Запахи

А я еду, а я еду за туманом,
за мечтами и за запахом тайги.
 Ю. Кукин

- Что случилось? Ну и духан!
- Пахнет чуток, но ничего такого особенного, – успокаивал народ Пал Палыч, боцман РТМ «Открытие», – не баре, продышимся… – Пал Палыч – фронтовик, и не такое нюхал.
- Ты что, Палыч? Нечем же дышать, а ты говоришь – ничего.
- Ничего и есть. Когда ты с похмела и зубы не почистишь, тоже небось не лосьоном от тебя пахнет, а тут – кит; понимать надо так, что он никогда зубов не чистил… или что у него там в пасти? Усы, кажется… – философствовал боцман, разгоняя по каютам взволновавшихся жителей нижней палубы.
- Да, действительно, в здоровом теле – здоровый дух.
- Дух есть, но не шибко здоровый…
- Давай, давай по ящикам. Завтра на вахте старпома запускаться будем.
Когда все успокоились, и на судне воцарилась непривычная тишина (третий день подряд на ночь вырубали главный двигатель, траловые работы вели только в светлое время суток), стало хорошо слышно, как трётся о левый борт огромная туша благородного усатого кита. Это он наделал столько шуму на пароходе.

Судно почти месяц ковырялось вокруг острова Южная Георгия – заканчивали тралово-акустическую съёмку по местам «боевой славы». Так иногда называют юго-западную часть шельфа острова (ложбина Нототении и Бородатова), где в конце 60-х годов хорошо порезвились наши герои-добытчики. На новых в то время БМРТ и ППРах брали здесь мраморной нототении по потребности. Правильнее сказать, конечно, не по потребности, а сверх всякой потребности – дорвались до бесплатного. Потом уж «расчухали», что эта деликатесная рыба растёт очень медленно: для того чтобы достичь половой зрелости, ей нужно чуть ли не два десятка лет, и загубить её было не просто, а очень просто… Что и сделали благополучно. Уже в начале 70-х промысловые скопления мраморной нототении исчезли. В середине 80-х ещё иногда попадалось по несколько экземпляров – наверное, чтобы вкус не забылся напрочь и вкушающий мог ещё разок расстроиться по поводу безвозвратно утраченного богатства. Даже двадцать лет спустя в местах прошлого «варварского пиршества» тралы приносят неразложившиеся головы мраморной нототении. Температура воды у грунта на глубинах промысла (250–350 метров) около нуля, а бывает и отрицательная (крепко солёная морская вода не превращается в лёд при минус 2,4С). Конечно же, рыба в местах массового захоронения не живёт, зато появилось множество морских ежей, звёзд и вполне приличных съедобных крабов. Природа не прощает человеку никаких бездумных действий, но пустоты, как известно, не терпит.

Рассмотреть виновника ночного переполоха удалось только засветло. Это действительно был он, тот самый кит из сказки про конька-горбунка… Всё тело животного было покрыто «вулканами» болянусов, так что вполне могло сойти за вспаханное поле. Но самое неприятное было то, что кит вонял, ужасно вонял… «Любители природы» начали бросать в него пустыми бутылками, железными болтами и прочим. Животное нехотя отвалило от «тёплого, но негостеприимного айсберга», обдав напоследок наблюдателей своим недвусмысленным выхлопом. Может быть, у кита болел желудок или ещё что-то там? Может быть. С другими китами никому из экипажа до того не приходилось общаться так близко. Хотя, одну минуточку…
Года два назад на Большой Ньюфаундлендской банке БМРТ «Комсомол Латвии» зацепил полуразложившуюся тушу кита. Это было что-то – не запах, а целенаправленная газовая атака! Происки империалистов! Аварийная команда в КИПах баграми и лопатами пыталась освободиться от страшного груза. Самые отчаянные и небрезгливые, сняв маски, падали в обморок, а это были не институтки. В итоге, промучившись всю ночь и часть следующего дня, пришлось всё-таки пожертвовать почти новым траловым мешком, конечно же, вместе с содержимым. Да, но то было мёртвое животное, а тут живое пока ещё…
Трудно себе представить, что в таком «душистом» организме прямо в желудке находится всем известное ценное ароматическое вещество – амбра, без которой не произвести изысканных французских духов.

