым ее наградил Василий.
– Кончай выть над ухом. Мне завтра рано вставать. – И, повернувшись на другой бок, тут же захрапел.
А она, проплакав всю ночь в подушку, так и не узнала, что хотел ей еще сказать Петя.
Тайком от мужа узнала у соседки адрес бабки-ворожеи. Та выслушала ее и, помолчав, сказала: «Неси свой крест, милая. Так у тебя на роду написано. А он тебя больше не побеспокоит. Прощаться приходил».
Через два дня Василий уезжал в командировку. Уже в дверях он вдруг повернулся к ней и произнес:
– Родишь мне пацана – на руках буду носить. Королевой будешь. А этот, – кивнул в сторону детской кроватки, – твой.
– Ты что, шутишь, Вася?
– Думай, как хочешь.
– Ты же обещал мне…
– Обещал, обещал, да передумал, – грубо перебил он. – Все! Разговор окончен. Я тебе свое слово сказал. – И, шагнув за порог, громко хлопнул дверью.
Оставшись одна, Валентина как заведенная ходила из одной комнаты в другую, повторяя одно и то же слово: «Обманул, обманул, обманул…»
После гибели Петра в Чечне она почувствовала страх, которого раньше никогда не испытывала. Это был страх одиночества. Косые взгляды односельчан, смешки за спиной, постоянные упреки отца. Скрыть беременность было уже невозможно. Появление сватов в их доме стало неожиданностью не только для нее, но и для всей деревни. «Слюбишься! – радостно сказал отец. – Выбора у тебя, девка, нет».
Будущего мужа она знала как сына их соседей через двор. Он был старше ее на десять лет.
Сразу после свадьбы молодые уехали в город. Зарабатывал Василий хорошо. Как-никак, шофер-дальнобойщик. Вот только приходилось Валентине отчитываться перед мужем за каждую копейку. Сначала было неприятно вести записи в тетрадке, которую он сам расчертил ей на две графы «приход-расход», но потом привыкла.
Василий умел пустить пыль в глаза окружающим. Ни в деревне среди родственников, ни среди соседей, никто даже не догадывался о настоящем «семейном счастье», царившем в их доме. Каждый раз, возвращаясь из очередной поездки, Василий первым делом задавал ей вопрос: «Ну, чем обрадуешь мужа, молодая жена?» – И, не получив того ответа, какого ждал, мрачный, как туча, он уходил в гараж, где пьянствовал с дружками до поздней ночи.
Жаловаться кому-то на свою судьбу ей не хотелось. Отдавая всю свою нерастраченную любовь сыну, она, как любая женщина, в глубине души все еще надеялась, что Василий в конце концов перебесится и они заживут по-человечески...

– Женщина! Вам плохо? – Кто-то тряс ее за плечо.
– Нашатыря ей, нашатыря. Не видишь, что ли, вся побелела, – забубнил кто-то у нее над ухом.
«Мне не плохо», – хотела она сказать, но от резкого запаха на какой-то миг у нее перехватило дыхание. Широко раскрыв глаза, она увидела склонившегося над ней фельдшера.
– Ну, вот и ладушки, – улыбнулся он. – Как вы себя чувствуете, женщина?
– Спасибо, хорошо, – прошептала Валентина, еле шевеля губами. И тут же, с тревогой оглядевшись по сторонам, спросила: – А где мой сын?
– Все нормально, не волнуйтесь. Он уже в приемном покое. Давайте я вас туда провожу. – Фельдшер, заботливо взяв ее под руку, помог выйти из машины «скорой помощи».

4.

– Семенова! – стараясь перекричать шум голосов, стоящий в коридоре приемного отделения, громко объявила медсестра. – Есть тут Семенова? – переспросила она недовольным голосом.
– Второй раз уже вызывают, – пробурчала себе под нос сидевшая рядом с Валентиной старушка с перевязанной рукой. – Вот из-за таких и приходится сидеть здесь целый день. – Она почему-то подозрительно посмотрела на Валентину. – А ты случаем не Семенова?
– Семенова, – отрешенно кивнула головой в ответ Валентина, совершенно не соображая, зачем старушка спрашивает у нее фамилию. У нее в ушах до сих пор звенел крик сына: «Мама!..» Она не могла себе простить, что не успела сделать каких-то пару шагов, чтобы подхватить его на руки, когда он, как птенец из гнезда, падал на землю на ее глазах. «Кто виноват? Кто виноват?», – стучала кровь в висках. «Ты! Ты! Ты!», – глухо билось сердце в груди.
– Тут она, тут! – закричала радостно старушка, словно выиграла «Джек-пот» в «Русское лото». Несмотря на свой почтенный возраст, она резво вскочила со стула и, ухватив Валентину за руку, почти силой потянула ее по коридору к открытым дверям приемного отделения.
Перешагнув порог, Валентина в растерянности замерла. С детства она панически боялась врачей. А виной всему был их деревенский фельдшер Прохор Аверьянович Плетнев – высокого роста, худой, как жердь, старик с блестящей, словно шар, лысой головой и приклеенными под носом усами, которые сильно смахивали на старую облезлую сапожную щетку. По причине отсутствия в деревне ветеринара он лечил не только жителей деревни, но и всю принадлежащую им скотину. За это односельчане шутливо за глаза называли его «наш доктор Айболит». Когда, пошатываясь после очередного вызова на дом к «больному», он шествовал по улице в белом халате с неизменной медицинской сумкой через плечо, это ни у кого не вызывало смеха. Взрослые почтительно здоровались с ним за руку, а детвора, наоборот, в испуге разбегалась в разные стороны. Матери часто пугали их дядькой Прохором, который ходит по дворам и делает уколы непослушным мальчикам и девочкам. Валентине пришлось испытать на себе, как делает уколы дядя Прохор. Не потому, что она была непослушным ребенком. В десять лет ее укусила соседская собака, когда она пыталась защитить от нее котенка. Уколы были болезненными сами по себе. Но то, как их делал Прохор Аверьянович, Валентина запомнила на всю жизнь. Шприцом он пользовался, словно сапожник шилом.
– Ну, и долго вы думаете стоять так передо мной, женщина? – Сидящий за столом доктор в зеленом халате и такого же цвета шапочке удивленно рассматривал ее. – Проходите, садитесь. Сейчас мы с вами заполним кое-какие бумаги.
– Где мой мальчик? – с мольбой в голосе произнесла Валентина. – Что с ним, доктор?
– Эх, мамаша, мамаша! – покачал он укоризненно головой. – Что же вы за сыном не усмотрели?
– Доктор! Мне нужна каталка, – громко, на все приемное отделение, объявил появившийся в дверях санитар.
– Ну, а я здесь причем? – раздраженно пожал плечами доктор.
– Как, причем! На ней ваш клиент уже два часа в коридоре прохлаждается. Куда мне его прикажете девать?
– В морг, уважаемый, в морг. Для него медицина уже противопоказана. – И, неожиданно громко рассмеявшись, доктор как ни в чем не бывало обратился к Валентине: – Медицинский полис на ребенка у вас с собой? Давайте будем оформляться.
«За сыном не усмотрела… Медицина противопоказана… Оформляться… Морг…» – Стены и потолок медленно поплыли у Валентины перед глазами.
– Медсестра! Помогите женщине, ей плохо, – зазвенело у нее в ушах.
«За что?» – успела она подумать и потеряла сознание.

