Леонид ПОДОЛЬСКИЙ

Мы продолжаем публикацию отдельных глав из эпического романа писателя Леонида Подольского «Финансист». Роман посвящён бурным событиям российской истории 1992-1994 годов, когда начинались российский капитализм и российский авторитаризм. Публикация романа ожидается в течение 2023- 2024 годов.  

Часть 2, глава 1

 

Долгожданный день наконец наступил. Игорь простился со всеми и, странное дело, сразу почувствовал огромное облегчение, словно гора свалилась у него с плеч: целый месяц ему не придется опасаться ни бандитов, ни чеченцев, ни милиции, ни налоговой инспекции, целый месяц он будет в полной безопасности, ему не нужно будет лавировать между Юдифью и Изольдой, он сможет спокойно наслаждаться жизнью – разве это не главное? На мгновение он расстроился, оттого что зря признался Нине, что едет в Израиль, не следовало это делать, нельзя ей до конца доверять, но исправить ничего  было   нельзя и он тут же переключился. – «Хороша, - подумал он снова, как и несколько дней назад. – И практически без мужа. Вкусная сучка. Следовало ее попробовать». Мысль, впрочем, была мимолетная, так что он почти сразу забыл о Нине. Куда приятнее было думать об Изольде, вспоминать ее жаркие объятья. 
В аэропорту уже стояла небольшая очередь на регистрацию. Игорь стал разглядывать пассажиров – многие здесь явно были израильтянами. Их можно было распознать сразу - по очень маленьким черным шапочкам, похожим на тюбетейки, только меньшего размера – шапочки прикрывали одну макушку. Лишь у одного мужчины, в отличие от других, шапочка была белая, и еще у одного – цветная. Но самое интересное: непонятно, как такие маленькие шапочки держатся на голове?
Игорь наклонился к светловолосой, слегка скуластой соседке по очереди, скорее всего русской. На вид ей было лет тридцать, или чуть больше и она была очень даже хороша собой.
- Вы первый раз летите в Израиль?
- Нет, у мужа там брат. И родители, и наш ребенок. Мы каждый год ездим. Собираемся переезжать. Вот только мне нужно оформить гиюр, иначе могут быть проблемы с пособием и с трудоустройством.
- А что такое гиюр? – Игорь вроде бы когда-то слышал это  слово, но сейчас не мог вспомнить.
- Гиюр – это принятие иудейства, - пояснила она. – А вы – еврей? Я вижу, вы совсем зеленый. Ничего-ничего не знаете?  
- Нет, кое-что знаю, но больше теоретически. Извините, я еще хотел спросить: что это за такие головные уборы? Вроде тюбетеек, только маленькие. Не понимаю, как они держатся на голове?
- Это называется кипа. Головной убор, который носят религиозные евреи, - охотно сообщила собеседница.
- Мой дедушка, когда молился, тоже что-то одевал на голову. И какой-то черный кубик пристегивал ко лбу.
- Это тфилин, глаз божий, - подсказала она. – Их пристегивают на лоб и на левую руку, ближе к сердцу. А на голову одевают большой талес-котан[1]. А вон, видите, мужчины в шляпах с косичками, это хасиды. Брат мужа живет в Иерусалиме в религиозном квартале, там в основном живут хасиды.
- И как же вас угораздило? – с удивлением спросил Игорь.
Она, пожалуй, собиралась прочесть Игорю лекцию про хасидов, Игорь уже приготовился слушать, но тут появился ее запыхавшийся муж, худенький, черненький, в очках, с большим носом и начал что-то быстро говорить, не обращая на него никакого внимания. Собеседница   извинилась и отвернулась.
Игорь оказался предоставлен сам себе. 
- «Интересно, почему хасиды носят такие шляпы? – недоумевал он. – В древнем царстве их едва ли носили. Скорее, это из прошлого, или из позапрошлого века. Странная одежда. Особенно для жаркой страны». – Но долго размышлять Полтавскому не пришлось. Почти сразу начались регистрация и посадка.
В самолете Полтавский собирался почитать вторую часть Косидовского[2], новозаветную. Кроме путеводителя книг об Израиле он в Москве не нашел, так хоть эту, все же история, но читать не пришлось – соседи по очереди оказались на соседних сиденьях.
