Ким Иванцов (1926-2016)

Любовь Шевцова

В феврале 1943 года в городе Ровеньки, в Гремучем лесу, гитлеровцы казнили молодогвардейцев Олега Кошевого, Любовь Шевцову, Дмитрия Огурцова, Виктора Субботина, Семена Остапенко. 20 марта 1943 года, семьдесят лет назад, молодогвардейцев вместе с другими жертвами оккупантов с воинскими почестями похоронили на площади в центре Ровеньков, возле Дворца культуры имени Горького…

Как-то на читательской конференции одна школьница спросила:

-- В книгах, журнальных и газетных публикациях вы рассказываете о многих своих товарищах по школе, будущих молодогвардейцах, а вот о Любе Шевцовой написали всего несколько строк, хотя учились с ней в одном классе…

Да, Любовь Шевцова училась в той же школе (№ 4 имени Ворошилова), что и я. Сначала мы были в одном классе, затем в параллельных. К тому же Люба дружила с моей сестрой Ниной, жила рядом с нашим домом, частенько бывала у нас. Она была невысокая, говорливая, с каштановыми волосами. Во всем ее облике -- в располагающей улыбке, в голубых глазах было что-то такое, что притягивало к ней сверстников, заставляло искать ее расположения.

Наверное, в силу особенностей своего характера Люба предпочитала мальчишечьи компании и потому нередко участвовала в наших забавах и проделках.

Певунья и танцорка, сообразительная и острая на язык, отчаянная, Люба была своей в каждом мальчишеском коллективе. Словом, как удачно охарактеризовал ее Александр Фадеев: «Любка Шевцова -- это Сергей Тюленин в юбке».

Познакомились мы несколько необычно.

На перемене одна из подруг Шевцовой сказала:

-- Хорошо тебе, Люба, -- косы не носишь, мальчишкам не за что дергать. А нас, -- она потеребила мышиные хвостики, -- все время обижают. Только и знаем, что обороняемся.

Мы с Тюлениным как раз проходили мимо. Мой друг неожиданно замедлил шаг, весело бросил:

-- Можно и за короткие.

Как и я, Сергей не был знаком с Любой: был первый день занятий в школе-новостройке, где мы оказались в одном классе.

Шевцова отозвалась громко, с вызовом:

-- Только попробуй! - голубые глаза ее в одно мгновение приобрели зеленоватый оттенок.

-- Чего тут пробовать? -- Сергей дернул Любку за короткую прядку.

Недолго думая Шевцова ответила звонкой пощечиной.

-- Ты что!? – от неожиданности Тюленин опешил.

-- А ты? -- Люба сжалась в комочек, готовая к продолжению схватки.

Что касается задиристости, то в этом они не уступали друг другу. Сложность заключалась, однако, в другом. Мальчишка, получивший от девчонки пощечину, терял всякое уважение сверстников, с чем Тюленин, естественно, не мог смириться. В то же время по кодексу мальчишеской чести бить девчонку не полагалось.

Выхода из создавшегося положения я не видел. Но что-то надо было предпринимать. Поэтому для начала я накинулся с упреками на Любку, совершенно не зная, к чему это приведет.

-- Шуток не понимаешь? Он ведь не хотел тебя задеть?

-- А я хотела? -- Шевцова как ни в чем не бывало весело засмеялась, блеснув белыми ровными зубами. -- Само собой получилось, она бросила на Тюленина любопытно-примирительный взгляд.

-- Ладно уж, -- неохотно отозвался Сергей.

Запустив пальцы в жесткие волосы, Сергей уважительно проронил:

-- Ты, видать, своя в доску.

Совсем некстати собралась толпа школьников. Одни высказывали соояражения, другие посмеивались, третьи спешили встать на чью-то сторону.

-- С девчонкой не справился!

-- Да он слабак!

- Ты, рыжая, не очень…

Любка крепко сжала небольшие кулачки.

-- Кто назвал меня рыжей?

Ребята мгновенно притихли.

-- Ну, что же вы?

-- Я сказал, -- мальчишка, на целуй голову выше Шевцовой, с вызовом усмехнулся и шагнул вперед.