5.

В липах за окном шумел дождь, из больничного сквера через раскрытое окно доносился запах мокрых цветов. Валентина лежала на кушетке, широко раскрыв глаза, и беззвучно плакала. «За что судьба решила наказать так жестоко? В чем я виновата? А может, прав был Василий, когда говорил, что за все в этой жизни надо платить. Рано или поздно каждому приходится расплачиваться за свои ошибки, отдавать долги, прощать и каяться. Но не такой же ценой…»
Первый раз Валентина, до этого никогда не верившая в Бога и не знавшая ни одной молитвы, прижала руки к груди и, глотая слезы, тихо зашептала: «Господи! Если ты и вправду есть на этом свете, спаси моего сына... – И, не найдя больше слов, глубоко вздохнув, добавила: – Умоляю тебя!»
– Ну, как там эта женщина, – услышала она голос доктора.
– Я сделала ей укол успокоительного. Кажется, задремала, – ответила ему медсестра.
– Придет в себя, скажете, что ее мальчишка в реанимации. Да, совсем у народа нервы ни к черту стали, – вздохнул доктор. – Пойду перекурю, пока никого не привезли. А вы уж здесь с ней по-женски разберитесь до конца и про медицинский полис напомните, пускай принесет завтра.
«Жив! Спасибо тебе, Господи!», – радостно вздохнула Валентина...

– Реанимация находится во втором корпусе. Как выйдете из приемного покоя, серое двухэтажное здание направо. Спросите доктора Бельговского. Да перестаньте вы так волноваться, женщина, – строго сказала медсестра, обратив внимание на нервно дрожащие руки Валентины, которые та, то прижимала к груди, то прятала за спиной. – Нельзя же так. Успокойтесь. Все с вашим сыном будет хорошо.
– Простите меня, пожалуйста. Он у меня единственный.
Строгое и официальное выражение на лице медсестры сменила сочувственная улыбка, и она по-женски глубоко вздохнула:
– Понимаю я тебя, у самой такой единственный.
Валентина словно на крыльях летела по больничному двору. «Сейчас, сейчас я увижу своего сыночка. Все будет хорошо, все будет хорошо», – радостно стучало сердце.
Молодой санитар, стоящий в дверях реанимационного отделения, долго не хотел ее пропускать, повторяя заученно, как попугай:
– Не положено по распорядку, не положено по распорядку...
От блюстителя медицинского распорядка исходил сильный запах перегара, который он безуспешно пытался заглушить с помощью подушечек «Орбит», набив ими рот.
– А я вот сейчас милицию вызову, – поражаясь своей смелости, заявила Валентина.
– То есть, как это – милицию? – Глаза у санитара чуть не вылезли из орбит. – За что?
– Милиция разберется, – войдя в роль, строго сказала Валентина.
Испуганный решительностью непонятно откуда свалившейся на его голову женщины, санитар растерянно пожал плечами и отступил от двери.
– Идите! Мне что. Сами будете отвечать. А пугать не надо, пуганые, – процедил он сквозь зубы ей вслед.
– Тебе чего, милая? – обратилась к ней невысокого роста старушка в белом халате, проходившая по коридору с ведром и шваброй в руках.
– Сын у меня здесь. Семен Семенов. Десять лет.
Поставив ведро на пол и опершись на швабру, старушка на минуту задумалась.
– Есть у нас такой больной. Третья палата. Состояние у ребенка средней тяжести. Я там сейчас влажную уборку делала. – Она многозначительно вздохнула. – Что я могу тебе сказать, голубушка, делаем все, что можем…
Неожиданно оборвав фразу на полуслове, она схватила ведро, резко развернулась на месте и чуть ли не бегом бросилась по коридору в противоположную от Валентины сторону.
– Ну, получили консультацию у нашего местного «светила»? – раздался насмешливый мужской голос.
Валентина обернулась.
– Доктор Бельговский, – представился мужчина. – Мне звонили о вас из приемного отделения. – Изучающе оглядев Валентину с ног до головы, он улыбнулся: – Ну, наша баба Таня, надеюсь, вас не очень напугала своими диагнозами?
– Нет, что вы! Очень хорошая старушка.
– Хорошая, хорошая. Только вот любит не в свое дело лезть. Ну, да ладно, – махнул он рукой, – вы с мужем?
– Нет, – растерялась она. – А что такое?
– Ну, как вам сказать… – замялся доктор. – Мне бы хотелось поговорить с отцом мальчика…
– Лучше со мной! – перебила его Валентина.
– Ну, раз вы так считаете, – с нескрываемым удивлением произнес доктор, – тогда нам лучше пройти ко мне в кабинет и там поговорить.
– А можно мне сначала к сыну? – с надеждой в голосе спросила Валентина.
– Пока нельзя, – неожиданно строго ответил он.
В кабинете, усевшись за стол, доктор на какое-то время словно забыл о ее присутствии, с серьезным видом занялся просмотром бумаг, лежавших перед ним.
Сжавшись в комочек на краешке стула, Валентина застыла в немом ожидании. Как хотелось ей сейчас, чтобы рядом с ней оказался близкий человек, перед которым она смогла бы, не стесняясь, поплакать по-бабьи, спрятаться за его спиной, почувствовать себя защищенной от всех бед, свалившихся на ее плечи.
Наконец, сложив бумаги в стопку и отодвинув их от себя на край стола, доктор обратился к ней:
– Не собираюсь от вас ничего скрывать, поэтому прошу вас взять себя в руки. Я уже наслышан от коллег о вашей, так сказать, повышенной эмоциональности. В настоящий момент больной находится в коматозном состоянии. Нам необходимо установить степень тяжести комы, после чего будет назначено соответствующее лечение. Учтите! – неожиданно повысил он голос, – мы здесь делаем все, что можно и чего нельзя, ради спасения жизни больных. Но порой… – он картинно вздохнул, – отсутствие в самый нужный момент необходимых лекарственных препаратов, некомплект младшего медицинского персонала не позволяют нам создать соответствующие условия для лечения особо тяжелых больных. Я думаю, вы должны меня правильно понять... – Сделав многозначительную паузу, доктор внимательно посмотрел на Валентину.
Она все прекрасно поняла. Дрожа от негодования, унижения и оскорбленного самолюбия, но понимая свое полное бессилие перед этим «наследником Гиппократа», Валентина почувствовала панический страх за жизнь сына.
– Сколько? – прошептала она. – Сколько надо на лечение сына?
Минуту назад строгое и серьезное лицо доктора расплылось в благожелательной улыбке.
– Надеюсь, вы понимаете, что я иду вам навстречу и поэтому надеюсь на конфиденциальность и вашу порядочность. Отдельная палата, полный курс обследования, – начал он перечислять, – сиделка…
– Я могу сама!
– Здесь не тот случай, – укоризненно покачал он головой. – Ну, если вы отказываетесь…
– Нет! То есть да! Я согласна! – еле сдерживаясь, чтоб не заплакать от обиды, выкрикнула Валентина.
Достав из кармана записную книжку, доктор вырвал из нее листок и, небрежно что-то черканув маленьким карандашиком, передал его Валентине.
– Когда надо вам принести… это, – произнесла, покраснев, Валентина.
– Чем раньше, тем лучше, – довольным голосом произнес доктор, небрежно откинувшись на спинку кресла. – Я дежурю сегодня до утра.
Прямо за дверьми кабинета она опять столкнулась с той самой старушкой, которая старательно протирала тряпкой стену коридора. Улыбнувшись Валентине как старой знакомой, она неожиданно поманила ее пальцем. Еще ничего не понимая, Валентина шагнула в ее сторону.
– Сколько запросил? – шепотом спросила старушка.
Растерянная Валентина показала ей листок, который все еще держала в руках.
– Еще по-божески, – покачала та головой. – Мальчонку-то хочешь посмотреть?
– Да! – выдохнула Валентина.
– Тогда пойдем! – Схватив Валентину за руку, старушка повела ее в конец коридора. – Только через двери смотри, – испуганно оглянувшись по сторонам, прошептала она.
Сын лежал на высокой кровати, накрытый белоснежной простыней. Даже через двери слышалось слабое то ли пощелкивание, то ли попискивание – эти звуки издавали приборы, установленные рядом с кроватью. От них к сыну тянулись какие-то тонкие трубки и провода.
– Ну, все! – раздался у нее за спиной шепот старушки. – Пошли, а то влетит нам обеим.

