Анатолий Гриднев

Почему люди не умеют летать. Отчего, за какие проступки, природа-мать не наградила советского человека крыльями, как наградила она ими рептилий. А как было бы славно, если бы человек мог по своему произволу перелетать из города в город. Живет, к примеру, человек в Бирюлево главного насеста страны, а нужно ему, положим, в Читу. Выбрался человек рано поутру на крышу своего девятиэтажного скворечника, взмахнул крылами и взмыл в прохладное небо навстречу восходящему солнцу. Пари себе, ощупывая крылом восходящий поток, любуйся величеством распростертой внизу родины, но не забывай порой спускаться, дабы подкрепиться и обсушить перья. Зачем неумолимый прогресс вынудил человека пользоваться услугами летающих цилиндров сомнительных достоинств компании Аэрофлот.

Самолеты гнездятся на аэродромах. Бескрылые люди накапливаются в аэропортах. Как-то они должны соединиться.

По причине «погода, блин» рейс на Читу отложили с опцией «а хрен его знает!». Весь восток накрыла непогода. На Камчатке разразился буран. Владивосток стоял в тумане. Байкал полоскали дожди. Холодный фронт клиньями дошел до Красноярска и здесь был остановлен могучим дыханием русских равнин. Циклон стало сносить на юг, в Китай и Индонезию, чтобы вскоре разбиться о крышу мира, и чтобы быть окончательно рассеянным жарким тропическим солнцем.
Нелетная погода превратила Домодедово в цыганский табор. Не доставало лишь костров и языческих плясок под гитару. Все остальные элементы табора имели место: скученность, грязь, вонь, галдящие дети.
Упругой походкой бывалого солдата сержант Петров маршировал сквозь густую толпу в билетные кассы аэропорта. Подходя, Петров мельком отметил, что кассы не имели очередей, этого верного признака наличия товаров. Стояли у каждого окна по два-три человека, но разве это очередь. Однажды Петров в досержантском своем существовании видел очередь за джинсами. Она начиналась из эпицентра джинсового взрыва на третьем этаже ГУМа и тянулась змеей до самых, казалось, до окраин обширной родины Петрова.
От кассы номер три отчалил морской офицер. Петров козырнул, когда офицер проходил мимо. Капитан третьего ранга не заметил ни Петрова, ни отданной чести. На его мужественном, украшенном пышными усами лице читалось растерянность и недоумение, словно боевой фрегат, подняв паруса, ушел в море, оставив на проклятой земле его, капитана третьего ранга. Воды перед кассой номер три стояли свободные от конкурентов, и Петров поспешил воспользоваться благоприятным обстоятельством.
За стеклом сидела миловидная девушка. Густая рыжая челка при короткой стрижке и белая форменная рубашка придавали ей сходство с вожатой пионеров, чье призвание – зажигать в юных душах энтузиазм по-всякому поводу. По какому-то злому недоразумению девушка попала за пыльное стекло на скучную работу. Взгляд девушки был прикован к чему-то вне видимости Петрова. Он любовался золотистого цвета локонами, длинными ресницами полуопущенных век, хрупкими плечами. Девушка протянула руку к предмету своего внимания. Зашуршала бумага.
«Читает, – умилился Петров, – она еще и умная». Сержант Петров стремительно влюблялся. Сердечную истому приносила ему голубая пульсирующая жилочка на лебединой шее, желание защитить девушку от жизненных невзгод вызывали редкого изящества кисти и тонкий шрам на мизинце. Петров, казалось ему, мог вечно стоять и смотреть на златовласую богиню, словно выпорхнувшую из его романтических снов.
К кассе номер три приблизились два майора бронетанковых войск. Петров видел на стекле их отражения. Офицеры, о чем-то оживленно беседуя, дислоцировались в двух метрах за спиной влюбленного сержанта.
– Кхе, кхе, – вежливо кашлянул Петров, как бы извиняясь, что отвлекает девушку от важного занятия.
Не отрываясь от чтения, девушка притянула к себе микрофон на стебельке из множества металлических колец.
– Говорите, – произнесла она.
– Девушка, у меня бронь на Читу. Рейс 3352. Вылет в 18-30, – по-военному четко доложил Петров, просовывая в арочные воротца, оклеенные зеленой изолентой воинский билет и бронь, и добавил, умоляюще: – пожалуйста.
– Рейс на Читу отложен из-за нелетной погоды.