-- Во-первых, -- Любка загнула мизинец левой руки, -- волосы у меня не рыжые, а каштановые, соображать надо, - крутанула пальцем около виска. -- Во-вторых, -- она неожиданно схватила обидчика за шевелюру, наклонила его голову и немедля дала шлепка.

-- Ну и ну!

-- Откуда она, такая скаженая, свалилась?

Парнишка попытался было дать сдачи, но между ним и Шевцовой тотчас выросла стена из подружек Любы.

-- Не тронь ее!

-- Сам виноват!

За Любкой в школе закрепилось прозвище Каштанка. У нее были красивые каштановые волосы… В нем не было ничего обидного. Наоборот, его выговаривали доброжелательно, с улыбкой. Своим прозвищем наша подруга даже гордилась.

-- Кем ты станешь, когда вырастешь? -- спросил как-то Тюленин Любку.

Люба медлила с ответом.

-- Смеяться не будете? – спросила она, прищурив глаза.

- Чего ради?

-- Тогда скажу. Артисткой хочу стать. Как Любовь Орлова.

-- Ого! Сразу такой?

-- Не сразу, -- Люба опустила длинные ресницы, и в ту же минуту вновь оживилась. -- Представляешь, приходите вы в театр, и вдруг объявляют: «Выступает артистка Любовь Шевцова!»

-- Даешь!

-- А что?

-- В таком случае тренироваться надо, -- сказал Сергей.

-- Я и так частушки в клубе пою, в балетный кружок записалась, в школьном танцевальном участвую, в физкультурном.

Сергей на секунду задумался.

-- Артисткой, конечно, хорошо, только все слишком просто, тут смелостью даже не пахнет.

-- Ну уж! -- возразила Любка. -- Я ведь в киноактрисы пойду. А там, знаешь, как артисты прыгает с деревьев и поездов, тушат пожары, на лошадях скачут. А во время кораблекрушения? Думаешь, так просто сыграть тонущего человека?

-- Ну, если в киноактрисы… Только в балетном и танцевальном смелости не наберешься, -- стоял на своем Сергей.

-- Хочешь, я сейчас такое отколю, такое? -- невысокая, вся как на пружинах, Люба от волнения едва стояла на месте.

-- Какое? – спросили мы.

-- Необыкновенное!

-На коньке, -- Сергей показал на стык двускатной кровли школы, -- можешь «ласточку» сделать?

Выразительные глаза Любы блеснули азартом.

-- Смогу!

-- Тогда валяй! -- Тюленин показал пальцем на металлические пожарные лестницы, что с четыре сторон поднимались на всю высоту школы.

Не раздумывая, Любка решительно помчалась к зданию.

-- Ты что, одурел? -- набросился я на Сергея. -- А если свалится?

-- Но это же Любка, -- сказал Сергей.

-- Знаю. Но девчонка ведь…

-- В самом деле, -- встревожился Сергей, и закричал: -- Каштанка, вернись, пошутил я!

Она даже не оглянулась.

Подбежала к одной из лестниц. Не останавливаясь, с ходу легко подпрыгнула, ухватилась за перекладину, быстро подтянулась. Потом закинула ногу, зацепилась ею за лестницу и, перехвалив руками, подтянулась еще раз. Легко перебросив тело на внешнюю сторону лестницы, оправила платье. Упираясь спиной в стену, сноровисто полезла вверх. Достигнув крыши, стала на четвереньки. Смело и проворно, словно кошка, вскарабкалась по наклонным листам этернита к коньку.

Затаив дыхание мы с Сергеем, другими учениками школы следили за Любкой.

Тем временем Каштанка добралась до трубы, остановилась, наверное, перевела дыхание. И только теперь вглянула на нас, приветливо махнула рукой. Однако она не забыла, зачем поднялась на крышу двухэтажной школы. Вот отошла от трубы, развела руки в стороны, левую ногу отвела назад, одновременно наклонилась вперед с прогнутой спиной. Это была та самая гимнастическая фигура, которую физкультурники называю «ласточкой».

Со стороны Люба впрямь походила на птицу. Казалось, еще миг, и она взлетит над зданием.