6.

В домашнем халате, прижав к груди тапочки – они сразу соскочили у нее с ног, как только она выбежала с больничного двора, Валентина босиком, не разбирая дороги, словно на крыльях летела домой. Ее сейчас совсем не волновало то, что прохожие, кто с удивлением, кто с улыбкой, смотрят ей вслед. Даже визг тормозов и крепкая брань водителя «Жигулей» не заставили ее остановиться. Все мысли были только об одном – где взять деньги? Своих сбережений у нее никогда не было, если не считать той пары сотен рублей, которую удалось сэкономить на продуктах в этом месяце втайне от мужа. В город приехал цирк. Сын ей все уши прожужжал об этом. Вот она и собиралась устроить ему маленький праздник.
Перед тем, как нажать кнопку дверного звонка, Валентина достала из кармана халата листок и еще раз, не веря самой себе, посмотрела на написанную карандашом цифру.
– По-божески… – прошептала она. – Да разве это по-божески?
Дверь напротив открылась, и из нее выглянула соседка.
– Ну, твои гости и поют! Прямо хор Пятницкого, – с нескрываемой завистью произнесла она. – Счастливая ты, Валька. Весело живешь!
Не желая вступать в разговор с соседкой, Валентина торопливо нажала кнопку звонка. Дверь открыл Василий, он был уже изрядно навеселе. Из комнаты доносился нестройный хор подвыпивших мужских голосов, старательно пытающихся исполнить один из застольных хитов Верки Сердючки.
– Гуляешь, дорогая жена? – дурашливо улыбаясь, нараспев произнес он и, не дав сказать ни слова в ответ, схватил ее за руку и потащил за собой в комнату. – Господа! Прошу любить и жаловать – моя супруга Валентина Петровна!
– Штрафную! Штрафную! – вразнобой закричали гости за столом.
– Вася! – стараясь перекричать шум, стоящий в комнате, громко крикнула Валентина. – Семена в больницу положили. Он в коме. Слышишь ты это или нет!
– Не понял, – тупо уставился на нее Василий, – а я-то здесь причем?
– Нужны деньги на лечение! Вот… – И Валентина дрожащей рукой передала ему смятый листок.
Минуту, не меньше, Василий с удивлением рассматривал сначала сам листок, а потом столько же времени и то, что написано на нем. Молча, посмотрев на Валентину долгим, тяжелым взглядом, он нетвердой походкой, пошатываясь, направился в спальню. Компания за столом притихла. Из спальни слышалось громкое сопение Василия и хлопанье дверок платяного шкафа.
«Господи! Что он там делает? Сколько же унижения мне еще предстоит пережить?» – подумала Валентина.
– Вот, триста долларов пока отдай, – раздался голос Василия у нее за спиной, – а двести позже отдадим. Пусть лечат.
Она обернулась к мужу. Отведя взгляд в сторону, Василий протягивал ей три зеленых стодолларовых бумажки.
– Откладывал на новую резину. Ничего не поделаешь… – как бы оправдываясь, обратился он к сидящим за столом.
– Дай я тебя, Вася, поцелую, дорогой ты мой человек! – встал из-за стола усатый пожилой мужчина, – по-отцовски поступаешь. Молодец! А с резиной я тебе помогу, не переживай. Не будь я завгар. – И, заключив Василия в объятья, под одобрительный гул сидевших за столом он троекратно расцеловал его в обе щеки.
Валентина растерянно смотрела на мужа, не зная, верить ей или нет в это чудесное перевоплощение, происходящее на ее глазах.
– Ну, давайте, что ли, за здоровье мальца выпьем, – предложил кто-то из мужчин.
– Вася, – стараясь говорить как можно нежнее, обратилась она к мужу, – так я сбегаю отдам деньги в больницу?
– Уважь людей, – произнес Василий, подавая ей налитую до краев рюмку с вином.
И она увидела, как в его глазах мелькнули и погасли знакомые ей злобные огоньки.
«Не простит. Никогда он мне не простит этих денег, – поняла Валентина. – Ну и пусть! Пусть кричит, бьет, из дома выгоняет. Главное, что я сейчас отнесу деньги в больницу и сына будут лечить».
– Благодарю вас, гости мои дорогие, – произнесла Валентина, поклонившись, – за то, что пьете за здоровье сына моего... – Рюмка в руках у нее задрожала. – Тебе, муж мой, спасибо за все…
Вино было теплым и приторно-сладким. Сжав рюмку в руках, Валентина с размаху разбила ее об пол.
– Ты чё, с ума сошла? – отшатнулся от нее Василий.
– На счастье, на счастье, Вася, – улыбнулась Валентина, и слезы брызнули у нее из глаз.
– Ну и жена у тебя – огонь! – одобрительно хмыкнул завгар и хлопнул Василия по плечу. – С такой не пропадешь!

7.