Девушка взмахнула ресницами, взглядом ожгла она открытое сердце сержанта Петрова. Он утонул в бирюзовых, как полуденное море глазах ее и там, в глубине, вполне познал, что значит влюбиться с первого взгляда.
– Вы меня поняли, – глухо, будто под воду, доносился голос девушки, – рейс на Читу отложен из-за плохой погоды.
– Что же мне делать, – растерянно пробормотал Петров, когда смысл сказанного дошел до него, – послезавтра я кровь из носа должен быть в части.
В глазах девушки мелькнула сочувствие.
– Следует ждать, – пожала плечами она, – и следить за объявлениями.
– Наверное посадят на губу за опоздание из краткосрочного отпуска, – горестно признался Петров.
Девушка, вздохнув, взяла с плацдарма у проема в стекле воинский и самолетный билеты Петрова. Сличила фото и лицо Петрова, и, найдя их достаточно похожими, сверила начертание фамилии в документе и на билете.
– Девушка, как вас зовут? – произвел Петров робкую атаку.
Она не ответила, только улыбнулась да повела плечом. Она поставила в билете какую-то закорючку, а в правом верхнем углу фиолетовый штампик.
– Когда откроют Читу, – сказала она, отдавая Петрову документы, – пойдете без очереди. Это все, что я могу сделать.
– Спасибо, – пробормотал Петров.
Девушка достала из невидимой клиентам области книгу, прикрыла ее ведомостями. Она явно собиралась уходить. Петров не верил, что она просто встанет и уйдет, унося с собой…
– Девушка, что вы делаете сегодня вечером, – ляпнул Петров и покраснел от парадной фуражки до тугого узла зеленого галстука.
Хотя Петров успешно играл закаленного воина, прошедшего за полтора года армейской службы огонь, воду и медные трубы, оставляя в каждом завоеванном городе на пути своего следования по безутешной невесте, но на самом деле в обхождении с прекрасным полом был он до прелести невинен. Весь его куцый опыт состоял из нескольких поцелуев, да степенных прогулок с одноклассницей по главной улице родного городка.
Девушка глянула на Петрова, в глазах ее зажглись задорные огоньки.
– Какой вы быстрый, Андрей Петров. Только увидели девушку, и сразу на свидание зовете.
Уши Петрова горели огнем.
– Вы, наверное, ловелас.
Петров не знал точно, кто такой ловелас, но на всякий случай решительно отмежевался
– Нет, нет.
– Ловелас, ловелас, – смеялась девушка, – а вас, верно, невеста в Донецке, и еще одна женщина в Ростове на Дону.
– Нет у меня невесты в Донецке, – говорил Петров, несколько оправившись от смущения, – и тем более нет никакой женщины в Ростове на Дону.
К кассе приблизился майор. Петров видел его отражение на стекле.
– Все вы так говорите, – улыбалась девушка, – а потом выясняется…
– Сержант! – сурово одернул офицер Петрова, – и вы, девушка, – чуть мягче, – выясняйте отношения в свободное от работы время.
Кассирша перевела взгляд на офицера.
– Если вы потрудитесь взглянуть на табличку, то прочтете на ней, что я уже десять минут вне рабочего времени.
Бронетанковые майоры чертыхнулись залпом и отъехали к кассе номер пять. Девушка встала, уложила на сгиб руки книгу, закамуфлированную ведомостями, и направилась к выходу из своей кельи. Открыв дверь, он обернулась.
– Меня зовут Лена, – улыбнулась она Петрову, от чего его снова бросило в жар, – на счет свидания я подумаю.
Сказала, и вышла. Петров долго еще стоял и смотрел на закрытую белую дверь. Он верил и не верил одновременно в то, что только что случилось. А случилось то, что он только что влюбился в девушку Лену по самую стриженную свою макушку. В клетку кассы вошла женщина средних лет. Она положила на стол стопку бланков, равнодушно глянула на Петрова и задернула синие шторы.
Сержант Петров, вздохнув тяжело, поплелся искать себе пристанище. Осуществить это намерение оказалось не так просто по причине чрезвычайной заполненности всех закоулков аэропорта нелетучими гражданами. Широко был представлен офицерский корпус всех родов войск от капитанов до полковников включительно. Преобладали, почему-то, майоры. Офицерская честь и патрульные тройки, бороздящие в непрерывном движении пространство аэропорта, не позволяли офицерам располагаться, как раскинулись посреди зала на баулах бородачи с гитарами, то ли геологи, то ли физики-ядерщики. Немногие счастливчики сидели, но большинство бесцельно бродили по залу или стояли у колонн, чуть прислонившись плечом к опоре. Подполковники и полковники предпочитали коротать время в ресторане. Солдатская масса отсутвовала полностью. Для нее, для солдатской массы, больше подходил тихоходный поезд и недельное пьянство до Читы в плацкартном вагоне. Петров среди множества офицеров чувствовал себя так неуютно, как, наверное, чувствует себя овца, по злому року затесавшаяся в волчью стаю.