- Какое совпадение, - обрадовался Игорь. Ему интересно было пообщаться, от них он мог узнать много больше, чем вычитать из книги.
- Да, - тотчас откликнулась соседка. – Давайте знакомиться. Мой муж Аркадий – тот слегка кивнул, - а меня зовите Наташа, или Авитал.
Игорь представился.  
- Скажите, а вы не боитесь переезжать в Израиль? В Израиле, говорят, очень трудно с работой. У меня из Израиля недавно вернулись знакомые. Теперь молодой человек организовал очень любопытный бизнес: они возят в Иерусалим письма к Богу. Кстати, и директор фирмы, где я покупал авиабилеты и бронировал гостиницы, тоже вернулся из Израиля. Не смог там устроиться.
- Соломоник? – спросила Авитал. – Мы тоже через него покупали билеты. Он нам дальний родственник. Бывший научный сотрудник.
Нет, мы не боимся. Аркадий – математик, программист, брат зовет его к себе. Брат Аркадия, Лёва, самородок. Аркадий тоже талант, в тридцать лет он должен был защитить докторскую, но ему не дали.  Вместо этого пять лет в отказе. Вы не знаете, что творилось в математике? Евреев никуда не брали. Многоступенчатое сито: резали на олимпиадах, не брали на Мехмат[3], во все лучшие ВУЗы, а если кто просочится, единицы, не брали в аспирантуру, не давали нормальную работу, только во второсортные дыры, и при этом не выпускали. Кстати, не только евреев. Еще армян. Но там не так строго.
Вы слышали такую фамилию, Гельфанд? Израиль Гельфанд у нас был, наверное, математиком номер один. Организатор олимпиад, математической школы. Так его много лет баллотировали в Академию. В конце концов, в возрасте восьмидесяти лет он уехал в США. И ведь работает там, не сидит на пенсии.
У нас с математикой повторилась история гитлеровской Германии. Там тоже были очень сильные математики–евреи. Нацисты ведь не сразу устроили Холокост: вначале они ввели Нюрнбергские законы. Самые известные ученые успели уехать. Но математика в Германии после этого так и не поднялась. Частично реинкарнация немецкой математики, да и науки вообще, произошла в США. И вот у нас это повторилось, на счастье, в сильно усеченном варианте. Леве предлагали место в Америке, но он идейный, предпочел Израиль. 
- Да, я знаю, кое-что слышал. Мне рассказывал человек из МГУ. – Игорь вспомнил Таранова, который появился однажды в штабе кадетов у Путинцевой, и так же внезапно и таинственно исчез. – Даже книгу написали об этом. Кажется, Ткачук[4].
- Да, - подтвердила Наташа-Авитал, - он работал в приемной комиссии, которая отбраковывала евреев, а потом все об этом написал. Я сама закончила МГУ: истфак, потом еще обучалась журналистике и подробно занималась этой проблемой. Я имею в виду антисемитизмом. МГУ, Мехмат, это ведь частный случай, хотя и показательный. Очень хорошо об антисемитизме в свое время написал Бердяев. Но антисемитизм в СССР он предугадать не мог.
- Наташа, - перебил Игорь, - а вы сами полностью русская?
- Очень интересный вопрос, - она улыбнулась. – Я очень долго думала, лет до двадцати, что – чисто русская, без примесей. И только потом поняла, что чисто русских, по крови, вообще не бывает. Моя девичья фамилия Кантонистова. Это я сейчас Перельман, по мужу. А кантонисты, вы знаете, кто это такие?
- Да, - кивнул Игорь.
- Ну вот, я стала приставать к родителям, но они мало что знали. Не очень хотели знать, хотя что-то все же знали. Потом я рылась в архивах… Моего прапрадеда при Николае I в двенадцать лет отдали в солдаты, в кантонисты, он служил, как все тогда, целых двадцать пять лет. Представляете, совсем ребенок, один, без родителей, над ним издевались, били шпицрутенами… Я, когда читаю Льва Толстого «После бала» всегда так и вижу своего прапрадеда Лейбу…Это его избивают, это над ним издеваются. Жестокая, страшная картина. Страшная страна. В конечном итоге он не выдержал и принял православие. Естественно, он был из бедной, очень многодетной семьи, мать – вдова… Из Полтавской губернии. Я даже узнала его изначальную фамилию: Полтавский.
- И я - Полтавский.