Семен почувствовал, что ему стало холодно. Опять одеяло сползло. Поднять его с пола и накрыться он мог и сам, но ему вдруг захотелось, чтобы это сделала мама. Она умела так заправить края непослушного одеяла, что постель превращалась в уютное гнездышко. И не надо было долго ворочаться, выбирая удобную позу перед тем, как уснуть.
– Мам! – негромко позвал он. – Мама, укрой меня, пожалуйста.
В комнате неожиданно ярко вспыхнула люстра.
«Зачем она включила свет. Теперь точно не усну до утра. А как хотелось еще поспать».
– Ну, вот и ваш сын, уважаемая Валентина Петровна, – вдруг раздался у него прямо над головой незнакомый мужской голос. – Как видите, все, что я вам обещал, мы делаем. И не стоит волноваться.
– Спасибо вам, доктор, – почему-то всхлипнув, сказала мама. – Вот, возьмите, пожалуйста, здесь триста долларов, а остальные двести, если конечно можно, я принесу попозже.
– Хорошо. Только попрошу вас – не затягивайте с этим. Вы же сами понимаете…
«Кто этот дядька? Откуда он взялся у них в квартире ночью? И зачем мама дает ему какие-то доллары?» Семену захотелось посмотреть. Он попытался незаметно приоткрыть глаза. Но, к своему удивлению, почувствовал, что это у него не получается. Глаза не хотели открываться. Тогда он решил встать с кровати, но ноги и руки тоже отказывались его слушаться.
– Мама! Разбуди меня. Я не могу проснуться, – еще не понимая, что с ним происходит, растерянно произнес он.
Но мама, вместо того чтобы прийти ему на помощь, как она это всегда делала, почему-то продолжала спокойно разговаривать с этим неизвестно откуда и зачем появившимся в их квартире доктором.
– Мама! – уже не скрывая обиды, позвал он во второй раз. – Ты меня слышишь?
– Доктор! Посмотрите! Мне кажется, он плачет? – наконец раздался мамин голос.
– Нет, что вы! Это вам показалось, – тут же перебил ее незнакомый дядька. – Сегодня мы закончим все необходимые анализы, а завтра проведем дополнительное обследование. Его осмотрят наши специалисты, и тогда мы уже окончательно определимся с курсом лечения. А пока, я попрошу вас, давайте покинем палату. Больному нужен покой.
«Мама! Не уходи! Не оставляй меня здесь одного», – из последних сил попытался закричать Семен. Но свет погас, и в комнате опять наступила темнота. «Где же я? Почему ушла мама? Кто этот незнакомый дядя, которого она называет доктором?» Семен еще раз попытался встать с постели, но, как и на этот раз ничего у него не вышло. «Проспорил! Ты проспорил! – вдруг зазвенел у него в ушах Колькин голос. – Ты проспорил!..»
И он вспомнил: мамин крик, удар ветки по глазам, падение с груши и громкую сирену скорой помощи…
В комнате опять вспыхнул свет.
«Мама! Она вернулась», – облегченно вздохнул он.
Но это была не мама, а какая-то другая женщина. Что-то бормоча себе под нос, она взяла его за руку. Слезы сами собой побежали из глаз ручейками, обжигая щеки.
– Ну, ну, ну! – раздался ласковый шепот. – Больной укольчик?! Потерпи, мой миленький. Потерпи.
8.

Подходя к дому, Валентина сразу заметила две нахохлившиеся детские фигурки, сидевшие на скамейке у подъезда. Первой навстречу к ней решительно шагнула невысокого росточка худенькая девочка.
– Тетя Валя! Простите нас, пожалуйста. Честное слово, мы не хотели. Это все Колька придумал.
– Колька, Колька… – виновато забубнил у нее за спиной, не в пример ей, круглый, словно мячик, мальчишка. – Мы с ним больше не дружим. Вот! – он неожиданно протянул Валентине свою пухлую ладошку. Блестя в лучах заходящего солнца, на ней лежал маленький, почти игрушечный, пистолет-зажигалка. – Вот! – повторил мальчишка, глубоко вздохнув. – Передайте, пожалуйста, Сим-Симу, это теперь его.
– И я тоже… – нервно теребя свою тонкую косичку, то расплетая, то заплетая ее, произнесла девочка. – В общем… скажите ему… ну, он сам знает… – Она густо покраснела.
«Нет. Не все в этой жизни продается и покупается», – с теплотой посмотрев на ребят, стоявших перед ней, подумала Валентина.
– Спасибо вам! – улыбнулась она, наверно, в первый раз за этот день. – Я обязательно завтра все расскажу Семену.
– Возьмите зажигалку, – настойчиво произнес мальчишка, упорно не убирая протянутую руку.
– Лучше ты сам ее отдашь, когда Семен выздоровеет. Хорошо?
Мальчишка радостно кивнул головой.
– Ну, а теперь – бегом по домам. А то вас, наверно, уже ваши родители ищут.
– До свидания, тетя Валя! До свидания, тетя Валя! – Дети словно ждали от нее этих слов и теперь, стремглав сорвавшись с места, понеслись каждый к своему подъезду.

Как только Валентина перешагнула порог подъезда и дверь со скрипом закрылась за ней, накопившаяся за день усталость, словно дождавшись своего часа, навалилась на ее плечи из темноты. Сделав несколько шагов по направлению к лестнице, она вдруг почувствовала сильное головокружение. Пол в подъезде странным образом стал уходить у нее из-под ног. Уже падая, она все-таки успела схватиться руками за спасительные перила лестницы, но, не удержавшись, медленно опустилась на холодные цементные ступеньки. «Это минутная слабость. Сейчас все пройдет, – попыталась она себя успокоить, – мне просто надо отдохнуть…»
Неожиданно в темноте, под лестницей, раздался какой-то странный шорох. Вслед за ним послышалось чье-то то ли кряхтение, то ли хихиканье.
– Кто здесь? – шепотом спросила Валентина.
Вместо ответа из темноты в лицо ей ударил яркий луч света. От неожиданности она зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела перед собой старика. В одной руке тот держал ведро, полное картошки, в другой – фонарик. Луч света вслед за взглядом его хозяина бесцеремонно изучал сидевшую на ступеньках Валентину.
– Так, так, так! Не ожидал я от вас такого, Валентина Петровна… – укоризненно покачал головой старик. – Я себе в подвале картошечку набираю, слышу – кто-то на лестнице как рыба об лед бьется. Ну, думаю, опять алкаши проклятые! Пойду погоняю. А тут вы!..
– Извините меня, пожалуйста. Я очень устала. Поверьте. Это совсем не то, что вы думаете…
– Верю, верю, милая, – захихикал старик, и лицо его расплылось в довольной улыбке. – Все мы устали. Только каждый по-своему…
Она сразу узнала старика. Это был сосед, проживающий этажом выше. В прошлом году у нее с ним был конфликт. Забыв закрыть кран горячей воды у себя на кухне, старик устроил у них в квартире настоящее наводнение. Василий в то время был в поездке. Вот и пришлось Валентине одной воевать с соседом. Стоимость испорченных обоев он возместил, но затаил на нее с тех пор обиду. Можно было не сомневаться, что завтра все в доме до мельчайших подробностей будут знать об их случайной встрече на лестнице.
– Может, мне мужа твоего, Василия, кликнуть? Или как? – подмигнул ей старик.
– Не беспокойтесь. Я сама… – Было просто бессмысленно что-либо объяснять ему сейчас.
– Ты не стесняйся меня, соседка. Я все понимаю. Дело молодое…
– Идите вы, дедушка, своей дорогой! – не выдержав, перебила его Валентина.
– Я-то пойду, – укоризненно зазвучал голос старика в полумраке лестницы, – ты за меня, соседка, не волнуйся. Лучше о себе подумай. – Последние слова прозвучали почти как угроза.
Таких людей в народе зовут занозами. Любят они в душу без спроса влезть. Поучают. Советуют. Правду-матку без стыда в глаза режут. Но никогда еще и никому их «правда» не помогла. Нет в ней ни добра, ни сочувствия к человеку. Чужое горе им всегда в радость. Одно слово – заноза. Боль проходит, а след остается.
Каждая ступенька давалась Валентине с большим трудом. Но старик как будто этого не замечал. Он так и сопровождал ее до самой двери, не говоря больше ни слова, а только многозначительно вздыхая. Если бы Валентина обернулась, она смогла бы увидеть его лицо, которое просто светилось нескрываемой радостью.
Остановившись на лестничной площадке перед дверью в свою квартиру, она обратила внимание на то, что дверь приоткрыта.
– Да! – многозначительно произнес старик у нее за спиной, – непорядок, двери закрывать надо. Вот в соседнем доме так две квартиры и обворовали. Хозяева сами виноваты.
– Спасибо вам, сосед, за помощь и спокойной ночи. – Она уже еле сдерживалась, чтоб не нагрубить этому «доброму» человеку.
Дверь в квартиру широко распахнулась, и на пороге появился Василий. Он удивленно уставился осоловелыми глазами сначала на Валентину, потом на старика. Первым раскрыл рот старик:
– Вася! Я тебе сейчас все объясню…
– Бабке своей объяснять будешь – понял, хрыч старый? Сам разберусь, – грубо рявкнул на него Василий.
Не ожидавший такого поворота событий старик опешил. Фонарик у него в руках погас.
– Я что, я ничего, – растерянно забормотал он, – дело семейное, разбирайтесь сами, – и, что-то недовольно бормоча себе под нос, стал поспешно подниматься по лестнице.