Перов бродил по залу, стоял у колонны, из желтого чемоданчика искусственной кожи доставал и ел домашние пирожки, которые мама в последний момент почти насильно всунула в чемодан. Несколько раз он наведывался к кассам, но касса номер три оставалась задернутая синими шторами. Уже под утро Петров задремал на лестнице, где гражданские сограждане беспорядочно, словно нотные знаки, сидели, уткнувшись головой в колени.
Лена шла по цветочному лугу. На правом фланге протекала большая река, слева располагался березовый лес, по фронту до самого горизонта простиралась цветущее море. Лена была одета в васильковый сарафан, удивительно идущий ей, а голову украшал венок, сплетенный из ромашек. Лена увлеченно рассказывала о самолетах. В коротких полетах над Петровым она демонстрировала преимущества Ту-104 перед Ил-18. Потом она показала неуклюжий полет Ан-42, используемых преимущественно на местных линиях. Приземлилась, впрочем, она довольно изящно перед Петровым, поцеловала его в губы и стала трясти за плечо, приговаривая:
– Проснись, Андрей. Пора вставать, сержант Петров.
Петров не хотел просыпаться. Он хотел, чтобы Лена научила его летать, хотя бы неуклюже, как Ан-42. Тогда Лена, превратившись в ротного командира, стала настойчивей.
– Сержант, твою мать, просыпайся давай.
Петров открыл глаза. Перед ним стоял незнакомый старший сержант и нагло ухмылялся.
– Чё надо? – спросил Петров в агрессивной манере, царствующей в советской армии.
– Патруль, – поведал старший сержант.
Петров увидел направляющегося к лестнице офицера в сопровождении двух солдат. У всех троих на правом рукаве имелись красные повязки. Повинуясь солдатскому инстинкту, Петров хотел вскочить, метнуться в укромное место и там замести следы, но старший сержант сдержал его порыв.
– Спокойно. Медленно встаешь, приводишь в порядок форму одежды, и расслабленной походкой мы валим отсюда.
Так и сделали. Уходя, Петров оглянулся. Патруль, потеряв к сержантам интерес, двигался к офицеру, который, сидя на чемодане, спал, облокотившись спиной о стену. В задачу патруля, по всей видимости, входило побудка всех военных, дабы не дремали, но бдели.
Они вышли из здания аэропорта в хмурое утро. Была нейтральная пора между умершей ночью и неродившимся днем. Однородного серого цвета небо лило на землю сумеречный свет. Петров поежился от утренней прохлады.
– Спасибо, – сказал он, – выручил.
– Проехали, – старший сержант протянул Петрову руку, – Никифоров Сергей.
– Петров Андрей, – сказал Петров, крепко пожимая Никифорову руку.
– Покурим, – произнес Никифоров с легкой вопросительной интонацией.
Петров достал помятую пачку болгарского Ту-154, надорванную с краю. Встряхнул ее. От этого две сигареты выдвинулись из строя. Протянул пачку Никифорову.
– Спрячь, – сказал Никифоров, – у меня есть лучше.
Он вынул из кармана кителя элитные «Союз Аполлон», ловким движением сорвал защитный целлофан, открыл.
– Угощайся.
Они прикурили от зажженной Петровым спички.
– Куда летишь? – поинтересовался Никифоров.
– В Читу.
– Вот блин, и я в Читу. А откуда?
– Из Донецка.
– А я из Ростова.
Разговорившись, они нашли в своем положении много общего. Оба возвращались из краткосрочного отпуска, оба выбрали самолет, как средство передвижения, чтобы побыть дома дополнительные пять дней. Оба призвались осенью и отслужили к исходу апреля по полтора года. После приказа об увольнении весеннего призыва, который перевел весенних стариков в деды, Петров и Никифоров стали стариками, опорой советской армии, защищающей священные рубежи от поползновений китайской военщины и от притензий прочих агрессоров. Они вступили юную пору стариковства, полную энергии и энтузиазма, которые естественным образом должны иссякнуть где-то к концу сентября, ко времени приказа министра обороны об их увольнении в запас.