Ребята неистовствовали:

-- Ну, и Каштанка!

-- Утерла таки нос Сереге!

Оповещенные кем-то, появились учителя, завуч, директор.

Директор Юрий Юрьевич отреагировал на выступление Любы спокойно:

-- Она сама спустится. А вот после… после непременно поговорим. И с ней -- отдельно. И в классах, чтобы все твердо усвоили: бессмысленные и опасные выкрутасы с настоящей смелостью ничего общего не имеют.

Пройдет не так уж много времени, и член штаба «Молодой гвардии» Любовь Шевцова будет участвовать в самых дерзких операциях подпольщиков. Она отличится бесстрашием, решительностью, находчивостью.

В борьбу с немецко-фашистскими захватчиками Люба Шевцова вступила в 1942 году, после окончания Ворошиловградской школы подготовки партизан и подпольщиков. До этого все ее старания попасть на фронт оканчивались неудачами. Причина была одна --несовершеннолетие.

Шевцова была прирожденной разведчицей. Благодаря своему артистическому характеру она легко и быстро заводила «дружбу» с немецкими офицерами. А те, желая понравиться симпатичной девушке, желания щегольнуть осведомленностью, нередко доверяли Любе ценные сведения.

Как-то в клубе офицер, осыпая Шевцову комплиментами, посетовал, что в городе мало девушек, которые понимали бы немцев так, как понимает их она.

-- Но ничего, -- заявил офицер. -- Великой Германии нужны рабочие руки. Скоро, совеем скоро, может, даже на днях, вот только биржа составит списки, мы вывезем их на работу в фатерланд.

Сославшись на недомогание, Шевцова распрощалась со своим поклонником. Побродив ради осторожности по улицам, она пошла к Кошевым -- в ту ночь там должно было состояться заседание штаба «Молодой гвардии».

Когда Люба вошла в квартиру, все уже собрались. Судя по разгоряченным лицам, ребята о чем-то спорили. Однако Люба не стала ни о чем расспрашивать, а прямо с порога начала свое:

-- Биржа труда заготовила списки на несколько сот, а может, и тысяч наших девушек и парней. И не только списки, но и «рабочие карточки». Их намереваются угнать в Нимеччину. Мы должны сорвать замысел фашистов. Наш комсомольский долг -- не дать угнать подруг, сестер, братьев на германскую каторгу.

-- Не горячись, -- Олег Кошевой шагнул навстречу Любе. -- Толком расскажи.

Молодогвардейцы засиделись у Кошевых допоздна: решив сжечь биржу труда, штаб тут же стал разрабатывать подробный план операции.

Ночь выдалась темной и холодной. Метель -- дело происходило в декабре сорок второго года – бушевала особенно свирепо, словно старалась скрыть от глаз полицейских затаившихся в примыкающих к зданию биржи кустах Любу Шевцову, Сергея Тюленина, Виктора Лукьянченко. Вот они выбрались из кустов, осторожно подкрались к зданию. Вынув заранее приготовленные тряпки, бесшумно выдавили оконные стекла.

Помня, что в одной из комнат, возможно, находится полицай, молодогвардейцы, да ходили по помещению на цыпочках. Облив бензином заваленные бумагами столы и обитые материей стены машинописного бюро, разбросали по диванам и стульям, положили под портьеры палочки артиллерийского пороха.

Чиркнув спичками и зажигалками, одновременно подожгли три комнаты и не мешкая стремительно выскочили на улицу.

…В неистово бушевавшем пламени сгорели в ту ночь списки почти на две тысячи краснодонцев. Составлять новые списки оккупантам и их прихвостням было уже некогда: Красная Армия наступала, краснодонцы все отчетливее слышали гул наших батарей.

Судьба Любы Шевцовой, как и большинства молодогвардейцев, сложилась трагически. Ее арестовали по дороге в Ворошиловград, куда она направлялась за рацией.

Любу пытали. Но она молчала.