9.

Валентина молча шагнула в раскрытую дверь вслед за мужем. Как же не хотелось ей сейчас с ним разговаривать! Но она прекрасно понимала: Василий ждал ее, а значит, неприятного разговора не избежать. Привычно закрыв за собой дверь на ключ, она включила свет в прихожей. На затоптанной грязной обувью ковровой дорожке, словно серебристое новогоднее конфетти, блестела рыбья чешуя. У зеркала на тумбочке выстроилась целая батарея из пустых и недопитых пивных бутылок с плавающими в них окурками сигарет. По всему было видно, что прощание гостей с хозяином, затянувшись, плавно перешло в повторное застолье.
«Кто я в этом доме? – горько улыбнувшись, спросила она сама у себя, остановившись перед зеркалом, – неужели права бабка-ворожея: придется так прожить всю жизнь?».
Ей показалось, что отражение в зеркале отрицательно покачало в ответ головой. Бросившись по коридору на кухню, она, широко распахнув окно, жадно вдохнула полной грудью вечерний прохладный воздух бабьего лета.
«Дура, я дура! Ой, какая же я дура. Ведь с первого дня было понятно, что не любовь, не любовь все это…» Ей вдруг вспомнилась мать Павла. На второй день свадьбы она незаметно подошла к ней и, посмотрев прямо в глаза, сказала:
– Мы с мужем тебя не осуждаем, дочка. Ты не переживай. Двери нашего дома для тебя всегда открыты.
«Струсила, предала, – казнила теперь себя, – сколько раз в деревне с сыном была, стороной их дом обходила. Родителей слушалась. Сыну о родном отце так и не рассказала. Все думала – пускай подрастет, а сама чужого человека папкой заставляла звать. И вот расплата… Дорого теперь за нелюбовь платить приходится».
– Хватит, – тихо сказала она в темноту за окном. – Хватит! – повторила еще раз, уже громче, решительней.
– Правильно, соседка! – раздался мужской голос под окном, – и я так считаю: хватит! Хватит этим новым русским свои машины у нас под окнами ставить. Из-за их чертовой сигнализации не уснешь.
То, что кто-то посторонний услышал ее слова и неправильно понял их смысл, заставило Валентину улыбнуться. Она даже позволила себе помахать в ответ рукой невидимому ночному собеседнику.
– Жена! – раздался требовательный голос Василия из комнаты. – Я долго тебя буду ждать!
– Подождешь! Ничего с тобой не случится, – удивляясь самой себе, ответила Валентина.
Раньше она никогда бы не позволила себе так разговаривать с мужем, зная его неуравновешенный и вспыльчивый характер. Но страх прошел. Покорная и терпеливая, Валентина вдруг поняла, что была в этом доме «девочкой на побегушках». Стирала, готовила, убирала, безропотно сносила оскорбления, словно была в чем-то виновата. А в чем? В том, что когда-то, в той, совсем другой жизни, она любила человека, который любил ее? И от этой любви родился ребенок. В этом ее вина? Ведь она старалась, она так хотела снова полюбить… Но вместо любви от нее требовали только покорности и благодарности.
– Хватит! Хватит, так жить, – громко крикнула она, уже совершенно никого не боясь.
– Ты, что белены объелась? Уже сама с собой разговариваешь? А что муж зовет, тебе, значит, наплевать, – злобно произнес Василий, выйдя из комнаты. – Забыла, значит, кто в доме хозяин? Ну, ничего, я тебе сейчас напомню, – и, пошатываясь, вразвалочку, как медведь, он стал надвигаться на жену.
– Только попробуй меня тронуть! – без страха шагнула она ему навстречу.
Будто натолкнувшись на невидимую стену, Василий остановился. Он не ожидал, что его всегда тихая и покорная жена посмеет ему перечить.
– Значит, ты так… Значит, ты так… – не находя нужных слов, повторял он растерянно, в бессильной злобе то сжимая, то разжимая свои огромные кулаки. – Смелая стала! Ну-ну-ну... А как же должок? Ты что думаешь – «развела» мужа на триста баксов перед друзьями и все? – На его лице появилась знакомая Валентине ехидная улыбка. – На колени! На колени! Кому говорю, – затопал он ногами. – Забыла, кто ты? Так я тебе сейчас напомню. Ишь, голову подняла… – Он уже не говорил, а шипел, как змея, шаг за шагом приближаясь к Валентине. – Денежки с неба не падают, их зарабатывают. Станешь на колени – долг прощу. Попросишь хорошо – еще денег дам, – уже почти уговаривал он. – Ну, я жду…
Две пощечины звонко прозвучали в тишине коридора.
– Ты... ты меня ударила… – Не веря случившемуся, он дотронулся до своих небритых щек. – Ты меня ударила… – И вдруг он по-бабьи всхлипнул: – Ты не должна была этого делать, слышишь…
– Хватит, Василий! Хватит! Устала я так жить. Ухожу я от тебя.
– То есть, как это уходишь? – По лицу Василия было видно, что он до сих пор так и не понял, что же на самом деле произошло. – Да кому ты нужна? – нервно расхохотался он.
– Сыну!
– А как же я?
– Не знаю. Решай сам.

10.