- Неужели? Значит мы с вами, может быть, родственники. Ваши предки из каких мест?
- Отец – из Умани. Там до сих пор стоит дедушкин дом. А мама, насколько я знаю, из Житомирской       области. Хотя, не уверен, может это и не областной центр. Но, надо полагать, мамины предки когда-то жили в Полтавской губернии. У меня мамина фамилия.
- Ну вот, мой прапрадед, когда, наконец, отслужил, между прочим, георгиевский кавалер, отличился во время Крымской войны, он женился – и опять на дочери кантониста. Хотели вернуться в иудаизм, но община их не приняла, они уже не знали ни закон, ни обычаи, и детей к тому времени всех крестили. В общем, стали русскими. А потом были русские, казаки, эстонцы, даже финны. И с маминой стороны – тоже. Прабабушка была еврейка. Влюбилась в белоруса-помещика, он, соответственно, в нее, и она приняла православие. Он был белым офицером, в двадцатые годы его расстреляли, прабабушка вскоре умерла, не знаю отчего. Бабушка была еще маленькой, лет десять-двенадцать, она знала, конечно, кто ее родители, но ее воспитывали другие люди, не исключено, что они не очень жаловали евреев и она была так запугана, что ничего не говорила маме. Только перед смертью, когда я была уже взрослая. Так что у меня, можно сказать, голос крови. Если по Галахе[5], от прабабушки у меня прямая женская линия, получается, что я еврейка. Но, с другой стороны, принявший чужую веру еврейство теряет. Вот такой анахронизм. Получается почти по Карамзину: поскребите любого русского, особенно интеллигента, и получите…
- Большая нация поглощает малые и медленно их переваривает, как бы они ни сопротивлялись, - заметил Игорь. – Медленная, незаметная, но неотвратимая работа истории.
- Да, - тут же согласилась она, - ассимиляция неизбежна, сопротивление малых наций направлено против исторического тренда. Но они имеют право на сочувствие. Поэтому в восемьдесят девятом я специально ездила в Ригу и стояла в живой цепи. Помните, совсем недавно происходил демократический подъем, тогда еще чистый, еще не оскверненный политикой. Два миллиона прибалтов и наши демократы – живая цепь в 670 километров. И все, как братья держались за руки. «За нашу и вашу свободу», помните? Тогда еще свобода была общая.  Так отмечали пятидесятую годовщину их позорного пакта[6]. Это ведь был империалистический пакт о разделе Европы. 
- Да, - подтвердил Игорь. – Я знаю, многие ездили из Москвы. В девяносто первом вы, наверное, были среди защитников Белого дома?
- Да, - сказала Наташа, - это были незабываемые дни. Все лучшие, кого вырастила Россия, все были там.
- И Аркадий был с вами? – Аркадий, который в самом начале прислушивался к разговору, теперь их не только не слушал, он находился в другом измерении: писал в тетради какие-то формулы, шевеля при этом губами. Он, пожалуй, находился в трансе.
- Видите, - Наташа глазами указала на него, - он – особенный, он, может быть, гений, он как раз решал тогда очень сложную задачу, даже забыл принести мне еду. Он живет в другом мире, не в нашем. Лёва – тот поспокойнее. Когда Аркадия не приняли на Мехмат – я тогда еще не была с ним знакома, - он чуть не сошел с ума. Хорошо хоть, его уговорили пойти в МИИТ на факультет прикладной математики. Но он до сих пор переживает. По счастью, как раз открылся Еврейский народный университет[7]. Там были очень сильные преподаватели. И очень мужественные: их преследовал КГБ. Одну преподавательницу даже убили. Просто из злобы…
- Да, я слышал, - подтвердил Игорь. – А недавно, вы снова были за Ельцина?
- Знаете, это ужасно. Там не 145 человек убили, как писали. Я ходила туда после бойни. Думала, может понадобится моя помощь. Хотела видеть своими глазами. Все было оцеплено, только врачи и машины скорой помощи. Говорили, весь асфальт был в крови. Но давайте не будем об этом. Я ни за кого. Я за человечность.
- Я вижу, все ваши помыслы здесь. Вам не трудно уезжать?
- Трудно, - согласилась она. – Там другая жизнь и другие проблемы. У нас там сын, он сейчас у бабушки с дедушкой. Они уже несколько лет там.
- Вы сказали, что хотите принять гиюр. Вы верите в Бога?
