Светлана Скорик


«Когда оборваны дороги, / Когда остыли алтари», порой очень хочется услышать какие-то смутные, тайные звуки поэтической речи о Несказуемом: намеки, знаки, преддверие смысла. Все как за пологом, занавесом, хотя и просвечивает из-за него. К таким книгам принадлежит сборник «Стихотворения» Ивана Голубничего (Москва).
Давно хотелось наконец открыть для себя мужскую поэзию, не лишенную ноты высшей Гармонии, где бы честное отражение современного мира подсвечивалось огоньком духовности, и в то же время чтобы автор не бил себя в грудь в показушной попытке представиться фанатом веры. Обычно чем громче и назойливей поэт бьет в набат мистики, тем дальше он от понимания глубинных основ бытия. Его внутренняя (не спорю, подчас подсознательная) цель при этом – показать «себя в вере», а не передать читателю те неуловимые духовные ощущения, на которые (изредка и немногим) доводится набрести в поисках гармонии.
Как и поэты серебряного века, автор «Стихотворений» нащупал главное – некое табу, границу, дальше которой заходить в назывании понятий глубоких и емких просто не стоит. Вот почему в сборнике слова – не просто обозначения чего-то, но символы и в качестве таковых абсолютно самостоятельны. Недаром
Все в этом вечере влажном –
Запахи, звуки, свеченья –
Было особенно важным
И не имело значенья.
Это совмещение несоединимого получается у Ивана Голубничего органично, как у настоящего алхимика. Он смешивает в реторте своих произведений обычные «свечи», «жертвенники», «тайные знаки», «слова молитв на темных языках», «темные камни в снегу», «сожженных на кострах от имени Христа», «вздохи из темноты», «полупрозрачного ангела тишины», есть у него даже «пьяницы, таящие в зрачках младенческие сны» – а получается та случайная находка, тот «случайный дар» прозрения, который трудно объяснить рационально, ведь он совершенно не является концентрацией, сгустком всех этих понятий:
Ты все пытался выразить в словах.
Но полно, все не так. Слова грубы.
У Голубничего они не грубы, а как бы вневременны и внематериальны, т.е. приближаются к раскрытию темы путем удаления от нее, а не наоборот. «И в каждом теле зреющая смерть, и розы на столе», «и на окраине забытый храм, забытый навсегда»,
И звучных слов тревожная мольба
Неведомо о чем,
И странная, невнятная судьба,
И что-то там еще... –
О чем это? Имеет ли это смысл? Видимо, да: «Кусочек льда в рубиновом бокале / Растаял – как естественно и мудро! А через час холодной серой сталью / Всех ранит в сердце пламенное утро», и засияют «небеса ответом на мучительный вопрос», наполняя символы значением и сутью. Суть же так проста и так важна: «просветленные лица в убогих гробах» опровергают наши жалкие страхи и куцые представления о всем, что выше фразерства и пустого суесловия. Можно тысячи раз нараспев повторять слова «молитва», «храм», «Бог», а ощущение неуверенности и тоски все равно будет глодать изнутри. А у Голубничего
Узнаешь вдруг, что ты не гений, –
И успокоится душа,
«как тени уходящих налегке». Вот почему «прозрачный мотылек / мне на ладонь доверчиво прилег». И этого достаточно, чтобы почувствовать тепло и доверие к миру. «И Некто внемлет с высоты» каждой человеческой букашке с равной любовью.
А реалии современности – что ж, и они здесь, куда без них! «Заря холодной кровью истекла / Над миром из бетона и стекла», «и страшно жить в своей родной стране», «И было так: молились до утра, / А после пили до кошмарных грез», «горели подмосковные леса», «в шкафчике дремлет спирт / – будет и твой черед!».
И на дымящихся развалинах страны
Мои страдания нелепы и смешны.
Я знаю, я не в силах превозмочь
Глухую ночь, разъединенья ночь.
Но автор, похоже, не противопоставляет себя обществу, ему вполне достаточно сознания правоты. Ты «все тоскуешь об одном – о невостребованном даре», «И ничего не стоят / Твои стихи – пустое» – так передает Голубничий настроения хорошо ему знакомой литературной среды. «В тяжелом сне покоится страна, / И не поймешь – мертва или пьяна». Да, вовсе немудрено, что такие мысли посещают голову. Но тогда откуда у него эта уверенность, «что вовсе не пьяна и не мертва, / А просто снова в чем-то неправа»? Уверенность не громкая, не патетическая, а тихая и крепкая, которой не нужны никакие внешние подкрепления.
А нам – смотреть из темноты веков
На торжество осмеянных стихов,
На правду книг, растоптанных толпой,
В своем тщеславье злобной и тупой...
И позы здесь никакой нет. Поэт не выставляет на обозрение идеальные образцы святости. Лирический герой книги «бежал молиться в тихий храм, / Шептал блаженно: «Боже святый!..» – / А верил лишь своим стихам и умирающим закатам» и «умер в грязном кабаке, / Башку разбивши о прилавок». Или того хуже: «И завершить недолгий путь / Досадно, глупо и случайно – / Прийти домой, поставить чайник, / Потом уснуть». Но именно потому, что автор говорит предельно честно, ему веришь. Ведь его до сих пор тревожат вопросы: «Страх перед Богом – или просто страх? Путь к высшей цели – или просто путь?». И, может быть, потому
В багровом зареве заката
Печаль становится иной,
И не тревожит, как когда-то
Неискупленною виной.
На строчках «Поговори со мной о Боге, / О светлых днях – поговори» мы расстаемся с автором, но продолжаем задавать себе вопросы без ответа, томиться, делать глупости, прощать себя за них и думать о Несказуемом. А значит, куда-то расти...
В тиши изначальной простые слова
Так странно и верно звучат.
И как важно, что эти слова есть и их можно прочесть и осмыслить даже на оборванных дорогах!
На звездных дорогах мы встретимся вновь –
Ведь сходятся где-то пути?..