Леонид ПОДОЛЬСКИЙ

 Мы продолжаем публикацию отдельных глав из эпического романа писателя Леонида Подольского «Финансист». Роман посвящён бурным событиям российской истории 1992-1994 годов, когда начинались российский капитализм и российский авторитаризм. Публикация романа ожидается в течение 2023- 2024 годов.  
Глава 23
 
Наступал критический момент. Приходилось что-то срочно решать. Но что? Что он мог предпринять, когда все сразу, будто карточный домик, стало рушиться, и уже не он, Игорь Полтавский, управлял событиями, но события – им? Да, все сразу: касса стремительно пустела, продолжались суды, история с Лобжанидзе, капитан  Булатов, милиция, Павел Марущак с его «Олимпией», обмен денег, война – его война, в которой у него не было ни единого шанса, попытки хоть что-то спасти, наконец, бегство от рэкетиров – все переплелось в один тугой узел, его стремительно затягивало в воронку.
Да, все сразу: никакой власти, по ночам стреляли на улицах, каждый день сообщали об убитых, сотни тысяч людей голодали, сидели без работы, рылись в мусорных ящиках; все – тем смутным летом девяносто третьего, когда не то, чтобы в Верховном Совете, в Мосгордуме,  в этом недавнем оплоте демократов, заговорили о восстановлении коммунистического режима и о денонсации Беловежских соглашений. Депутата Белашова, потребовавшего вернуть к власти Горбачева, восстановить Советский Союз и арестовать участников Беловежского сговора, сотоварищи не поддержали, но – тенденция налицо. Страна, казалось, катится к диктатуре. Шепотом называли фамилии: Ачалов, Макашов, Громов, Грачев. Авторитет Ельцина стремительно падал. В те же дни повсюду обсуждали фамилии первых российских богачей: Борового, Неверова, Ходорковского[1], писали, что Владимир Бридло чуть ли не задаром приватизировал несколько институтов в Зеленограде; в прессе калейдоскопом мелькали фамилии нуворишей: Конаныхина, Спивака, Быкова, Березовского, Гусинского, Евтушенкова, писали про скандал с «Нордексом»[2], поставлявшим на Украину российскую нефть. Фамилии непрерывно менялись, мало кому удавалось долго удержаться на самом верху.
Да, чумное время – пир во время чумы. Никто не знал, что будет завтра. Конституционное совещание продолжалось, но Хасбулатов обещал провести в ноябре съезд народных депутатов и принять новую конституцию. Прославился депутатский клуб «Новая политика», проводивший заседание в киноцентре на Пресне[3] – там пел экс-президент Горбачев.
Михаил Сергеевич пребывал в добром здравии и в неплохом настроении. Еще бы: для него все закончилось благополучно. Он, конечно, жалел об утерянной власти и желал ее, но подспудно наверняка ощущал облегчение. Власть – это то, чего люди больше всего жаждут, но и тяжелей ее нет ничего. Разве что болезни, или старость. Особенно в смутное время.
Горбачев, пожалуй, даже испытывал злорадство: пусть  теперь коряжится этот нахрапистый проходимец-дилетант, этот демагог, этот популист Ельцин. Он, Горбачев, увы, оказался мягкотелым. Ему явно не хватило ельцинского напора, хамства, наглости. Что же, нашлись другие… Игорь, конечно, не мог знать точно, но, судя по всему, все обстояло именно так.
 У него, Игоря, свои проблемы. Он шел ко дну, как совсем недавно Горбачев, но его все еще принимали за богатого, будто он где-то спрятал свои миллионы. И не рублей, а долларов.  
Чуть ли не накануне конца, перед самым его бегством, Игорю позвонили из модельного агентства: сладкоголосая девица -  ну, прямо секс по телефону, она заливалась так, что с ним едва не случилась эякуляция, - и многообещающе уговаривала вложиться в клубный дом на Канарах, чтобы путешествовать каждый год в окружении эскорта.
- «Знаете, какие у нас девушки? – томно зазывала она. – Приходите в наш клуб и вы увидите сами. Не пожалеете. Никто еще не жалел. Только вчера к нам приходили депутаты.  Всего двести долларов и лучшие красавицы ваши».
Игорь едва стряхнул наваждение…
 Да, все сразу, едва он вернулся из плена. Он молчал, и все на фирме молчали, но люди прознали практически сразу. Все началось с Гены и Олега. Эти двое, с плебейскими лицами, неуместные, чужеродные в бухгалтерии, словно рогатые черти в храме. Едва им надоело тихо сидеть за компьютерами и тупо резаться в карты, едва они стали шататься по коридору, материться и плевать себе под ноги, клиентов как ветром сдуло,  поток денег сразу иссяк, превратился в мелководный ручеек. Зато поползли слухи. Едва ли слухов было много. «Кредитная контора «Полтавский» была небольшая, это вам не банк «Чара», не «МММ» и не «Хопер-инвест», однако коридоры сразу стали пустеть.