31 января 1943 года под конвоем Люба Шевцова, Семен Остапенко, Дмитрий Огурцов, Виктор Субботин были доставлены в Ровеньки. Здесь, в застенках, гитлеровцы надеялись с помощью пыток сломить подпольщиков, вырвать нужные сведения. Подпольщики держались до конца.

Любовь Шевцова горячо верила в нашу победу. «…Я люблю жизнь, -- передала Люба на волю перед казнью. -- Впереди у советской молодежи еще не одна весна и не одна золотая осень. Будет еще чистое мирное, голубое небо и светлая лунная ночь, будет еще очень хорошо на нашей дорогой и близкой, всеми нами любимой Советской Родине».

Ее истязали долго и жестоко. Изувеченная, в зимний морозный день стояла Люба перед дулами фашистских автоматов и винтовок. Напрасно ждали палачи. Люба ничего не сказала им ни о «Молодой гвардии», ни о советских разведчиках.

В последние минуты жизни Люба нашла в себе силы остаться такой, какой была всегда -- гордой, смелой, озорной. Сняв с плеч пуховый платок и старенькое с искусственным воротником темно-синее пальтишко, презрительно бросила в лицо полицаю:

-- Возьми, Иван, на память…

Какими я их знал и помню

На своем жизненном пути я встречал немало замечательных людей. Одним из них был Филипп Петрович Лютиков -- председатель родительского комитета Краснодонской средней школы № 4 имени К. Е. Ворошилова. Лютиков умел благотворно влиять на детей. Его педагогическому такту, сердечности могли позавидовать многие опытные учителя.

Впервые я увидел Филиппа Лютикова вот при каких обстоятельствах.

Вблизи школы дрались двое пьяных. Били друг друга кулаками, пинали ногами. Была перемена. Многие ребята, в их числе и я, с интересом наблюдали за происходящим. Неожиданно подошел дежурный учитель и потребовал:

- Быстренько в школу! Стыдно пионерам смотреть на такое.

- Это почему же стыдно? - обратился в нему проходивший мимо невысокий плотный мужчина с орденом Трудового Красного Знамени на груди. - Смотрите, смотрите, ребята. Да хорошенько запомните, до какого бесстыдства может дойти человек, поклоняющийся «зеленому змию».

В тот же день, на сборе отряда, я снова встретил мужчину с орденом.

Представляя его, старший вожатый Степа Кудинов сказал:

- Сегодня на нашем сборе присутствует председатель родительского комитета школы Филипп Петрович Лютиков. Давайте попросим его рассказать о своем детстве.

Мы дружно захлопали. Филипп Петрович поднял руку, призывая к тишине, и сказал:

- Детство? Его, собственно, не было. Была нужда, изнурительная работа у кулака. Трудился я наравне со взрослыми. Об учебе не мог и думать: надо было работать, чтобы не умереть с голоду. Рос без отца, а в тринадцать лет остался и без матери. Один во всем белом свете. Что делать, куда податься? Как-то безземельные мужики ехали искать работу в Донбассе. Уговорил. Взяли с собой. Вот так я и оказался в Краснодоне. В то время это грязное неустроенное поселение называлось рудник Сорокина. Не было ни школ, ни каменных домов, в которых вы сейчас живете, ни мощеных улиц. Голо, серо, неуютно.

Огромные деревянные бараки, глинобитные мазанки «Шанхая» да казенка, в которой напивались шахтеры после изнурительного труда. Для чего я вам все это рассказываю? Да чтобы вы знали, за что боролись ваши отцы. Чтобы не думали, будто школы, клубы, дворцы пионеров, парки были для детей рабочих всегда. За эту жизнь мы проливали кровь…

Мы внимательно слушали Филиппа Петровича. Солдат Октября, человек труда, он жил ради великой цели – социализма. В свободном творческом труде на социалистической Родины видел Филипп Петрович смысл своей жизни. Он свято верил в созидательную силу труда. Именно таким людям, как Лютиков, подражали мальчишки моего поколения.

1942 год для советских людей начался выступлением по радио Михаила Ивановича Калинина. Обращаясь к соотечественникам с жизнерадостной, вселяющей уверенность в наши силы речью, он сказал буквально следующее: «Поздравляю вас с Новым годом и желаю всем советским народам в новом 1942-м году разгромить без остатка наших смертельных врагов -- немецких захватчиков».