Из их дворовой компании только один Витька лежал в больнице. Весной ему вырезали аппендицит. В том, что операцию делали без наркоза и Витька при этом ни разу не застонал, Семен сильно сомневался. Но ребятам нравилось слушать Витькины рассказы. А тот, не стесняясь, «вспоминал» все новые и новые подробности, подтверждающие его смелость и героизм, проявленные на операционном столе. В конце каждого своего рассказа он всегда гордо демонстрировал главное свое доказательство – шрам на животе.
– В школу ходить не надо. Родители всякую вкуснятину приносят, что ни попросишь! В постели можно валяться целый день. Телевизор смотри, что хочешь – никто не запрещает, – хвастался как-то Витька в очередной раз перед ребятами. «Заливаешь!» – не выдержал Семен. «Я заливаю? – возмутился тот. – А ты, Симка, докажи, докажи…»
Теперь, оказавшись в больничной постели, Семен готов был ходить в школу даже по воскресеньям. Отказаться от мороженого и конфет на целый год. Только бы побыстрее встать на ноги и убежать из этой больницы. А еще, у него просто чесались руки надрать Витьке уши за вранье.
Мама приходила к нему два раза в день. Брала его за руку, и так молча сидела у его кровати часами, пока в палате не появлялся доктор. Доктора Семен сразу невзлюбил. Потому что он обманывал маму.
– Ваш прекрасный мальчик просто молодец! Заметно некоторое улучшение по анализам. Но все зависит от нашего героя… – повторял он ей каждый раз одно и то же, а она начинала сразу плакать и благодарить его непонятно за что.
Если бы мама слышала, как он называет ее сына на самом деле: «Наше маленькое растение», или того хуже – «Буратино».
Может быть, он так шутил, по-взрослому, но Семену было обидно. Тем более что говорились эти слова в присутствии студенток-практиканток, которые дежурили в палате по вечерам. Одна из них, Катя, была хорошая девушка. Все делала молча и быстро. Потом усаживалась у его кровати, как мама, и зубрила вполголоса свои медицинские учебники. Семену было даже интересно слушать про какие-то разные кости кисти и кости таза. А вот вторая – Ира… В общем, ему не нравились такие девчонки. Мало того, что она целый вечер кому-то звонила по мобильнику, так еще и курила в палате, открыв окно. У нее был плеер с наушниками. Однажды, перед тем как уйти из палаты куда-то по своим делам, она надела ему наушники на голову и, сказав: «Не скучай, Буратино, я скоро вернусь», – ушла. Хорошо, что санитарка баба Таня вовремя появилась в палате.
– Кто это над бедным ребенком издевается?! – закричала она.
Ирка тут же прибежала.
– Никто не издевается. Я провожу медицинский эксперимент по выводу больного из коматозного состояния посредством использования современной рок-музыки.
– А я вот доктору расскажу о твоих экспериментах, тогда посмотрим, как ты сама запоешь.
Но Ирка нисколечко не испугалась этих угроз. Правда, наушники сняла и, как ни в чем не бывало, опять ушла из палаты.
Баба Таня просто не знала, что Ирка не боится доктора, потому что он всегда приглашает ее попить чайку, когда сам дежурит ночью. А возвращается Ирка после чаепития только под утро, и пахнет от нее вином и сигаретами.
Нет, Семен никогда не любил за кем-то подглядывать, а тем более подслушивать. Но так получилось. Это все происходило помимо его воли. Взрослые вели себя, как маленькие дети. Они постоянно обманывали и обижали друг друга, совершенно не боясь, что кто-то может наказать их за это. Неожиданно для себя Семен понял, что настоящий мир взрослых совсем не похож на тот мир, о котором ему рассказывали мама и учительница в школе. В этом мире, оказывается, за все надо было платить…

В то утро как всегда первой у него в палате появилась баба Таня. Семену очень нравилась эта добрая и веселая старушка, только она одна разговаривала с ним, как с обычным больным, не обращая внимания на то, что он ничего не может сказать ей в ответ.
– Здравствуй, добрый молодец! – громко поздоровалась баба Таня. – Сейчас мы у тебя порядочек наведем. Не возражаешь? – И тут же сама себе ответила. – Вижу, вижу, что не возражаешь. Молодец!
И швабра в ее руках привычно зашуршала взад-вперед, взад-вперед по палате.
– Ну, Ирка! Ну, стерва! Опять курила в палате, – раздался ее возмущенный голос. – Ну, хоть ты кол ей на голове теши. Бесстыжая. Доиграется она у меня. Уж я ей покажу. Ты, сынок, потерпи. Сейчас баба Таня окошко откроет, свежий воздух тебе впустит. – Она наклонилась над ним: – Замучили тебя эти доктора. А ты встань, сынок, им назло. Обрадуй свою мамку. Она за тебя ой как сильно переживает.
Закончив уборку в палате, баба Таня ушла. Семен сам очень хотел проснуться. Вырваться из этого тяжелого и долгого сна. Несколько раз ему казалось, что силы уже вернулись и надо всего лишь повернуться на бок и встать с постели. Но ничего не получалось…
Вечером, не успела мама зайти в палату, как следом за ней тут же появился доктор. Сначала он как всегда говорил об анализах, а потом заявил, что необходимо срочно провести какое-то исследование, и тут же напомнил маме:
– За вами должок, Валентина Петровна.
Мама привычно стала извиняться и обещать, что завтра обязательно принесет деньги.
«Где же она возьмет деньги? Целых двести долларов. Ведь именно столько она должна отдать доктору за лечение».
Он вспомнил мамину тетрадку. Каждый вечер мама садилась на кухне за стол и записывала в нее все покупки, которые сделала за день. «Учет превыше всего!» – говорил папа Вася. Приезжая из командировки, он всегда проверял мамины записи. А вот его школьные тетрадки и дневник почему-то никогда не проверял. Их проверяла мама. «Неужели он даст маме денег? Если даст, то точно заставит записать в тетрадку. Вырасту большой, заработаю много денег и все ему отдам, до копейки, – решил Семен. – А потом заберу маму, и уедем в деревню. Пускай сам свои деньги тратит, жадина».
Сегодня ночью дежурила Катя. Она не мешала Семену думать. Раньше он никогда так много не думал перед сном. Придя из школы и набегавшись во дворе с ребятами, делал уроки под маминым приглядом и сразу ложился спать.
Всех его друзей во дворе папы звали по имени или придумывали им какие-то ласковые, не обидные прозвища: Витька был «Колобком», Колька – «Каланчой», Ленка – «Козой Ивановной», а вот Семена папа Вася почему-то всегда называл «Пацан».
Во дворе их дома жил большой старый черный пудель. Его любили и дети, и взрослые. Так вот, у этой собаки была кличка – «Пацан». Папа Вася, конечно, знал об этом. Но по вечерам он выходил на балкон и, как нарочно, громко кричал на весь двор:
– Пацан! Пацан! А ну, бегом домой.
Под лай дворовой собаки, которая считала, что это к ней обратился человек с балкона, Семен срывался с места и, сопровождаемый шуточками и смехом ребят, спешил скрыться в подъезде. Однажды он не выдержал и, вбежав в квартиру весь в слезах, крикнул: «Я не Пацан!». – «А кто же ты?» – усмехнулся папа Вася. «Я… я… я – мальчик! Вот кто я!». Семену, конечно, хотелось сказать совсем другое слово. Но он понял: человеку, который, развалившись, сидел перед ним на диване, оно просто незнакомо. Потому что для этого надо быть папой.
Маме Семен жаловаться не любил – не хотелось ее расстраивать. Ей без того несладко. Он часто слышал, как папа Вася кричит на нее, особенно, когда приходит пьяный. А мама потом плачет на кухне. Ему было непонятно: неужели все взрослые так живут друг с другом? Как-то он поинтересовался об этом у Витьки. Тот лишь пожал плечами и сказал, что когда его отец приходит домой пьяный, то, наоборот, его лупит мама. У Ленки папа вообще не пьет. А с Колькой на эту тему Семен разговаривать не хотел.
Папа Вася часто уезжал в длинные командировки-поездки. В это время у них в квартире всегда было весело. Они с мамой читали вслух книжки, вместе смотрели по телевизору любимые мамины сериалы, ходили гулять перед сном к реке, и даже играли в карты на конфеты.