Однажды старый знакомый Игоря по Демпартии Никитаев, директор школы, привел в контору дальнего родственника. Тот жил в Москве, но ваучеры, целых двадцать штук, привез из Рязанской области, где у него находилась дача. Так вот, пока Игорь разговаривал с Никитаевым – о рэкетирах он, естественно, не сказал ни слова, - тот посидел в коридоре, посмотрел, потянул своим широким носом воздух, послушал, как Гена с Олегом матерятся на лестничной клетке, и унес свои ваучеры прочь. В «Чару», кажется, унес. Из огня, да в полымя… 
Да разве только эти пугала? И сам Игорь, и сотрудники – все сразу стало другое. Энтузиазм исчез. Глаза погасли. В конторе поселился страх, будто каждый день – последний. Они не могли по-прежнему разговаривать с людьми. Игорь реже стал давать теперь рекламу. Не знал, понадобится ли  завтра…
Да, все сразу. Меньше стало налички и сразу сократилась обналичка. На обналичку приходили одни и те же люди, постоянные. Они тоже скоро почувствовали неладное…
Тут и еще,  не только Гена с Олегом. К лету девяносто третьего обналичников в Москве расплодилось много больше, чем бродячих собак: банки, вся торговля, все газеты пестрели объявлениями. Обналичка и бартер. Появились даже новые профессии: специалисты по бартеру и по выбиванию долгов. Ставки по обналичке стремительно падали. Если пару месяцев назад Игорь брал за обналичку двадцать пять, а иногда и тридцать процентов, то теперь – только пятнадцать, в лучшем случае двадцать.
И люди тоже. Они беднели прямо на глазах. Гиперинфляция[4] пожирала все прежние накопления. Реальных денег на руках становилось все меньше. Сто процентов годовых, которые платил Игорь, больше не казались заоблачными. Уже много кто платил. Уже множество развелось фирм-однодневок. Все столбы были увешаны объявлениями: предлагали девочек на дом и сто-двести-триста процентов годовых. Игорь мог бы еще перестроиться, повысить проценты по депозитам и, вместо того, чтобы выдавать кредиты, просто переводить рубли в доллары. Но над ним сидели рэкетиры…
В первое время Игорь пытался сопротивляться. Он пригласил Гену и Олега в кабинет.
- Из-за вас, ребята, уходят клиенты. Вы стоите на лестничной площадке и курите, материтесь, плюете себе под ноги. Уборщица жаловалась: накидали бычков. По вам за сто метров видно, кто вы есть.
Они молчали, переминались с ноги на ногу и ухмылялись. Быдло. Игорь не сдержался, сделал презрительную мину. Не выдержал, пожаловался Михаилу. Тот, казалось, должен быть заинтересован. Но вместо этого прикрикнул на Полтавского…
- «Терпи!».
Все же с Геной и Олегом Полтавскому повезло. Наступил уже конец июля, Игорь все настойчивей строил планы, как бы сбежать с Кирпичной улицы. Вывезти документы, оставить вместо себя человека, который бы успокаивал кредиторов…
Не он сам придумал, Виктор.
- Игорь Григорьевич, - сообщил тот, - эти гаврики хотят поехать на море. Нашли себе блядушек. Говорят, никогда не были.
- Ну? – не понял Игорь.
- Спрашивают, не дадите ли им денег?
- То есть за мой счет?
- Зато целый месяц их не будет. И вы, если что решите… будет сподручней…
Игорь ничего не говорил Виктору. Хотя нет, все-таки спрашивал, не согласится ли Виктор на время возглавить «Кредитную контору»? Или: кого можно оставить на Кирпичной? Вот он и догадался.
- Да, пожалуй, - согласился Полтавский. – Пусть едут. Дерьмо с воза… Только деньги через тебя. Не могу с ними разговаривать.
Через несколько дней они уехали. Стало спокойнее. Теперь следовало реализовать свой план. Но вся беда заключалась в том, что никакого четкого плана у Полтавского не было. Отдельные мысли. Да и те – путались. Он не мог, да и не знал, на что решиться. Положение все больше казалось безвыходным.
Немалая часть времени уходила теперь у Игоря на суды. Документы в арбитраж он с помощью Димы, адвоката, сдал еще в мае. Но оказалось, что ответчику, то есть «Гаранту», положен целый месяц, чтобы подготовить ответ. Хотя, что готовить? У Полтавского имелись векселя, все, что нужно, написано в законе. Суд казался формальностью.