- Знаете, я думаю, что смысл религии не в Боге, а в любви. Когда рабби Акиву[8] спросили, как он может коротко объяснить непосвященному человеку, что такое иудаизм, он ответил: «Не делай другому того, что не хочешь, чтобы делали тебе». Ну, я это, конечно, немного упрощаю, - она рассмеялась.
- «Как она красива и чиста», - подумал Игорь. – Ну, это мы с вами понимаем насчет любви, а раввины? Им ведь нужно знать наизусть талмуд? Кстати, а ваш муж, он верующий? Знает еврейские традиции? – не без ревности спросил Игорь.
- Нет, он чистый математик. Он больше всего любит формулы, - с улыбкой сказала Авитал. – Конечно, кое-что он знает, но очень поверхностно. Знаете, как мы с ним познакомились? Я правозащитница по натуре, участвовала в движении в поддержку отказников. Познакомилась сначала с его братом Лёвой.
- Вас не тронули? – вырвалось у Игоря. Она была ему так симпатична, что он испугался за нее.
- Было дело, - с улыбкой сказала Наташа, - несколько мелких арестов, но до суда не дошло. Ограничились предупреждением. Мне повезло родиться поздно. Будь я на несколько лет старше, все могло сложиться по-иному.
- Да, - сказал Игорь, - а я с детства ничего не знал. Ни традиций, ни праздников. Мы были манкуртами. И от диссидентов очень далеко. Я знал только про пейсах, что в пейсах пекут мацу по случаю выхода из Египта. Да еще про йом-кипур – прочел у русского писателя Короленко. 
В это время стюардессы привезли обед, разговор прервался, к тому же Аркадий отложил тетради и стал что-то долго говорить жене. Только перед посадкой   Игорь обменялся с Наташей номерами московских телефонов. Хотя, предупредил он, все может быть, не исключено, что ему придется поменять квартиру.
Как там у Мандельштама, помните? – спросил он. – «Мы под собою не чуем страны».
Догадалась ли она? Неизвестно.
Издалека Игорь видел, что Перельманов встречали Лева с женой, такой же черненький, очкастенький, носатенький,  как и его брат. С ними был мальчик лет пяти, он с ходу кинулся Наташе на шею и висел, размахивая ногами, не обращая ни малейшего внимания на отца.
Игорь прошел паспортный контроль, взял такси, погрузил свой чемодан и сумку с письмами от Додика и поехал в Тель-Авив в отель «Империал». По дороге он жадно рассматривал пейзажи страны, которую ощущал своей родиной: пальмы с аккуратно подвязанными бананами, масличные деревья, поля, дороги, по которым неслись машины, местами лежала голая, каменистая земля. Скоро начался пригород, но ничего примечательного Игорь не увидел: обычный средиземноморский город, не слишком большой, по большей части трехэтажный, грязно-белые или серые дома, довольно облупленные, с обширными террасами, закрытыми жалюзи от солнца.
Отель «Империал», вопреки названию, оказался небольшой, стиснутый соседними домами, на несколько десятков номеров, с миниатюрной конторкой и маленьким холлом, в котором стояло несколько плетеных столов. За одним из них Игорь должен будет завтракать.
Номер оказался под стать отелю: на втором этаже, куда вела узкая, скрипучая лестница, маленький, в нем помещались лишь кровать и пара стульев, в углу стояли тумбочка, крошечный столик и узкий стенной шкаф, с другой стороны за занавеской был душ. Окно выходило в ничем не примечательный переулок: там находились магазинчик, пара лавок, изредка проезжали машины и проходили люди. Подсознательно Игорь ожидал чего-то другого.
В Израиле у Игоря немало было родственников и  знакомых. Родственники в основном приехали с Украины. Едва распался Советский Союз, как на Украине стало очень плохо, хотя Игорь так и не понял, что произошло. Но дядя Гриша, папин двоюродный брат, присылал очень мрачные письма: цены растут, заводы стоят, люди сидят без работы или получают гроши, целыми днями отключают электричество, не дай бог, вот-вот начнутся погромы. И родственники, одни за другими, семья за семьей потянулись в Израиль, только дяди Гришина семья уехала в Германию.
Игорь хотел сразу сесть за телефон – интересно было встретиться, узнать, что и как здесь, да и расспросить про Украину, - но передумал. Пока не стемнело, следовало погулять. Соломоник говорил, что отель «Империал» находится рядом с морем.