Между тем рассвело. Поднявшееся солнце разбудило природу и население столичного аэропорта Домодедово. Пели птицы на все голоса, легкий ветерок лениво шевелил молодую листву тополей. Из Москвы стали чаще приезжать автобусы и такси.
– Ты как на счет похавать? – спросил Никифоров, когда от выкуренных сигарет стало горько во рту.
– Положительно, – живо отозвался Петров, – только все мое домашнее продовольственное довольствие я уже схавал.
– Пойдем в кафе.
Друзья устроились в кафе с высокими круглыми столиками, предназначенными для приема пищи в положении стоя. Они взяли салаты из кислой капусты, по шницелю с золотистой корочкой и горкой жареной картошки и две бутылки темного напитка Байкал.
– К такой закуске выпить бы за знакомство, – сказал Петров, оглядывая скромное изобилие.
– Это можно устроить, – ответил Никифоров, загадочно усмехаясь.
– Устроишь тут. Мы как во вражеском тылу. Кругом офицеры и патрули.
– Можно. Солдатская смекалка поможет в самом безвыходном положении, – Никифоров открыл бутылку и разлил Байкал по стаканам. – Пей.
Петров выпил шипучий сладкий напиток, показавшийся ему чрезвычайно приятным.
– Вкусно, – признался он, – но градусов маловато.
– Будут тебе градусы, – уверенно пообещал Никифоров. Он взял со стола пустую бутылку, поднял с пола спортивную сумку с олимпийской символикой, – я вернусь через пять минут, пока не ешь, – и с этими словами направился он в сторону туалетов.
Петров вздохнул. Есть хотелось сильно. Шницель манил, картошка притягивала, кислая капуста звала отведать ее. Никифоров вернулся через семь минут. Он устроил между ног свою сумку и поставил на стол бутылку полную темной жидкости, неотличимой невооруженным глазом от Байкала.
– Ну ты, Серый, маг-волшебник, – удивился Петров, – в сортире че пустые бутылки на полные меняют?
– Вроде того, – неопределенно ответил Никифоров.
Он плеснул в стаканы принесенного из туалета напитка. Петров понюхал.
– Самогон закрашенный. Угадал?
– Самогон, Андрюха, – презрительно произнес Никифоров, – ты будешь хлестать в своем Донецке. Это – чача. Чистое виноградное вино только крепкое.
Никифоров поднял свой стакан. Рядом прошел патруль, равнодушно оглядев мирно завтракающих сержантов.
– Поехали, как сказал Гагарин, за встречу, – сказал Никифоров и добавил строго: – не чокаться и не кривиться.
– Не первый год замужем. Вздрогнули.
Ростовская чача обожгла горло не хуже донецкого самогона. Петров торопливо налил в стаканы из правильной бутылки. Байкал смыл огонь из горла, и он потек по пищеводу, согревая и веселя. Друзья накинулись на еду. Вторая порция пошла соколом, и полилась неторопливая беседа про армейское житье-бытье. Ожил громкоговоритель. Прислушиваясь, они прервали разговор.
– Владивосток открыли, – сказал Никифоров, – это надо отметить.
Отметили. Отметили так же открытие Петропавловска на Камчатке и Хабаровска. За столом протекал тот умный, многозначительный и многоплановый разговор, содержание которого невозможно припомнить сразу по его окончанию. Говорили о тайнах вселенной, вспоминали смешные случаи, произошедшие с салагами, спорили о достоинствах футбольных команд Шахтер и Спартак, и почему-то обсуждали тонкости глубокого бурения. Они разговаривали громче положенного, смеялись веселей других, жестикулировали на футбольной теме энергичней обычного.
За соседним столом заканчивали трапезничать два капитана ракетных войск. Полный капитан Ляпунов, допив чай, сказал подтянутому капитану Петренко:
– Вроде бы зал стал свободней. Пойдем, Вадим, может быть удастся найти свободное место.
– Ты иди, – ответил Петренко, – поищи места, а я хочу побеседовать с бойцами.
Он уже давно с неприязнью поглядывал на разошедшихся по соседству сержантов.