Уверен, без согласия главного цензора страны - И. В. Сталина - брякнуть такое Калинин не осмелился бы. Речь Калинина я слушал в штабе 733-го стрелкового полка 136-й стрелковой дивизии в ожидании полковых разведчиков, которые должны были обеспечить нашей группе партизан переход немецкой линии обороны.

Именно под впечатлением новогодней речи всесоюзного старосты Ворошиловградский обком КП(б)У обратился в СНК СССР с предложением возобновить добычу угля на шахтах области. Совет Народных Комиссаров одобрил почин и 23 января 1942 года принял постановление о восстановлении и организации добычи угля на шахтах Ворошиловградской области и о подготовке и проведении весеннего сева. На Ворошиловградщину стали возвращать вывезенное шахтное оборудование, оснащение заводов и фабрик, имущество колхозов и совхозов. Специалистов угольной промышленности отзывали не только из эвакуации, но даже из Красной Армии. Так, весной 1942 года вернули с фронта главного механика шахты имени Энгельса Николая Баракова, будущего агента 8-го отделения Поарма-18. Ни один экономист, историк, политик, журналист так и не подсчитал, сколько впустую было затрачено сил и средств на необдуманные действия -- возрождение в прифронтовой области нормальной хозяйственной деятельности.

По непонятным причинам, вопреки мнению командиров частей Красной Армии, отводили в тыл и расформировывали партизанские отряды Сталинской и Ворошиловградской областей. Наш отряд распустили в марте. Меня перевели в резерв 8-го отделения Поарма-18. Старший батальонный комиссар Александр Борцов сказал, что как только мне исполнится шестнадцать лет и я получу паспорт, он зачислит меня в штат своего отделения.

И вот в мае с новеньким паспортом в руках я предстал перед Борцовым. 8-е отделение Поарма-18 располагалось тогда в Краснодоне. Мой начальник был чем-то обеспокоен. Он дал понять, что предстоит ликвидация восьмых отделов и отделений.

- Немцы очищают тыл от советских агентов, поступают сведения о массовых облавах в прифронтовой полосе. Это уже свидетельство подготовки крупномасштабного наступления. А мы подумываем о расформировании восьмых отделов и отделений, отзываем агентов и диверсантов, перед этим расформировали целый ряд партизанских отрядов. Выходит, мы невольно помогаем врагу…

30 мая 1942 года Государственный комитет обороны принял постановление о ликвидации восьмых отделов и отделений и о создании при Ставке Верховного Главнокомандования Центрального штаба партизанского движения.

17 июля, за три дня до оккупации Краснодона, не поставив в известность политотдел 18-й армии, бежал Краснодонский райком партии. Наш истребительный батальон 17, 18 и 19 июля буквально разрывался, чтобы поддерживать в Краснодоне порядок. Дезертиров мы уже не задерживали - их негде было содержать и некому было судить. Мы всего лишь пресекали их противоправные действия, часто при этом применяли оружие.

В ночь с 19-го на 20-е июля наш истреббат покинул город.

Спустя десятилетия, во время одной из многочисленных встреч с Борцовым, зашел разговор о военном Краснодоне.

- Голова шла кругом, не знал, за что хвататься, - вспоминал Александр Александрович. - Все было главным, все было неотложным. Помню, как 13 июля меня вызвал начальник политотдела Мельников и спросил: «Знаешь, что вчера немцы были уже в 35 километрах от Ворошиловграда? А где они сейчас? Меня прежде всего интересует организованное подполье Краснодона, на случай, если этот город нам придется оставить».

«Такого подполья нет, - ответил я. - Все, что было подготовлено осенью сорок первого, рассекречено. Партизанский отряд, вы об этом знаете, по решению военного совета армии направили в Сталинскую область. С ним ушли разведчики и диверсанты. Есть один-единственный засекреченный… самовольно оставил его… на случай оккупации Краснодона, как своего агента».

- Вы имели в виду Филиппа Петровича Лютикова? - перебил я своего бывшего начальника.