Море действительно оказалось рядом, так что через пару минут Игорь был на набережной. Это, пожалуй, было самое красивое место в Тель-Авиве. Внизу располагался широкий песчаный пляж, за ним – бесконечное море. Волны с легким шумом мерно набегали на берег, но с набережной Айяркон этот вечный шум был почти не слышен, видны были лишь пенные барашки ласковых волн. Пляж отделяла от набережной невысокая, в четверть человеческого роста каменная стена, вдоль стены тянулись клумбы, кое-где скамейки и пластиковые стулья, по другую сторону набережной вытянулись праздничной цепью  сверкающие тысячами огней дорогие отели. Набережная только строилась, а потому цепь отелей скоро оборвалась, уступив место аккуратной стройке.
Гуляющих было немного, зато каждый второй-третий разговаривал по-русски. Впереди   Игоря прогуливались две дамы. Одна, лет тридцати пяти, высокая, стройная, красивая, вероятно, дочь, другая значительно старше, с седой аккуратной укладкой, очевидно, мать.
- Извините, - обратился к ним Игорь, - я слышу, вы говорите по-русски. Вы давно здесь живете?
- Несколько лет, - отвечала та, которая моложе.
- И как вам здесь? Прекрасная набережная, - сказал Игорь.
- Мы здесь часто гуляем. Мы недалеко живем, - отвечала дочь. – В Израиле всем по-разному. Я неплохо устроилась. Работаю переводчиком. Выучила иврит. Мне лучше здесь, хотя скучаю по Ленинграду. По Санкт-Петербургу, - поправилась она. – Но там, с тех пор, как мы уехали, становилось все хуже: то безумные очереди, то криминал, бандиты, то нацисты.  Бритоголовые со свастиками, не стесняясь, ходили по городу. А здесь многие не могут устроиться. Хорошо, что мы опередили основную волну. А вы давно здесь?
- Я приехал посмотреть. Из Москвы, - сказал Игорь. 
- Как там у вас? Совсем плохо? – с сочувствием спросила мать.
- Да нет, я бы не сказал, - отвечал Игорь. Недавно, скрываясь от бандитов, он готов был бежать куда угодно, но сейчас, когда ему ничего не угрожало, он сразу все забыл. Вроде действительно можно жить. Бандиты – это ведь частный случай. Сейчас Игорь  о них не думал.
- Мы очень переживали за вас, когда все это было. Не успели освободиться и тут же красно-коричневые, фашисты, - сказала старшая.
- Ничего страшного, - заверил Игорь. – Жертвы не очень большие. Пройдут выборы и все будет в порядке.
- А вы надолго приехали? – спросила пожилая.
- На месяц. Только сегодня прилетел, - да, целый месяц он мог ни о чем не думать. Отвлечься.
- Посмотрите повнимательней. Может, что найдете для себя. Вы с семьей? – Женщина оказалась любопытной.
- Нет, я приехал один, - не объяснять же им свою ситуацию.
- А почему жену с  собой не взяли? – Вот оно, чисто еврейское любопытство. Игорь подумал, что пора прощаться.
- Так получилось.
- А деток у вас много?
- Двое.
- Ой, как хорошо. А у нас только одна внучка. Генечка.
- Ладно, мама. Человек только прилетел. Ему нужно посмотреть. А нам с тобой пора, - дочка, видно, почувствовала, что Игорь не слишком охотно отвечает на расспросы. – Может быть, вам что-нибудь подсказать?
- Нет, спасибо. Очень приятно было с вами общаться – вежливо отвечал Игорь.
- Вы обязательно съездите в Иерусалиме к Стене плача и в  Яд ва-Шем, - посоветовала старшая.
- Идем, мама, - дочь взяла ее под руку.
Скоро Игорь повернул назад, он прошел несколько кварталов вдоль моря, пока перед ним   не оказался на возвышении открытый ресторан. Он тотчас вспомнил, что голоден, последний раз Игорь перекусывал в самолете – он поднялся по деревянным ступеням и сел за стол. Столиков в ресторане было несколько и ни одного посетителя, кроме него, но официант, молодой человек лет двадцати пяти, появился только минут через десять. Он положил перед Игорем меню и  снова   исчез.