11.

Каждое лето во время каникул Семен вместе с мамой отправлялся в деревню. Но в тот раз мама сразу уехала назад в город, объяснив ему, что надо делать ремонт в квартире. В деревне жили две его бабушки и двое дедушек. Так что отъезд мамы его не сильно расстроил. Лето Семен любил. В это время ему разрешалось делать все, что он захочет: ловить рыбу, ходить в лес по грибы и ягоды, спать на сеновале и даже кататься верхом на лошади.
В тот, памятный для него, день все началось с того, что, получив деньги на мороженое сразу от двух своих бабушек, Семен, довольный, отправился в магазин. По пути он встретил знакомого деревенского мальчишку, который, узнав, куда и зачем Семен направляется, с радостью составил ему компанию. В магазине народу было немного. Купив три пачки слегка подтаявшего пломбира, друзья поспешили на улицу. И тут Семен ясно услышал у себя за спиной:
– Господи! Ну, ты посмотри! Прямо вылитый Петька Клюев. Веснушка к веснушке…
Семен обернулся. Продавщица за прилавком, испуганно ойкнув, прикрыла рот рукой. А две женщины, стоящие в очереди и только что громко разговаривающие между собой, растерянно замолчали на полуслове.
Веснушки у него были не только на лице, а и на руках, спине и животе. Мама говорила, смеясь, что это солнышко постаралось. Ни во дворе, ни в школе из-за веснушек его никто из ребят не дразнил.
Семен задумался: «А ведь у мамы и папы Васи веснушек нет. Но они есть у какого-то незнакомого ему Петьки Клюева, на которого он, оказывается, очень похож». То, что дети бывают похожими на своих родителей, Семен знал не понаслышке. Стоило посмотреть на Витьку и его отца. Колобок большой, колобок маленький. «Неужели…» – Семен почувствовал, как зачесались его уши. Это всегда происходило с ним, когда он сильно волновался.
– Мы будем мороженое есть или нет? А то оно скоро растает, – раздался грустный голос его добровольного попутчика.
– Кто такой Петька Клюев? – глядя ему прямо в глаза, спросил Семен.
– Я не знаю… – растеряно ответил мальчишка, переминаясь с ноги на ногу.
– Врешь!
– Честно не знаю. Ладно, я пойду, – вдруг заторопился он.
– На мороженое. Бери две порции.
– А ты?
– Мне одной хватит. Я вчера три съел.
Какое-то время они шли молча.
– А ты поклянись, что никому не расскажешь, что я тебе расскажу, – оглядевшись по сторонам, сказал мальчишка.
– Клянусь! – выдохнул Семен.
– Нет. Не так. Ты должен самым дорогим поклясться.
– Я мамой своей клянусь. Можно?
– Мамой можно.
– Ну ладно. Приходи сегодня после обеда на кладбище.
– А почему на кладбище?
– Ты чё, трусишь что ли?
– Нет.
– Ну, тогда до встречи. Только смотри, – он погрозил Семену кулаком, – никому ни слова, ты обещал...