Капитан Петренко принадлежал к той исчезающей категории офицеров, кто относился к службе с полной самоотдачей и верил, не смотря не на что, в конечную победу справедливого строя. Равные по чину недолюбливали Петренко, в тайне считая его слепым орудием пожирающей себя Идеи, начальство побаивалось слишком правильного офицера, не хотевшего признавать естественную разницу между словом и делом. К подчиненным Петренко относился бережно, как к социалистической собственности, которую мудрые вожди предписывали хранить и преумножать. Но и строг он бывал до бесчувствия, коль собственность его и государства позволяла себе всякие вольности вроде пьянства или самовольных отлучек из части. Словом, никто не любил капитана Петренко.
– Гуляем, товарищи сержанты, – изрек Петренко, приступая к неблагополучному столику.
– Здравия желаю, товарищ капитан, – хором ответили Петров и Никифоров.
– И вам не болеть, – не по уставу отозвался капитан, и, грозно оглядев притихших сержантов, добавил с вопросительным оттенком: – ну, так что.
– Принимаем пищу, товарищ капитан, – нашелся Никифоров.
– И питье, – дополнил Петров, – согласно уставу.
Капитан зло зыркнул на Петрова.
– Ты, сержант, не п…ди, если ни х… не понимаешь в уставах.
Капитан понюхал стакан. Тот пах темным Байкалом. Петренко растерялся. Офицерским нюхом он чуял, что здесь происходит что-то неположенное, но что, и главное – как, не мог понять.
– И где вы находите, – задумчиво произнес капитан, – на Луну вас высади, и там найдете водку.
– Солдатская смекалка, – сказал Петров, – она в боевой ситуации подспорье.
Петренко легонько хлопнул по краю каменной столешницы.
– В общем так, бойцы, заканчивайте прием пищи.
– Еще по глотку нарзана, – сказал Петров, – и исчезаем, как призраки.
– Байкала, – поправил его Никифоров.
– Да какая разница.
– Я вас предупредил, товарищи сержанты. Дальше пеняйте на себя.
– Уходим, товарищ капитан, – произнес Никифоров, поднимая сумку, – нас уже здесь нет.
Зал заметно стал свободней. Друзья довольно скоро нашли два места.
– Андрюха, – Никифоров удобно умостился в кресле, – если ты ничего не имеешь против, я посплю пару часов.
– Спи. Я на посту.
– Следи за объявлениями.
Голос Никифорова был сонный.
– Слушаюсь, товарищ старший сержант.
Никифоров уснул сразу, будто выключили электрическую лампочку, а Петров стал мечтать о девушке Лене из кассы номер три. Петров представил, как он и Лена гуляют по Москве, как они заходят в Третьяковскую галерею, чтобы полюбоваться картинами художников-передвижников. В картинной галерее негде уединиться. Петров представил себе полутемный зал кинотеатра. Он и Лена сидят на последнем ряду. Обнимаются и целуются. От этих мыслей Петрову стало жарко. Он поерзал в кресле и стал думать другую мечту. В самолете летят они куда-то, неизвестно куда, хоть в ту же Читу. Лена дремлет, доверчиво положив голову ему на плечо. Он нежно гладит золотистые волосы, целует в макушку…
«Чита». Краешком сознания, отвечающим за пост, Петров уловил сообщение диспетчера.
– Простите, – обратился Петров к пожилой соседке, – я отвлекся и прослушал последнее объявление.
– Читу открыли, – вздохнула женщина, – третий раз объявляют. А мне в Иркутск, а он закрыт.
– Серый! – Петров интенсивно потряс Никифорова. – Тревога! Читу открыли.
– Что? Где? – встрепенулся со сна Никифоров. – Чита?
– Чита, Чита, – поднимаясь и хватая чемодан, подтвердил Петров, – побежали к кассам.
И они помчались быстрее ветра к кассам.
У кассы номер три стояла полукругом плотная толпа офицеров. Друзья переглянулись. Пробраться к кассам решительно не было никакой возможности. И тут, в минуту отчаянья и тяжкого раздумья о неотвратимости наказания за опоздания из отпуска, сверху раздался голос Лены.
– Товарищи офицеры, пропустите к кассе сержанта Петрова.
Офицеры всех родов войск крутили головами, выискивая в своих рядах загадочного сержанта Петрова, который был важнее их, майоров и полковников.
– Да пропустите же вы! Он сзади вас!
Повинуясь команде Лены, зеленая офицерская масса расступилась перед Петровым, аки воды Красного моря разверзлись пред Моисеем. Сержант Петров устремился в узкий проход, увлекая за собой старшего сержанта Никифорова.