Увы, Игорь очень плохо представлял себе российское правосудие. Не догадывался, что оно, как бег с искусственными препятствиями. Для начала оказалось, что нужно заплатить рэкетиру-государству судебный сбор в размере десяти процентов от требуемой суммы. Выходило: десятки миллионов[5].
- За что? – недоумевал Игорь. – У государства нет никаких издержек, разве что зарплата судей. Для чего мы платим налоги? Оно бездарно раздает собственность, позволяет себя разворовывать, тратит без ограничения на администрацию президента, на Верховный совет, а тут ведет себя, как последний скряга. Неужели все специально делается для того, чтобы обращались не в суд, а шли на разборки к авторитетам? Государство в открытую занимается грабежом и манкирует своими обязанностями.
Дима, выслушав Игоря, пожал плечами. Он был молод, но знал, что так было всегда. Никак не может быть иначе.
В советское время предприятия редко обращались в арбитраж. Они платили государству государственными же деньгами. Всем было все равно. Деньги просто   перекладывали из одного кармана в другой. У предприятий в любом случае отбирали излишки. Но теперь – откуда было брать деньги предпринимателям? Не тем, кто греб госсобственность задаром, но тем, кто по крохам зарабатывал своим горбом?
Дима с Игорем подготовили ходатайство с просьбой освободить ИЧП «Полтавский» от сбора, ссылаясь на тяжелое материальное положение и социальные обязательства фирмы, ее долги перед вкладчиками, но судья – благожелательный вроде судья – отказал. Без объяснения причин. Объяснения не требовались по закону, но и так все было понятно. Из судебного сбора судьям выплачивали премию. И так – по каждому делу, потому что по каждому иску предстояло отдельное судебное разбирательство.
Пришлось заплатить, иного выхода не было. Естественно, за счет вкладчиков. Не заплатил Игорь лишь по самым последним искам, уже в следующем году, закончились деньги. И – бесполезно оказалось судиться. Но это – потом. К тому времени Полтавский много чего узнал. Пока же судебные процессы, один за другим, расписаны были чуть ли не на полгода вперед. Но и начавшись, судебные заседания то и дело откладывались: то требовались какие-то дополнительные документы, то у адвокатов «Гаранта» не оказывалось доверенности, то они требовали пригласить свидетелей, или ответчиков, то приносили больничный, пару раз кто-то звонил и сообщал, что в здании заложена бомба – «Гарант» сопротивлялся отчаянно, адвокаты лезли из кожи вон, только пару лет спустя Игорь узнал, что «Гарант» отчаянно стремился избежать банкротства, оттого что на кону стояли новые большие деньги, новая афера. Но пока Игоря волновало другое.
- Нужно арестовать их счета, - говорил он Диме. – Пока мы с ними бьемся, они спрячут все деньги. Получится: зря судились.
Дима соглашался и писал ходатайства, - а что еще он мог сделать? – но судья снова и снова отказывал. Без объяснения причин. Тогда, по настоянию Игоря, Дима написал председателю суда, но и та – отказала.
Со времени процесса с «Гарантом» Игорь стал остро не любить адвокатов. Не всех, конечно, чужих. Ложь и хитрость, каверзные уловки заложены были, казалось, в самой их профессии. В рамках права с помощью казуистики они издевались над правом; и над здравым смыслом тоже.
Этих было двое: мать и сын. Они были холеные, ушлые, подлые. Игорь так и видел их на партсобрании, на сто процентов они происходили из вчерашних коммунистов, им абсолютно ничего не стоило солгать. Собственно, они и лгали, даже не скрывая, что лгут – процедура арбитражного разбирательства совсем не препятствовала лжи. Она, эта процедура, донельзя была формализована, неопытный человек, не юрист, в арбитраже беспомощен, даже если тысячу раз прав. Игорь это скоро почувствовал на себе: на одном из заседаний ему пришлось сражаться без Димы, тот отпросился на неделю с женой и ребенком на море. Игорь не мог его не отпустить: Диме он еще ничего не заплатил. И тотчас поплыл. Он видел, что судьи – все трое – на его стороне, они глазами и жестами подсказывали ему, что нужно, и что можно говорить, а что нельзя и где он должен непонятно почему лукавить. Судьи знали, что он прав, даже болели за него, но они были связаны непонятными Игорю формальными правилами. К счастью, то заседание, на котором он мог проиграть, отложили, опять же под формальным предлогом.
Но сколько веревочке ни виться…
В июле Игорь с Димой выиграли первые два иска. Как раз в то время, когда Гена с Олегом, рэкетиры, уехали на море. Игорь слегка воспрял духом. Он стал думать, что можно спасти фирму. Или открыть новую. Переехать. Сбежать от Михаила. Шанс был маленький, но все же. Михаил ничего не знал про суды. Ничего, кроме того, что Игорь судится с «Гарантом».