Попадая на рыболовное судно, новичок открывает для себя мир новых запахов. Здесь всё пахнет не так, как на земле. Специфическими запахами, как электромагнитными волнами, пронизан весь пароход: «жареное» железо, пластики всякие – оплётки многочисленных кабелей и проводов, лаки-краски-растворители, прессованные деревянные панели рундуков, пропитанные противопожарными смесями, а на промысловой палубе и натуральная древесина имеется. Это, можно сказать, естественные запахи любого судна – с постройки. А ещё на пароходе живут и работают люди, и на общий фон первичных запахов накладываются вторичные – антропогенные, связанные с жизнедеятельностью человека: продукты питания, одежда и обувь, всякие средства по наведению чистоты и даже парфюмерия. Но на «рыбаках» всё затмевают запахи производства: тралы и концы, картонная тара, ваера в смазке и, наконец, сама рыба… Свежая рыба имеет специфический, но в целом приятный запах: мойва, как и хорошо всем известная корюшка, пахнет свежими огурцами (представляете – 50–100 тонн огурцов на промысловой палубе). Тропические рыбы – ронки, лутьяны, каламусы, представленные, как правило, в большом разнообразии, тоже имеют своеобразный запах: пожалуй, так пахнут подсыхающие на отмелях морские водоросли, наверное, это запах йода. В запахе свежевыловленных глубоководных рыб – макроруса, берикса и прочих, фосфоресцирующих при подъёме в тёмное время, – определённо ощущается аромат головоногих – крабов или креветок. Ну а если в уловах – хек, налим или морской окунь, от рыб, у большей части которых при подъёме выворачивает желудок, по пароходу распространяется запах кисленького.
К запахам свежья рыбаки привыкают более или менее быстро, а вот к постоянному, неистребимому аромату рыбцеха (запах разлагающейся рыбы) привыкнуть очень трудно. Даже самые дотошные и «чистолюбивые» рыбмастера не вымоют все закуточки цеха… И пахнут все виды рыб, дошедшие до нужной кондиции, одинаково…
Но есть ещё один мощный источник запаха – это РМУ (рыбомучная установка), именуемая в народе – как всегда метко и по сути – крематорием. Рыбная мука, из чего бы она ни была изготовлена: из цельной рыбы или из внутренностей и обрезков, – даже в готовом виде пахнет не очень-то приятно, а запах при её изготовлении – это что-то с чем-то! Люди, которые непосредственно заняты на производстве рыбной муки, по штатному расписанию называются машинистами РМУ, но никто на флоте не зовёт их иначе, чем мукомолами. Пахнут они ну очень специфически… Пожалуй, по всепобеждающему «аромату» судового мукомола можно сравнить только с ассенизаторами-золотарями. Имеются в виду не современные золотари, водители мусоровозов или работники городских канализационных коллекторов, а настоящие золотари середины прошлого века. Даже после бани члены экипажа с нормальным обонянием, располагаясь в салоне команды для просмотра кинофильма, не рискуют занимать места рядом с облитым одеколоном мукомолом. «А пахнет от Сереги сиреневой водой...»
Вот уж действительно: «Сколь селедку ты не мой...»
Справедливости ради надо сказать, что на судах трижды моряков «крематории» работают с меньшей нагрузкой, чем на промысловых, поэтому здесь мукомолы не такие «благоухающие».