- Именно его, - ответил Борцов. - В мае 1942 года по моей просьбе Лютикова освободили от работы в Центральных электромеханических мастерских. Официальная причина – «не справился с работой».

Фактически - с целью заслужить доверие немцев в случаи оккупации города. Об этом знали только два человека: я и первый секретарь райкома Нудьга.

Легализовавшись, Лютиков должен был явиться к оккупантам, предложить им свои услуги. При этом непременно заявить, что он давно их ждал.

В начале июля Борцов настоял на том, чтобы семья Лютикова заблаговременно эвакуировалась вглубь страны: зная, что родные находятся в безопасности, Филипп Петрович станет чувствовать себя увереннее. Проследить за выполнением приказа начальник 8-го отделения поручил своему сотруднику Коробову. Вскоре тот доложил: «Жена и дочь Филиппа Петровича обеспечены транспортом, продуктами питания и необходимыми документами, выехали из Краснодона».

Борцов вспомнил свой разговор с начальником политотдела 18 армии Мельниковым.

- Украинский штаб партизанского движения не имеет ни сил, ни возможности организовать подполье Краснодона, - сказал тогда начальник Поарма-18. – Штаб только-только создается. Потому решено это дело поручить вам… Надо срочно создавать новый партизанский отряд. За день-два управитесь?

- За день-два?! Партизанский отряд?! – переспросил Борцов. – Из кого?

- У нас есть армейские курсы младших лейтенантов. Там все фронтовики. Их никто в городе не знает. Вот вам готовые народные мстители, - предложил Мельников.

Вот такой разговор о краснодонском подполье двух ответственных работников Поарма-18 состоялся в июле 1942 года, за несколько дней до оккупации Краснодона.

Выполняя указание политотдела армии, Борцов в чудовищной спешке сформировал второй Краснодонский партизанский отряд. Старый разведчик и опытный чекист понимал, что обрекает этих мужественных людей на верную гибель. Однако «приказ начальника - закон для подчиненного».

Численность отряда была около сорока человек. Успели создать всего лишь одну базу вооружения и продовольствия в Чурилиной балке недалеко от Краснодона.

В день оккупации Краснодона Александр Борцов последний раз инструктировал Лютикова. И едва не угодил в плен. Ушел из города, как он сам мне рассказывал, когда немцы вступили на окраину Краснодона. Ушел с мыслью уже о другом важном и многотрудном задании: сформировать 1-ю армейскую партизанскую бригаду при политотделе 18-й армии.

А вот что помнит о тех днях К. П. Донцов, один из инструкторов восьмого отделения (к слову, он непосредственно готовил к подпольной работе Лютикова). В письме ко мне от 10 сентября 1995 года он сообщал:

«…О Лютикове. Наш начальник (Александр Борцов.—К.И.) снабдил его паролями, сообщил о двух помощниках, которые к нему явятся. Сказал, что содействие Филиппа Петровича может понадобиться еще кое-кому. Когда они пожалуют к нему и назовут пароль, он назовет отзыв. (Александр Александрович имел в виду курсантов и связного Украинского штаба партизанского движения). В нескольких словах уточнил задачу Лютикова. Она по-прежнему состояла в противодействии усилиям оккупантов восстановить хотя бы одну угольную шахту. Лютиков на время уходил в глубокое подполье, из которого ему следовало выйти лишь после организации в Краснодоне гражданской администрации в виде городской управы и немецкого учреждения по руководству угольной промышленностью. И никак не раньше! Фашисты очень нуждались в угле, тем более в коксующемся. Потому Борцов был уверен: с созданием такого хозяйственного органа оккупанты медлить не станут».

После выхода из подполья Лютикову надлежало явиться к немцам и предложить свои услуги в налаживании добычи угля. Любой ценой Филипп Петрович обязан был завоевать доверие оккупантов. Он должен был знать все намерения гитлеровцев, касающиеся восстановление шахт. Ему также поручалось взорвать водонапорную башню, чтобы немцам негде было брать воду.