Да, он воспрял духом. Казалось, еще несколько месяцев и он вернет свои деньги. Откроет другой счет. Михаиловы рэкетиры стали казаться не так страшны. Денис, то есть Юрий Борисович, никак не напоминал о себе. Игорю было любопытно, но он никогда не спрашивал – и так и не узнал, - что стало с квартирой Сергеевой тещи на Октябрьском поле. Вместо этого он велел Максиму подготовить к вывозу бухгалтерию. Только ничего пока не говорить женщинам. Он все еще ожидал возвращения Бейлина, чтобы уйти под крышу к чеченцам. И держал в запасе Андрея.
Словом, после первой победы надежда воскресла. Игорь с Димой даже выпили по рюмочке: «За победу»!
Они радовались, как дети и торжествовали; ничто, казалось, не предвещало беды. Они ничего не поняли, когда адвокат-сын, с печаткой на указательном пальце и золотой цепью, в очередной раз попросил отложить заседание, мол, должен вернуться из командировки гендиректор «Гаранта» с очень важными документами.
- «Какие документы? – не понял Игорь. – Опять блеф?». 
В тот день он слегка расслабился и едва не согласился перенести заседание, - он знал, что документов, о которых говорил пижон, не существует в природе - и только в последний момент опомнился и решительно сказал: «Нет». Они ни в чем не должны были идти навстречу противникам.    В тот день они выиграли второй иск.
На следующее заседание Игорь с Димой пришли уверенные в победе. Все иски были идентичные, как две капли воды, не совпадали только суммы, которые должен был «Гарант». Никаких новых документов у мамы с сыном быть не могло, просто потому, что не могло быть. Напротив, предстояло разоблачение блефа. И никакой Шипилов не приедет и не придет в суд.
Но оказалось: документы действительно существовали. Невероятно, но   существовали. Хитроумные мамаша и сын нашли ход в народный суд – там все векселя оптом признали недействительными.
Когда этот молодой, наглый, в дорогом отглаженном костюме с Елисейских полей, с шикарной печаткой на пальце, с золотой цепью, с улыбкой вальяжно читал решение народного судьи, Игорь сначала не понял – увидел только, как вытянулось лицо у судьи Потапова и удивленно поползли брови. Игорь обернулся на Диму – тот выглядел, как побитый. Игорь догадался: катастрофа. Судья отменил дальнейшее рассмотрение.
- Вы же авалировали векселя, - скорее простонал, чем сказал, Дима. – Вы же брали деньги, и немалые.
Франт усмехнулся в ответ. Он не скрывал свое торжество. Он гордился своей профессиональной победой. Его профессия состояла не в том, чтобы отстаивать правду, но в том, чтобы, как шулер, с помощью любых уловок, любой казуистики, вопреки справедливости и правде, здравому смыслу, любой ценой добиваться нужного решения. Раньше адвокатов называли защитниками, но логика формального правосудия превратила их в ловких казуистов, начисто лишенных совести.
Судья Потапов, перекладывая бумаги, как только из зала вышел франт, посоветовал:
- Вам нужно срочно опротестовать решение нарсуда. Чем быстрее, тем лучше. – От возбуждения судья даже поцокал языком, расстегнул воротник и произнес тихо, так, чтобы слышали только Дима и Игорь:
- Ну и прощелыга. Невероятный. Ну и ну…
Судья явно был на их стороне. Хотя… Игорю показалось, что в голосе судьи Потапова перемешались самые разные чувства: восхищение, осуждение, бессилие, зависть, удивление. Еще немного, и он бы воскликнул: «Вот это класс!».
Игорь не сразу оценил, что произошло. Ясно было только, что дело плохо, хотя можно еще исправить, но что и как, он представлял смутно. Едва вышли в коридор, он хотел расспросить Диму, но тот сам застрочил, как из автомата:
- Ситуация - дерьмо. Это же надо, такой фортель. Высший класс! Прямо акулы, со своей мамашкой. Я не поленился, разузнал: при Советах она была секретарем парткома в коллегии. Сука. Ее так и звали за глаза: «Сука». В райсуде или дураки сидят, полные, или, скорее, взяточники. Только теперь дошло, почему он в прошлый раз хотел перенести заседание. Из-за срока протеста. Чтобы мы не успели опротестовать. Предпочел сдать иск, но держать в секрете, пока срок не вышел. Гениальные мошенники! 
Интересно, что делал нотариус, его обязаны были пригласить в суд, - чуть успокоившись, продолжал Дима. – И вас тоже, Игорь Григорьевич. Вы получали повестку?