– Лена, – радостно прошептал Петров, прижавшись лбом к стеклу.
– Давай билет, Андрей.
– Лена, я не один. Со мной друг.
Лена мельком глянула на Никифорова
– Давайте документы. Два места осталась.
Они просунули билеты в окошко. Лена, торопясь, оформляла документы. Никифоров в недоумении поглядывал то на Петрова, то на кассиршу. Он хотел что-то сказать, но Петров дернул его за рукав, призывая к молчанию. Оформленные документы Лена отдала сержантам.
– Лена, я тебя…
– Я знаю, Андрей, – печально улыбнулась Лена. – Не получилось у нас свидание. Иди, а то опоздаешь.
– Я тебя найду. Через полгода заканчивается служба.
– Беги, Андрей, посадка уже объявлена. Синицына моя фамилия. Синицына. Запомни.
– Синицына. В ноябре на этом же месте. Я тебя разыщу. Обязательно.
– Я буду ждать… Наверное, – добавила она тихо, когда Андрей был уже далеко.
– Я сражен наповал, старик, – промолвил Никифоров, прижимая руку к сердцу, когда они выбрались из вязкой офицерской пучины, немедленно сомкнувшейся за их спинами, – когда ты успел такую огненную телку закадрить.
– Заткнись, – беззлобно ответил Петров.
– У тебя че, это серьезно?
– Да.
– Уважаю, – со значением произнес Сергей, – нет, правда, даже где-то завидую.
Андрей видел, что Сергей говорит искренне, без подначки, и был ему за это благодарен. Они добрались до входа в накопитель. В двух метрах от пропускного пункта Никифоров застыл, будто обратился в соляной столб.
– Черт! – хлопнул он себя по бедрам, – я сумку забыл там, где мы спали.
– Блин! – выругался Петров, – беги, я подожду тебя здесь.
Никифоров умчался искать свою сумку, а Петров, держа билет в руке, вплотную приблизился к загородке, за которой стояли две женщины в синей униформе. Прошла минута, вторая. Прошло томительные пять минут. Одна из женщин из любопытства заглянула в билет Петрова.
– Молодой человек, – сказала она, – если вы хотите улететь в Читу, вам нужно поспешить. Заканчивается посадка в автобус.
– Я друга жду, – признался Андрей, – он за сумкой побежал. Вот-вот будет.
Женщина вздохнула.
– Нина! – крикнула она другой женщине, стоящей у раскрытой двери, – задержи автобус на пять минут.
– Три минуты! – крикнула в ответ та.
– Слышал? – спросила женщина Петрова.
Андрей кивнул, благодарно улыбнувшись.
Секунды стремительно неслись. Все как на иголках ожидали прибытие Никифорова. На исходе четвертой минуты женщина не выдержала.
– Все, молодой человек, решайте немедленно: летите вы или нет.
– Лечу. Вот мой билет.

В это время старший сержант Никифоров под конвоем двух курсантов и старшего лейтенанта, начальника патруля, следовал в комендатуру аэропорта. В некотором отдалении шел капитан Петренко. Сознание выполненного перед родиной долга переполняло его. «Солдатская смекалка, понимаешь, – злорадно думал он, – на всякую хитрую солдатскую жопу найдется… Нарушение воинской дисциплины должно быть наказано. Точка».

Раскачиваясь в переполненном автобусе, Петров думал горькую думу о дружбе и любви, об обретениях и потерях. Как странно все это случилось. Всего за сутки он нашел дружбу и встретил любовь.
Сержант Петров шумно вздохнул, обдав густым перегаром стоящего рядом пожилого генерала, его жену, уставшую от кочевой жизни, и молодящуюся дочь его. Генерал с укоризной глянул на Петрова и покачал головой. Петров ничего не заметил.
Какой горечью наполняют сердце расставания. Как болит оно, глупое.
В самолете Петров уснул еще до взлета. В Омске самолет сел для дозаправки. Петрова разбудил сосед. Пассажиры дисциплинированно переждали заправку в аэропорту. Потом полетели. Окончательно Петров проснулся, когда подлетали к Чите.
В кассах аэропорта Петров узнал, что билеты в городок Сретенск, где протекает служба, имеются, что погода летная, что самолет, предположительно без задержки, вылетает через четыре часа. Пару минут Петров постоял, раздумывая.
«Довольно самолетов, – сказал себе сержант Петров, – поеду поездом», – и, махнув рукой, отправился он на железнодорожный вокзал.