– И куда же ты так торопишься? – удивленно спросила бабушка, наливая в стоящую перед внуком кружку молоко.
– С ребятами в футбол играть, – не поднимая глаз от тарелки с супом, пробормотал внук. Врать бабушке было стыдно. Но не мог же он на самом деле рассказать ей, куда спешит.
– Семен! Внучок! – раздался за окном голос его второй бабушки. – А я тебе пирожков с вишнями испекла. Горяченькие еще.
Стоило ему приехать в деревню, как между бабушками начиналось настоящее соревнование по приготовлению вкусных блюд для любимого внука. Все это изобилие пирожков, ватрушек, коржиков, булочек и блинчиков одному съесть было не под силу. И здесь на помощь приходили местные деревенские мальчишки, с которыми он всегда щедро делился всей этой вкуснятиной. Вот и сейчас, клятвенно пообещав бабушкам, что обязательно съест пирожки после футбола, Семен выбежал со двора на улицу.
– Какой хороший мальчик растет. Умный, рассудительный.
– Братика или сестричку ему надо.
– Ну, не нам советы давать. Даст бог, сами разберутся.
Переглянувшись, бабушки перекрестились и, вздохнув, направились каждая в свой дом.
Пирожки даже через бумажный кулек обжигали ладони.
«Почему у нас папа такой злой? Он совсем не похож на свою маму. А может, когда станет дедушкой, тоже будет добрым?».
Из кулька исходил такой аромат сдобного теста и горячего вишневого сока, что Семен, не удержавшись, достал пирожок и с аппетитом съел его. В кульке оставалось еще три. «Угощу друга», – решил он.
Кладбище находилось в километре от деревни. На высоком холме вперемешку с березами и соснами стояли потемневшие от времени деревянные кресты, да кое-где серыми пятнами мелькали памятники из мраморной крошки. Ворота кладбища, перед которыми остановился Семен, оказались закрытыми на большой ржавый замок.
«Вот гад, обманул! Съел мороженое и обманул. А я ему еще пирожков принес», – с обидой подумал он.
Наперебой в траве трещали кузнечики.
«И зачем он позвал меня на кладбище? Неужели нельзя было поговорить в каком-нибудь другом месте? Пошли бы на речку, поговорили, покупались. Вот досчитаю сейчас до тридцати и уйду».
– Раз, два, три, четыре, пять… – начал он быстро считать.
Но стоило ему только повернуться к воротам кладбища спиной, как прямо у него из-под ног выпорхнула красивая золотогрудая птичка. От неожиданности Семен выронил из рук кулек с пирожками. «Да, хорошо, что рядом никого нет. Вот бы смеху было. Какой-то птички испугался». – Оглядевшись по сторонам, он сделал шаг вперед – да так и замер, стоя на одной ноге. Прямо перед ним на заросшей зеленой травой дорожке сидела та самая золотая птичка.
– Ты, наверно, кушать хочешь? Будешь пирожок? Он вкусный, с вишнями. – Присев на корточки, Семен достал из кулька пирожок и, отламывая от него маленькие кусочки, стал бросать их на дорожку.
Словно в благодарность за угощение птичка тонко пискнула: «фи-ти-лиу, фю-тилу-лию», – и не успел он опомниться, как она взлетела из травы и села ему на плечо. Боясь даже вздохнуть, Семен так и замер, сидя на корточках. А птичка продолжала петь: «фи-ти-лиу, фю-тилу-лию, фити-лию-фю, тилу-лиу». Она пела, не останавливаясь, как будто чувствовала, что кто-то может помешать допеть ей песню до конца. Никогда еще ничего подобного в жизни с ним не происходило. Ему стало даже обидно, что в такой момент рядом не оказалось никого из его друзей. «Буду рассказывать, никто не поверит», – вздохнул Семен с сожалением.
Неожиданно птичка сорвалась с плеча и, как маленький кусочек солнца, блеснув у него перед глазами, исчезла в листве высокой березы за забором кладбища. Тут же за спиной Семен услышал приближающийся топот босых ног и запыхавшийся голос своего деревенского товарища.
– Симка! Прости, что опоздал. Мамка заставила в бочку воды натаскать. Вечером огурцы надо будет поливать. – Увидев лежащие в траве пирожки, он с удивлением уставился на Семена: – Ты чё, птиц, что ли, пирожками решил кормить? Ну ты, Симка, даешь! Да у них сейчас корма полно. Это не у вас в городе.
– Да нет, это я тебе принес. Просто кулек разорвался.
– Спасибочки. Не откажусь. – Подняв пирожки с травы, мальчишка, как ни в чем не бывало, стал аппетитно уплетать их за обе щеки.
Забор вокруг кладбища был сделан из металлической сетки, которая крепилась на вкопанных в землю деревянных столбах.
– Давай за мной.
– Куда? – удивленно спросил Семен.
– Ты чё, трусишь?
– Нет.
– Ну, тогда пошли.
Пройдя всего несколько шагов вдоль забора, Семен увидел сделанную кем-то в металлической сетке огромную дырку. Именно через нее они и пробрались на кладбище.
«Что может делать этот Петька Клюев на кладбище»? – Только Семен успел так подумать, как они остановились у невысокого памятника из мраморной крошки с красной металлической звездочкой.
– Вот! Смотри, – почему-то шепотом произнес мальчишка.
– Чего смотреть? – удивленно спросил Семен.
– Ты читать не умеешь?
На памятнике золотыми буквами было написано: «Клюев Петр Гаврилович. Погиб за Родину». Дальше надпись закрывали цветы, стоящие в стеклянной банке.
– Кто такой Клюев? – так же шепотом спросил Семен.
– Ну, ты даешь! Вы все такие в городе тупые? Это же отец твой! Настоящий. Ты только смотри, не продай меня. Слышишь? – с опаской произнес мальчишка, оглядевшись по сторонам, словно кто-то здесь, на кладбище, мог его подслушать.
От неожиданности у Семена задрожали коленки, и он, чтобы не расплакаться, крепко зажмурил глаза.
– Ты давай, не расстраивайся. Дядя Петя, ну то есть, твой папка, он, знаешь, каким классным футболистом был? Мне старший брат рассказывал. Его даже хотели за сборную области взять играть. А он в армию пошел, и там его убили в Чечне. Ты тогда еще не родился.
Семен слушал этот первый рассказ о своем отце, внимательно всматриваясь в незнакомую фотографию на памятнике.
– А у него веснушек много было? – Он верил и в то же время боялся в это поверить.
– Не сомневайся, еще больше, чем у тебя, – дружески похлопал его по плечу мальчишка.
Неожиданно раздалось знакомое мелодичное посвистывание, и на металлическую ограду уселась золотистая птичка.
– Привет! – обращаясь то ли к ней, то ли к парню на фотографии, произнес Семен и заплакал.
Вечером у него резко поднялась температура. Бабушки и дедушки переполошились и не нашли ничего лучшего, как позвонить в город...

Добираясь на попутных машинах, к утру Валентина была уже в деревне.
– Ты прости нас, дочка, старых дураков. Всполошили тебя, – виновато произнес отец, встретив ее во дворе. – Уж больно плох внучок был. Весь в жару метался. Все какую-то птичку звал. Только вот сейчас уснул. Спит, словно ангел. – И, по-стариковски захлюпав носом, он вдруг обнял дочь за плечи. – Прости! Прости, дочка! Виноват я перед тобой. Ой, как виноват…

12.

На следующий день, как только Валентина ушла из дома, Василий окончательно запил. Если раньше он любил это делать на широкую ногу, в компании многочисленных друзей, то сейчас пил в одиночку. На телефонные звонки с работы отвечал, что болен.
Не привык он, не привык, чтобы так с ним, Василием Семеновым, поступали! «Да и кто? – задавал он себе вопрос, скрипя зубами. – Собственная жена! Та, которая за десять лет даже голос боялась на него повысить. И – на тебе! О любви заговорила. Руку на мужа подняла. В деревню поехала жаловаться. Пусть! Пусть! Пусть! – хихикал он, довольно потирая руки. – Ей там тесть с тещей быстро мозги вставят. Век его должны благодарить, что их доченьку с пузом взял. Кому, спрашивается, она была бы нужна в деревне со своим пацаном?»
Жгучая боль каждый раз закипала у него в груди, когда вспоминал этого мальчишку. Вылитый Петька Клюев. Одно лицо. «Папа Вася, папа Вася», – ведь придумал, гаденыш, как уколоть. Но все равно вышло так, как ему, Василию Семенову, хотелось. Не зря тогда военкому целого кабанчика презентовал. Любовь-морковь! Молодец майор, сделал все, как надо. Поехал Петенька в Чечню. Героем стал, правда посмертно. Но здесь никто не виноват. «Боевые потери» – так, кажется, говорят по телевизору. А вот Валька – красавица – ему, Василию, досталась. И это факт. Плевать на эту любовь! Кому она сейчас нужна? Квартира, деньги, машина – это покрепче любой любви сейчас будет. «Так-то!» – довольный своими рассуждениями, громко сказал он, спеша налить себе в очередной раз полный стакан водки.
В глубине души Василий чувствовал, что стоит ему только протрезветь, как он волком взвоет от бессилия. Потому что, все-таки, в чем-то да и права Валентина.
Водка опалила горло, так и не дав опомниться, покатилась горячей волной по всему телу, будоража притихшую злобу и обиду. Подержав какое-то время пустой стакан в руках, он вместо того чтобы поставить на стол, с размаху запустил его в дверь. «А накось – выкусь-ка! – шептали его запекшиеся губы. – Мы еще посмотрим, кто кого! Плохо вы знаете Василия Семенова».
Утренние яркие солнечные лучи, проникнув через окно в комнату, заставили Василия зарыться лицом в подушку. Спросонья ему сначала показалось, что это звонит будильник. Но, оторвав голову от подушки, понял: звонят в дверь. «Ага, легка на помине, женушка. Выперли родители из деревни».
Довольный, он неторопливо встал с дивана. Пригладив пятерней взъерошенные волосы, потянулся, зевнул и только после этого отправился открывать дверь. «Сейчас мы с тобой поговорим за жизнь, любимая жена».
Мстительно улыбаясь, он уже рисовал себе картину, как Валентина будет валяться у него в ногах, вымаливая прощение. «Да! Да! Да! Ну, конечно же, он простит ее. Но она дорого ему за это заплатит»...