Повестку Игорь не получил, да и не мог получить, в этом хитроумные адвокаты «Гаранта» могли быть спокойны.  Юридический адрес его фирмы: проспект Мира, дом 10, бывший Дзержинский райисполком. Никто там его не искал, да и не мог найти, повестку просто выбросили. Выходило, что о решении суда Игорь с Димой узнали только сегодня, в самый последний десятый день, когда можно было принести протест. Но наступил уже вечер и Басманный суд в это самое время закрывался. Оставалась только маленькая надежда на нотариуса. Шиндину обязаны были пригласить в суд. И она обязана была пойти. Тем более, что Игорь платил ей за каждый протест сто тысяч рублей через подставную коммерческую фирму. Шиндина должна  была отработать эти деньги: направить в суд хоть предварительную апелляцию. 
На следующее утро Игорь с Димой бросились в государственную нотариальную контору номер один. Закон  о частном нотариате принят был совсем недавно, частные нотариусы начинали появляться, но государственные нотариальные конторы по-прежнему работали, а Первая контора, как и раньше, считалась главной. Именно  Первая нотариальная контора и разослала письмо, запрещавшее всем другим нотариусам опротестовывать векселя ввиду сложности процедуры и неподготовленности рядовых нотариусов. Так одним росчерком пера  Наталья Петровна Шиндина стала в Москве полным монополистом.
Дима с Игорем прошли к заведующей. Та, похоже, была не слишком удивлена. Выслушала Диму и тотчас попросила пригласить Наталью Петровну.
- Я не   в курсе, - заохала она, сотрясая обильными телесами, - только два дня, как с больничного. Замучилась с давлением. По-моему, ничего такого у нас не было, никаких писем.
- Но ведь это очень большие деньги, - не выдержал Игорь. – Ваша контора запретила опротестовывать векселя  всем другим нотариусам. Я по сто тысяч платил за каждый протест. Вся ответственность на вас.
- Не нужно горячиться, - сразу поменяла тон дама. -  Мы все всегда делаем, что требует закон. Не нужно нас обвинять.
Между тем, Наталья Петровна Шиндина неторопливо вплыла в кабинет заведующей, не удостоив Диму с Игорем ни одним взглядом. От нее исходил терпкий запах духов, быть может, тех самых?
- Наташенька, ты была в суде по поводу векселей? – спросила   заведующая.
- Каких векселей? – капризным голосом примадонны спросила Шиндина. – Вы знаете, сколько у меня работы?
- Страховая компания «Гарант» авалировала векселя ИЧП «Полтавский». Вы их в свое время опротестовали, - уточнил Дима.
- Ах, эти, - вспомнила Шиндина. – Там судья Семенова такая дура. Ничего не понимает.
- Нужно было пойти, разъяснить, - сказал Дима. – Это ваша прямая обязанность.
Шиндина и глазом не повела. Тем же капризным голосом избалованной вниманием женщины, знающей себе цену, она отвечала, словно детям втолковывала:
- Я же говорю, там эта судья Семенова такая дура,  непробиваемая. О чем с ней можно разговаривать?
Она отвернулась и, обращаясь к заведующей, спросила:
- Можно мне идти, Надежда Юрьевна? С утра ломится столько народу. Прямо столпотворение какое-то.
Шиндина вышла. Заведующая пожала плечами, словно говоря: «Ну вот видите, чего вы от меня хотите? Что я могу сделать?»
Увидев, что Дима с Игорем остаются в кабинете, она поднялась. Сказала сухо:
- К сожалению, ничем не могу вам помочь. Извините.
- Как же так, - начал было Дима, но, увидев, что его не слушают, вскочил с места. – Придется обратиться в Управление юстиции.
- Это ваше право, - развела руками заведующая. – Желаю удачи.
Они вышли на улицу.
- Это же надо, какие наглецы, - возмущался Дима. – Рэкета на них нет. Берут такие деньги и еще смеются.
Ничего, я учился у начальницы Управления юстиции, писал у нее дипломную работу. Она меня в пример другим ставила. Хорошая женщина.
Игорь предполагал, что теперь они поедут в Управление юстиции, но Дима сказал:
- Нет, сначала в суд. Я подготовил протест. Потом в Управление юстиции.
- «Странно, - подумал Игорь, - вчера он говорил, что срок апелляции пропущен, а сегодня мы едем ее подавать». – Но он не стал ничего говорить Диме. Тот юрист, знает, что делает. К тому же так было спокойнее: Игорь стал надеяться, что городской суд отменит незаконное решение районного.
В горсуде у Димы работала знакомая секретарша. Дима подарил ей коробку конфет и она не только приняла заявление, но и назначила апелляцию на самый близкий срок, всего через две недели.