Игорь выбрал жареный картофель с отбивной и салат, но официанта все не было. Игорь начинал злиться и подумывал уйти, когда тот, наконец, объявился. На ломаном английском Игорь стал объяснять свой заказ.
- Вы русский? – спросил официант на чистом русском.
- Из России, - недовольно отвечал Игорь.
Официант записал заказ.
- Вам придется подождать минут пятнадцать, - предупредил он.
- А нельзя ли побыстрее? Я уже и так ожидаю почти полчаса, - рассердился Игорь.
- Хотите побыстрее, да еще и подешевле? – с вызовом спросил официант.
- Я вас просил только побыстрее, - с раздражением  ответил Игорь. - У вас тут что, советский сервис?
Официант убежал и через несколько минут принес очень вкусный ужин.
Когда Игорь вернулся в отель, портье сообщил, что его ждут.
- Кто? – удивился Игорь, потому что никому не сообщал о своем приезде. Но, пока до портье доходил вопрос и тот собирался ответить, к Игорю подбежал молодой человек с крашеными зелеными и бордовыми волосами, с  серьгой в ухе и в плаще, хотя даже вечером было не меньше двадцати пяти градусов.
- Вы Игорь Григорьевич? – спросил он с кавказским акцентом.
- Да. А вы откуда?
- Я от Додика. Я хотел забрать у вас письма. У нас завтра рано утром закладка. Мне эти письма нужно еще разложить  и отвезти в Иерусалим.
- Вы сами закладываете? – спросил Игорь.
- Нет,   я только курьер. Мне не доверяют. Закладку делает специальный человек. Хасид. 
- Да? – удивился Игорь. – А посмотреть на закладку можно?
- Нет, – твердо отвечал молодой человек. – Нельзя. Закладку он будет делать до восхода солнца. Это коммерческая и магическая тайна.
- Надо же, - еще больше удивился Игорь. – Идем, заберете свои письма. Что-то странный у вас вид. Вы еврей?
- Можно сказать, что еврей, - нисколько не обиделся молодой человек. – Бабушка по маме была еврейка. А отец грузин. Я из Сухуми. Родителей убили. А я еле спасся.
- Кто убил? – заинтересовался Игорь.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                           
- Сосед убил, абхаз, во время штурма. Пришли к  нам и убили. У нас с ним была, можно сказать, кровная месть. Еще дед в его отца стрелял из-за участка, у нас с ними был спор, только промахнулся. Знал бы, что так сложится, убил бы тогда эту кровь проклятую. А он пожалел. А теперь этот сосед забрал наш дом, мандарины, все. Там жуть что было. Многие районы снесли «Градами». В заложники целые села брали, самолеты сбивали. В землю закапывали живьем. Абхазы нас обманули. Заключили мирный договор, мы вывели тяжелые вооружения. И тут началось…
Грузин на улицах убивали, женщин насиловали. Я сам видел. Россия нас предала. Это настоящие фашисты – чеченцы, абхазы. И русские военные тоже – за деньги. Без русских они бы не победили. Я в Израиле уже несколько лет. А тут поехал проведать родных. Как раз перемирие, договор. Думал родителей перевезти в Израиль…
- У меня в Сухуми была знакомая. Моих лет, чуть младше. Звали Нани Орбелиани. Вы случайно не знали? – Игорь старался говорить сухо, чисто по делу, но сердце заныло: Нани… – Училась на курс младше. Красавица. Фамилию она могла поменять. Врач. И муж тоже.
- Нет, не знал. У нас никого в округе не было с такой фамилией, - не задумываясь, ответил письмоносец. – Может, жива. У нас многие ушли через перевалы.
- Армянская фамилия, - добавил молодой человек после паузы.
Игорь хотел его расспросить, но молодой человек говорил путанно – то про грузин из «Мхедриони»[9], которые закапывали жителей живьем, то, наоборот, как убивали грузин, - он казался слегка не в себе, ругал то Ардзинбу, то Шеварднадзе, то продажных русских генералов, так что Игорь скоро устал и запутался, и даже обрадовался, когда посланец Додика распрощался.
 
 [1]Талес-котан – платок с бахромой, содержит 613 бахромок по числу божьих заповедей. Малый талес-котан (цицин) хасиды носят обычно под пиджаком, большой талес-котан предназначен для молитвы у верующих различных направлений.