Невероятная спешка в подготовке второго подполья Краснодона привела к тому, что уже в первые дни оккупации по невыясненным причинам взорвался склад боеприпасов и вооружения в Чурилиной балке вместе с находящейся в ней группой партизан. Остальных командиров и бойцов, отобранных для партизанской и подпольной борьбы из слушателей курсов младших лейтенантов, фашисты арестовали и казнили: одних - вскоре после прихода в Краснодон, других - перед отступлением под напором Красной Армии. В акте районной комиссии по расследованию злодеяний немецких фашистов в Краснодонском районе, составленном 20 июля 1943 года, говорится, что во дворе полиции были обнаружены расстрелянные 32 человека. Из них семь человек местных жителей и 25 военнопленных. Трупы военнопленных были изуродованы до неузнаваемости. В числе 71 трупа, поднятых из шахты № 5, семь неопознанных. Среди 32-х человек, заживо зарытых в городском парке, 19 после страшных пыток тоже были неузнаваемы. Александр Борцов был уверен: среди 51 неопознанного трупа немало бойцов и командиров второго Краснодонского партизанского отряда. Александр Александрович не мог без содрогания вспоминать тех ребят.

Восстановление угольных шахт немцы начали, как и предполагал Борцов, с центральных электромеханических мастерских. Они понимали - без возобновления работы этого предприятия невозможно осуществить задуманное.

Узнав о намерении фашистов, вначале Лютиков, затем Бараков вышли из подполья. Оба предстали перед руководством дирекциона № 10, - так называлось открытое в Краснодоне отделение созданного промышленниками и банкирами Германии «Восточного общества по эксплуатации каменноугольных и металлургических предприятий».

И скромный русский мастеровой Лютиков, и респектабельный горный инженер Бараков произвели на фашистов благоприятное впечатление.

Когда речь зашла о партийности, и Лютиков, и Бараков высказались примерно одинаково: да, были членами коммунистической партии, однако вступили не по идейным соображениям, а для того, чтобы получше устроиться в жизни.

После дополнительных проверок их взяли на работу.

Вскоре к Лютикову пришел бывший командир роты армейских курсов младших лейтенантов старший лейтенант Николай Талуев и попросился на работу. Между делом назвал пароль, которым снабдил его Борцов. Лютиков от неожиданности насторожился. Сославшись на плохой слух, попросил гостя повторить только что сказанное. Тот произнес пароль еще раз. Филипп Петрович назвал отзыв. А когда через пару дней явился младший лейтенант Румянцев и назвал тот же пароль, что и Талуев, Филипп Петрович почувствовал себя на седьмом небе от счастья.

Теперь Лютиков с нетерпением ждал связного от штаба партизанского движения. Ждал каждый день, каждый час. Время шло, а связной все не появлялся. Откуда Филиппу Петровичу было знать, что из-за отказа Украинского штаба партизанского движения принять дела 8-го отделения Поарма-18 Борцову не удалось переподчинить этому органу не только Лютикова, но и многих других агентов и диверсантов, а также партизанские группы и даже целые отряды. Как рассказывал мне впоследствии командир одного из партизанских отрядов Донецкой области Петр Макарович Компаниец, он тоже ждал связного УШПД, но так и не дождался. Судьба отряда, хорошо мне знакомого, оказалась трагической: он погиб из-за отсутствия связи с УШПД.

Между тем Лютиков уже с первых дней работы в подполье располагал ценнейшими сведениями о намерениях и практических делах оккупантов, расположении их репрессивных и разведывательных органов, воинских частей, администрации Краснодона. Все это, конечно же, пригодилось бы УШПД, разведывательным органам. Но работа агента без связи с Центром равна нулю.

Горько было Филиппу Петровичу сознавать все это. Однако он не сдавался. Действовал по своему усмотрению. Как работали Лютиков и Бараков, видно из того, что ни одна шахта Краснодона так и не была восстановлена.

Немцы разоблачили руководителей ЦЭММ поздно, уже перед своим бегством из Краснодона. Филипп Петрович Лютиков и Николай Петрович Бараков разделили судьбу большинства молодогвардейцев: фашисты сбросили их в шурф шахты №5 в ночь с 15 на 16 января 1943 года.

Ким Иванцов