Из горсуда – горсуд находился на Каланчевке, недалеко от Комсомольской площади, нового Дворца правосудия, Мосгорштампа, как позже стали говорить в народе, еще не существовало в природе – они поехали в Управление юстиции, расположенное рядом с огромным зданием Мэрии, где еще совсем недавно размещался Моссовет. Туда, когда все только начиналось – при Горбачеве еще – Игорь в течение нескольких месяцев как на работу ходил по мукам и скорбям, - согласовывал документы первого своего кооператива. Это на всю жизнь врезалось в память: за каждой подписью, а их было с десяток, приходилось по многу дней стоять в очереди, выслушивать не слишком умные наставления ответственных чиновников, с подписями документы шли к девочкам-делопроизводительницам, те их складывали в стол и скорее всего нарочно теряли. И так по многу раз. Когда дело приближалось к концу, девочки начинали прятаться и тянуть время, чтобы не готовить документы. «Мы в дверь, а они в окно», - шутили измочаленные будущие кооператоры. – Нас точно проверяют на стойкость». Но и это еще не все. В заключение предстояло, выстояв много часов, в районе полуночи посетить комиссию Лужкова на улице Мархлевского[6], чтобы получить напутствие от самого. Почти через полгода удавалось добраться до товарища Михайлова[7], седовласого, по-чиновничьи высокомерного, и тот торжественно, на зависть сотням ожидающих в очереди, ставил на документы печать.
Да, кажется совсем недавно все происходило, стоит перед глазами, а сколько событий минуло с тех пор. Ни Горбачева, ни Советского Союза,  ни социализма, и кооперативы приказали долго жить. И деньги, что тогда заработали, и страна на грани Гражданской войны. Колесо истории сделало круг и все сначала; нет, пожалуй, все-таки по спирали. Семнадцатый год наоборот, не хватает только тифа…
Управление юстиции, в соответствии с советским ранжиром, размещалось в убогом двухэтажном доме во дворе. Дима, похоже, бывал здесь часто, дежурная приветствовала его как старого знакомого, да и к начальнице Управления он заскочил практически сразу. И вышел от нее через несколько минут веселый.
- Нина Филипповна обещала организовать письмо в суд, - сообщил Дима. – Она просто за сердце схватилась, когда узнала про решение суда. Так и сказала: «грандиозный позор». Судья Семенова тоже у нее училась. Говорит, неплохо. Чуть ли не отличница. Старательная. Староста группы. Судьей только несколько месяцев как стала, по ее же протекции. Пойдемте, посмотрим протокол суда. Только сначала надо зайти к Иван Иванычу – это ее заместитель, неплохой мужик, из органов, но выпивает. Он должен составить письмо.
Иван Иванович Потресов, крупный, плохо выбритый мужчина в стандартном моссоветовском костюме сероватых тонов, при галстуке, с типичным  лицом выходца из глухой деревни, большими руками и мутноватыми скучными глазами, видно, маялся от безделья. Он радушно вышел из-за стола и крепко пожал Диме руку, приговаривая:
- Мне уже звонили сверху. Молодец Дима. Далеко пойдешь. Оперативно работаешь, - потом вопросительно посмотрел на Полтавского.
- Игорь Григорьевич Полтавский, - представил Дима. – Как раз по делу Игоря Григорьевича мы к вам и пришли.
- Ладно. Хорошо, - Потресов как старому знакомому потряс Игорю руку. – Подготовим письмецо.
- Иван Иванович, - предложил Дима, - может, я сам? Вам останется только подписать.
- Вот это хорошо, - обрадовался Потресов. – А то дел много, как бы не упустить. Не хотите попробовать коньячку? Мне тут один полковник занес. Вместе работали на Лубянке. Порядок наводили с диссиднёй. Теперь его комиссовали, приятеля, возраст, хочет податься в нотариусы.
Игорь огляделся. На краю большого, довольно ободранного стола он заметил на треть опорожненную бутылку коньяка, рядом не очень чистый, залапанный стакан с золотисто-темной жидкостью на дне, вероятно, это был  недопитый коньяк, вокруг в беспорядке лежали бумаги, письма, пачка сигарет, зубной протез, лаваш и колбаса; в книжном шкафу – собрание сочинений Ленина. Иван Иванович, видно, забыл его вынуть, а может, нечем было эти тома заменить, новый президент, как известно, не был ни писателем, ни мыслителем. Портрет его, однако, как и положено, присутствовал. Правда, не один. Чуть пониже висел портрет Лужкова в кожаной кепке. И еще один. За стеклянной дверью книжного шкафа с ленинскими томами красовалось фото: то ли мэр, то ли его двойник, как две капли воды похожий на Чичкова.
- Спасибо, Иван Иванович, - говорил между тем Дима, - мы бы с удовольствием выпили, да нельзя. Нужно бежать в суд. Шиндина должна была опротестовать, но ей на все наплевать. Ей бы только деньги.