РТМ «Открытие», после того как переночевал с китом, следуя по заранее намеченному маршруту, вышел к острову Завадовского из группы Южно-Сандвичевых, окантовывающих с востока знаменитое антарктическое море Скотия. Остров Завадовского – действующий вулкан. Их вообще не много на Земле, а в океанах и подавно – экзотика. Погода была классная – почти штиль. Небольшая группа айсбергов, «припаркованная» на отмелях острова, особенно красиво выглядела на фоне классического вулканического конуса, раскрашенного снизу широкими ван-гоговскими мазками ледников. Вулкан слегка курился, дым не уходил вертикально вверх, а, только чуть приподнявшись над кратером, скатывался по склону к морю. Судно, выйдя на доступные для контрольных тралений позиции (350–500 метров), «крадучись», на почтительном расстоянии от берега, двигалось по часовой стрелке вокруг острова. Все свободные от вахт и работ люди столпились на шкафуте и шлюпочной палубе правого борта. Любовались. Прямо по курсу на фоне разрозненных участков мелкобитого льда появились тёмные вкрапления.
- Володя, убавь-ка ещё на зубчик, – поглядывая в бинокль, задумчиво попросил капитан.
Судно пошло ещё тише, ещё осторожней. Удалось рассмотреть несколько мёртвых птиц, среди них были и пингвины. Дальше больше – птицы валялись во множестве.
И вдруг пахнуло! Не пахнуло, а «папахнуло»! Наверное, так пахнет в аду!
- «Стопмашина»! – рявкнул капитан. – Полный назад!
Корпус корабля задрожал, вздыбился.
- Полундра! Всем по каютам! Задраить внешний контур!
А народ уже и сам рванул с палубы. Кто зажимал руками рот, кто глаза…
Вот оно! Дыхание земного чрева! Это вам не кит выдохнул!
Обошлось. Ретировались вовремя. Но что это было? Что убило бедных птичек? Отойдя на приличное расстояние, проветрив помещения и отдышавшись, обменялись впечатлениями. В рубку набилось «лишних».
- У меня в горле до сих пор всё горит, как после аликиного «харчо», – пожаловался второй штурман Сашка Денисов.
- Саня, молочка сегодня на полдник выдай, – попросил док, – какой там дряни мы надышались, неведомо, лишним не будет.
- А Петров на крыле натравил, – заложил коллегу ихтиолог Федотов.
- Хватит. Посторонних прошу покинуть рубку, – прохрипел капитан. И чуть мягче добавил: – Давайте, ребята, не время в такой ситуации пустое болтать.
На «военный совет» остались только начальник экспедиции, комиссар да старпом.
- Больше к этому Завадовскому не суёмся, – заявил капитан.
- Не горячись, Алексеич. С подветренной стороны, конечно, подходить не будем, а с запада? Почему нет? – возразил начальник экспедиции.
- А если ветер повернёт на противоположный, тогда что? «Летучий Голландец», вернее, «Летучее Открытие». Не пойду, – упёрся кэп.
- Я тебя заставить не могу, но послушай, не всегда же так происходит. Скорее всего – слой инверсии, вот и опустились вниз по склону какие-то сернистые соединения.
- Ты, Денисович, учёными словами меня не стращай: инверсии там или не инверсии, а если эта отрава тяжелее воздуха, так она вниз с горы и опускается, и если накроет полностью пароход, то – кранты… Будем как те птички…
- Я считаю, что осторожненько можно попробовать. Сначала на дальних подступах, а там видно будет, – разглядывая схему гидрологической съёмки, поддержал науку первый помощник. – Ведь если не выполним программу работ, то премии не жди.
- Что ж мы, зря «за семь вёрст киселя хлебать» бегали? Начнём с глубоководных станций, а завтра посмотрим, ветер может измениться, вулкан успокоиться, – ободрённый неожиданной поддержкой, предложил начальник экспедиции.
- Ладно, попробуем, – после паузы выдавил капитан. – Но, значит, так: дополнительную вахту – в штурманскую, вперёдсмотрящего – на бак. Особое внимание – на вершину горы. Если что – ноги в руки и бегом отсюда!
На следующее утро вулкан спокойно курился. Дым из жерла поднимался вертикально вверх. И море, и небо «улыбались» на солнышке. Мёртвых птиц или унесло, или подъел кто. На воде никаких посторонних предметов.
- Райский уголок – озеро Рица, – ворчал капитан.