Владимир Спектор

Девятого мая, когда, подустав,
Примолкли оркестры к обеду,
Прямой и торжественный, словно Устав,
Шёл с праздника Воин Победы.

Как маршальский жезл, нес в руках он сирень,
Но не был безудержно весел
В святой и великий наш праздничный день,
Средь бодрых и радостных песен.

Быть может, усталость той грусти вина,
Иль память, что вечно нас гложет,
В которой судьба, и война, и страна,
И песни – морозом по коже.

«Ничто не забыто, никто не забыт»,
Особенно к праздничным датам.
Но, кажется, память – опять дефицит,
За быль, и за небыль расплата.

А день так прозрачен и радостно свеж,
Что в ритме победного вальса
Вся жизнь представляется цепью надежд,
Которой нельзя разорваться.
Неужто впрямь – по разнарядке идут Бессмертные полки,
И этот марш, до боли краткий, не память сердца – поддавки,
Игра, казённая и злая, где слёзы – только от вина…
Но я-то знаю, я-то знаю, виной всем домыслам – война,

В которой внуки полицаев вновь целят в моего отца,
Где ненавистью вновь мерцают бойницы глаз, где нет конца
Злорадству и холёной мести, им ленточка Победы – враг.
И только вместе, только вместе, сверяя с памятью свой шаг,

Возможно правду от неправды ещё спасти, ещё сберечь,
Пройдя сквозь эхо канонады, сквозь оскорбления картечь,
Пройдя без всякой разнарядки, пройдя, не потеряв лица, 
Весь этот марш, до боли краткий, наш, от начала, до конца.
 

***
Ну, что с того, что я там был…
Юрий Левитанский

Ну, что с того, что не был там, 
Где часть моей родни осталась.
Я вовсе «не давлю на жалость»…
Что жалость - звёздам и крестам

На тех могилах, где война
В обнимку с бывшими живыми,
Где время растворяет имя,
Хоть, кажется, ещё видна

Тень правды, что пока жива
(А кто-то думал, что убита),
Но память крови и гранита 
Всегда надежней, чем слова.

Ну, что с того, что не был там,
Во мне их боль, надежды, даты…
Назло врагам там – сорок пятый!
Забрать хотите? Не отдам.
 
***
И музыка играла, и сердце трепетало…
Но выход был всё там же, не далее, чем вход.
Не далее, не ближе. Кто был никем – обижен.
Я помню, как всё было. А не наоборот.

Я помню, помню, помню и ягоды, и корни,
И даты, как солдаты, стоят в одном ряду.
А врущим я не верю, Находки и потери
Приходят и уходят. И врущие уйдут.

Май. На площади Героев
Блеск погон и блеск наград.
Старики солдатским строем, 
Словно юноши стоят.

Вновь война на белом свете,
То слышна, то не слышна…
А с балконов смотрят дети
И считают ордена.

С каждым годом – марш короче,
И пронзительнее взгляд...
Но не может и не хочет
Память отменять парад.
 
Детство
Дед шил шапки
И пел песни.
А я сидел на столе
И ел картошку.
Пахло кожей
И тёплым мехом.
А на стене
Висела  карта мира.
И два портрета
С той картой рядом.
А на них –
Два моих дяди,
Одеты в солдатскую форму,
Чему-то задорно смеялись…
Давно дед сшил
Последнюю шапку.
Давно дед спел последнюю песню.
А со своих портретов
Смеются геройски дяди…
Смеются
Из моего детства. 
 
***
Неужто повторится
И всё начнется снова?
Одни и те же лица,
Всё то же – слово в слово.

Мгновения, как пули – 
Семнадцать – восемнадцать…
Партайгеноссе Мюллер
Вновь просит нас остаться.


 
***
Условно делимы на «право» и «лево».
Как славно незримы «король, королева,
Сапожник, портной»… 
Это со мною и с целой страной,

Где всех поделили почти безусловно
На «любишь – не любишь», на «ровно – не ровно»,
А будто вчера – 
Жизни беспечной была, как сестра,

Страна, где  так быстро привыкли к плохому,
Где «эныки-беныки» вышли из дому,
А следом свинец,
Хочешь – не хочешь, но сказке – конец.
 
***
Принимаю горечь дня, 
как лекарственное средство.
На закуску у меня 
карамельный привкус детства.

С горечью знаком сполна – 
внутривенно и наружно.
Растворились в ней война, 
и любовь, и страх, и дружба...

***
Небо Аустерлица 
                       проглядывает сквозь синеву.
Оно прямо здесь, надо мною,
                                       и я его вижу.
Что происходит? 
                      Сгущается мрак не во сне, наяву.
И гром канонады внезапно, 
                                     бессовестно ближе.
Князя Андрея зрачки отразились
                      в чужих небесах.
И вечность читает на русском, 
                                    не чувствуя боли.
Там, в облаках, леденеет
                      Ещё не прочитанный страх,
Который остался забытою книжкою в школе.  
 
***
Лумумба, Дэвис, Корвалан…
Кто помнит звонкость их фамилий.
От «жили-были» до «забыли» –
Тире, как от «пропал» до «пан».

А я вот помню. «Миру-мир»
Кричал на митингах со всеми.
Прошло своё-чужое время.
Конспект зачитан аж до дыр.

А мира не было и нет.
Похоже, здесь ему не рады.
И эхо новой канонады 
Летит, как бабочка на свет.


***
От прошлого не в восторге.
Что в будущем? Нет ответа.
Разведчик товарищ Зорге
Погиб. И доклада нету.

А радио говорило
И даже предупреждало:
Настанет время дебилов.
Хотя их всегда хватало.

 
***
Всё это нужно пережить, перетерпеть и переждать.
Суровой оказалась нить и толстой – общая тетрадь
Судьбы, которая и шьёт, и пишет – только наугад.
Я понимаю – всё пройдёт. Но дни – летят, летят, летят…