- Наталья Петровна? – осклабился Потресов. – Красивая бабенка. Ее бы поиметь, да не даст. Знаешь, кто у нее любовник? – он наклонился к Диминому уху и что-то прошептал, лицо его при этом приняло совершенно скабрезное выражение.
Едва вышли от Потресова, Дима заторопился: 
- Теперь в Басманный суд. Хочу посмотреть дело. Что они там написали и чем судья мотивирует. У вас есть время?
- Да, - Игорю не хотелось на фирму. К тому же и дело было важное. Диме доверяй, но проверяй, что он будет делать.
- Интересное сейчас время, - говорил по дороге Дима, пока они ехали на такси к Красным воротам. – Реформа нотариата. Нотариусов не хватает, судей тоже. А профессия хлебная. Новых аттестуют за немеренные деньги. Я знаю одного, приехал из Батуми, взял кредит в банке. Говорит: «отобью», не скрывает.
- Вот сволочи. Везде так. Скоро стрелять начнут, - заговорил неожиданно водитель, слушавший разговор. – Брат у меня двоюродный, приезжал в отпуск из армии. Говорил, с офицерами идет работа. С весны. Указ готовится. Ельцин не просто так ездил в дивизию Дзержинского.
- Какой указ? – перепросил Игорь. В последнее время он почти не следил за политикой: не до того. Он устал, потерял прежний интерес. Пусть грызутся депутаты. А от него ничего не зависит. То, что недавно еще волновало Игоря, теперь почти не трогало его. Они – и те, и другие – не защищали его, и ему тоже – наплевать. Хотя нет, Макашов, Хасбулатов, Бабурин, Павлов, Исаков вызывали у него стойкую неприязнь.
Да разве он один устал? Вся Россия устала.
- Будут разгонять парламент. Зажрались, гады. Как ни включишь телевизор, бардак. Людям есть нечего, заводы стоят, а они куски рвут, не могут ни о чем договориться. Что те, что эти.
- И скоро? – спросил Игорь. Он почувствовал некоторое беспокойство. Только этого еще не хватало. А ну как депутаты откажутся разойтись?
- Да откуда мне знать? – Пошел на попятный водитель. – Они сами, похоже, толком не знают. Как у нас, левая рука вечно не знает, что делает правая.
- А вы, я так понимаю, за Ельцина? – снова спросил Игорь.
- На выборах голосовал. И на референдуме. А сейчас не стал бы. Чмо… Хотя, и выбирать-то не из кого. Руцкой - пузырь без головы. 
- Но с усами, - подсказал Игорь.
- Да, с усами, - согласился водитель. – Хасбулатов, сами знаете кто… Эх, докатились… Мировая держава, а ума нет…
В Басманном суде, читая дело «О признании векселей недействительными», Дима затрясся от нервного смеха.
- Смотрите, Игорь Григорьевич, они написали в иске, что Шиндина неправомерно опротестовала векселя, потому что это не прерогатива нотариуса. Это глупость, прямо обратно закону, а судья переписала слово в слово. Как двоечница со шпаргалки. Правда, дура. Сама  ничего не смогла выдумать. Да за такое ее можно снять с треском.
- Что-то много у нас развелось дураков, - отвечал Игорь. – Я давно наблюдаю: чиновники, депутаты, милиция, все, если что-то хотят урвать, косят под дураков. С дурака, мол, какой спрос? Страна дураков.
- А давайте проверим, - озорно предложил Дима.
- Как?
- Зайдем к судье, я покажу ей положение о векселе.
Идея Игорю понравилась. Они постучались в приемную к судье Семеновой, у той как раз были часы приема.
Это была женщина лет тридцати пяти, пышнотелая, круглолицая, с вздернутым носиком и двойным подбородком, в очках, с полными мягкими руками, с виду сама доброта.
- Зинаида Гавриловна, позвольте представиться, - вкрадчиво заговорил Дима. – Адвокат Дмитрий Олегович Григорьев.
- Очень приятно, - расплылась в улыбке судья. – Чем могу вам быть полезна? – Она была так благожелательна, так ямочки играли на ее полных щеках, так трогательно морщился маленький вздернутый носик, что невольно вызывала к себе симпатию. Игорь на мгновение даже забыл, что это она вынесла неправосудное решение.
Между тем Дима произнес роковое:
- По иску страховой компании «Гарант» к ИЧП «Полтавский». Насчет векселей, - в то же мгновение ее светлокожее круглое лицо покрылось красными пятнами; теперь оно не казалось благожелательным и симпатичным, напротив, злым.
- Что же вы не приходили раньше? Ни вы, ни ваш нотариус? Я вам посылала повестки – голос ее, до того приятный и нежный, даже волнующий, сразу сорвался на визг. Не ясно было только оправдывается она, или, наоборот, предъявляет претензию. – Я не знала, что за ИЧП…
- Вы посылали повестки в никуда, по юридическому адресу, где нас нет. Вы не могли этого не знать. Но даже, если нас не было в суде – это еще не повод выносить неправосудное решение, - минуту назад Игорь не собирался с ней ругаться, но волна ярости помимо воли захватила его и он уже не мог остановиться. Ему хотелось высказать ей все. Что дура, что дрянь, что взяточница. Но Дима не дал Полтавскому договорить. 
– Я хотел показать вам положение о векселе. Там написано ровно наоборот, - Дима словно нарочно говорил спокойно, даже любезно.
- Не нужно мне ничего показывать, - взвизгнула судья. Красные пятна на ее лице слились в одно большое, сплошное пятно, она тяжело дышала, на лбу выступили капельки пота. Она резко поднялась, хватаясь за грудь. Казалось, вот-вот ее хватит удар. – Решение вступило в законную силу, теперь поздно о чем-то разговаривать. До свидания, - почти прохрипела она. 
- Вы еще пожалеете о своем решении, - с угрозой сказал Игорь. 
- Вы мне угрожаете? Вон отсюда, - завизжала она.
- «Истеричка», - подумал Игорь. Разговаривать,         действительно, было не о чем. Он повернулся и вышел. Дима последовал за ним.
- Она все понимала, что делает, - сказал Игорь Диме, когда они вышли. – Просто эти дали ей взятку, от которой она не могла отказаться.
- Надо написать на нее в судейскую коллегию и в Минюст, - предложил Дима. – Только мне это не очень желательно. Но я подготовлю письма, а вы подпишете. Вам терять нечего. Нужно с такими судьями бороться. 
Через несколько дней Игорь позвонил Диме.
- Ну как, был у Ивана Ивановича?
- Письмо в Мосгорсуд я подготовил, - сообщил Дима. - Но Потресов на больничном. Официальная версия: давление. Обещали передать в руки, как только появится.
- Пьет?
- Говорят, пьет. На следующей неделе я в процессе. Я  стажируюсь у адвоката Бориса Кузнецова. Бывший следователь. Один из лучших адвокатов в стране. Я как-нибудь постараюсь вас познакомить.
- Зачем?
- Он мог бы вам очень сильно помочь. С теми же рэкетирами. У него большие связи среди правоохранителей. Ведет дело Шумейко, там очень серьезные суммы, и не только.
Но к нашим баранам. Постарайтесь на следующей неделе созвониться с Потресовым и получить письмо в суд, как только просохнет.
Пропился Иван Иванович только накануне суда. Когда Игорь до него, наконец, дозвонился, он никак не мог вспомнить, кто это такой, Полтавский, и никакое письмо ему тоже, якобы, не передавали. Игорь предложил подвести ему новый экземпляр, но Потресов неожиданно отказался.
- Не надо ничего подвозить. Ничего я подписывать не буду, - закапризничал он.
- Почему? Вы же обещали. Я от Нины Филипповны…
- Не буду и все, - уперся Потресов.
- Вы берете на себя большую ответственность, - не выдержал Игорь.
- Вы мне не угрожайте, - закричал Потресов в трубку. – Мы вам ничем не обязаны.
Игорь так и не понял, что произошло: была ли это просто дурь после пьяного загула, непонятное самоутверждение, или что-то изменилось в позиции Управления юстиции. До Димы он дозвонился только поздно вечером – тот взахлеб стал рассказывать про кремлевские интриги: про Бирштейна, Руцкого и своего тезку генерала Диму[8], - так что Игорю только минут через десять-пятнадцать удалось сообщить про Потресова. Дима сильно расстроился, но что-то предпринимать было уже поздно.
На следующий день в Мосгорсуде их ожидал полный афронт. В положенное время они вошли в зал и тихо заняли свои места. Городская судья в мантии сидела за столом,  о чем-то шепталась с заседателями и не обращала на них ни малейшего внимания. Наконец,   обернулась к ним и спросила не слишком любезно:
- Ну, чего пришли?
- Ваша честь, - вскочил Дима, - у нас на сегодня назначен суд. Мы от ИЧП «Полтавский».
- Ах, «Полтавский», - засмеялась судья. – Срок обжалования у вас просрочен. Так что идите гуляйте.
Это была грубая ошибка Димы. Он даже не стал оправдываться.
- Я здорово промахнулся, прямо, можно сказать, опростоволосился, как обыкновенный дундук, - честно признался он. – Теперь нужно идти к прокурору, чтобы он принес протест. Другого выхода нет. 
К прокурору Дима отправился один. Шел уже август. К тому времени Игорю пришлось сбежать из своей конторы. От рэкетиров он прятался в квартире на Чертановской.