Леонид ПОДОЛЬСКИЙ

Мы продолжаем публикацию отдельных глав из эпического романа писателя Леонида Подольского «Финансист». Роман посвящён бурным событиям российской истории 1992-1994 годов, когда начинались российский капитализм и российский авторитаризм. Публикация романа ожидается в течение 2023- 2024 годов.  

Часть 2, глава 4
 
В один из последующих дней, Игорь проснулся непривычно поздно. Часы показывали начало десятого, однако было странно тихо. В переулке, куда выходило окно – там располагались мастерские и обычно то и дело проезжали в открытые ворота соседнего дома машины и сновали люди – на сей раз движение полностью отсутствовало. И булочная напротив, и какой-то   магазинчик, и даже ресторан, на открытой террасе которого каждый вечер звучала музыка, все было закрыто. И из коридора, откуда по утрам обычно доносились звуки шагов и шум пылесоса, тоже не доносилось ни звука, настолько, что Игорю показалось, будто уши у него заложены ватой. Игорь почувствовал неясную тревогу. Куда могли подеваться люди? Война? Но, если война, наоборот, должны выть сирены, должно происходить какое-то движение. Игорь побыстрее собрался и спустился в холл, но и по дороге он не встретил ни одного человека. Отель словно вымер, в номерах как будто исчезли люди, даже звуки его шагов поглотила ковровая дорожка. Лестница скрипела, как обычно, но от ее скрипа стало только тревожнее. И внизу в холле никого: ни привычной женщины из Ташкента, ни менеджера за стойкой, ни постояльцев. Шведский стол был накрыт, но за столами – пусто, Игорь подошел к аппарату для кипячения воды, он был включен, из крана потекла горячая вода, выходило, что все исчезли только что. От чувства покинутости у Игоря неприятно засосало под ложечкой. Он хотел было позавтракать – неясно, что будет дальше, - но передумал и вышел на улицу. Но и на улице, и в ресторанчике напротив, и в переговорном пункте, откуда он на днях звонил в Москву, было абсолютно безлюдно. Мало того, все двери оказались заперты. Даже собаки, обычно крутившейся неподалеку от отеля, и той не было.
С чувством нарастающей тревоги Игорь направился в сторону центра к лице Алленби, но, так никого и не встретив, повернул в обратную сторону к морю. Все же солнце, в отличие от людей, присутствовало на небе, как всегда, наверняка на набережной Айяркон обнаружатся люди и все разъяснится. Но – нет, огромные отели Хилтон и Шератон казались вымершими, людей не оказалосьбыло и там, и набережная тоже девственно пуста, и даже на стройке – строили то ли отель, то ли торговый центр и целыми днями там кипела работа – на сей раз будто все вымерло. Оттуда не доносилось ни звука,  лишь одиноко возвышался строительный кран. И ниже набережной, где протянулся широкий песчаный пляж, там тоже, показалось Игорю, все вымерло, не видно  ни одного человека, и только невозмутимо, вечно, прекрасно плескалось Средиземное море.
- «Как мал и как уязвим человек, - подумал Игорь. – Люди исчезли, но  ничего не изменилось. Мир все тот же: солнце, земля и море. Вот оно, вечное».
Осторожно, так, чтобы песок не насыпался в туфли, Игорь пересек широкий пляж. Кромка песка на границе с водой была мокрой, идти по ней было легко. Но куда идти? Зачем? Нужно было узнать, что случилось, вернуться в отель, Игорь скоро повернул назад.
- «Неужели нейтронная бомба?» - подумал он. Но нет, этого не могло быть. Он был жив и чувствовал себя прекрасно, намного лучше, чем в Москве. И никакая радиация не ощущалась. То есть он знал, что радиацию нельзя почувствовать, но все же… все было слишком, до неправдоподобия спокойно. 
- «Надо же, как воображение расходилось».
Он начинал догадываться: суббота. Понятно, верующие молятся. Но где же остальные? Все-таки очень странно, что все исчезли, что город совершенно вымерший. Напади сейчас арабы…
Игорь собирался уходить, как вдруг, среди полнейшей тишины и невероятного безлюдья, услышал за спиной громкий, захлебывающийся русский мат.
- Ё. твою мать, бля…, все жиды куда-то испарились! – голос был восторженный, высокий, блеющий, как у овцы.
Игорь обернулся. В нескольких десятках метров от него выходили из воды два голых, не трезвых, с головы до ног татуированных субчика – один, тот, что только что чуть не умер от восторга, был молодой, рыжий и худощавый, другой постарше, с крестом на шее, раскормленный, похожий на борова. Игорь прислушался. Они что-то громко и возбужденно обсуждали на фене.
- «Бандиты», - подумал Игорь и торопливо зашагал прочь.
Когда он вернулся в «Империал», за стойкой уже  появился менеджер. Не обращая внимания на Игоря, он с кем-то разговаривал по телефону. Знакомая официантка – Игорь выяснил, что ее зовут Татьяной – тоже была на месте.
- Вы еще не завтракали? – Участливо спросила она.
- Еще нет. Мне с утра показалось, что я на необитаемом острове. Даже аппетит пропал, - сознался Игорь.
- Мы, когда приехали, тоже долго не могли привыкнуть, - сказала Татьяна. – Будто все вымерли.
- Куда деваются люди? – спросил Игорь. – Верующие, понятно, идут в синагоги. А остальные? 
- В Тель-Авиве еще ничего, а в Иерусалиме религиозники перекрывают улицы, чтобы никто не ездил. В синагогу положено ходить пешком. Нельзя выделяться перед Богом. А кто не молится, те сидят дома. Все равно все закрыто, идти некуда. 
- А вам и по субботам приходится работать, - посочувствовал Игорь.
- Нас так и ставят на работу, кто из СНГ, - подтвердила Татьяна. – Местные по субботам работать не станут.
Субботний день оказался исключительно скучным. Делать было абсолютно нечего. Игорь сложил свои вещи – вечером за ним должен был заехать Володя и отвезти к родителям, а на следующее утро в Иерусалим – и отправился бродить по уже знакомым, пустым по случаю субботы улицам. Вернувшись, он лег спать, потом рассматривал купленный на днях альбом, пока, наконец, не закончилась суббота[1].
Что наступает конец субботы, Игорь понял сразу: за окнами началось движение, появились люди, автомобили, открылись двери ресторана в переулке и чуть ли не вся большая ресторанная терраса в несколько минут оказалась заполнена молодежью, замелькали огни, зазвучала громкая музыка – Тель-Авив просыпался и начинал гулять. Проголодавшийся Игорь чуть ли не бегом спустился вниз, вышел на улицу перекусить в облюбованную заранее питтную. Когда он вскоре вернулся, Володя уже ожидал его в холле. Игорь захватил чемодан, заплатил за телефон – и вот они выехали в город. Тель-Авив горел огнями, рестораны, кафе и дискотеки были забиты до отказа.
- Веселый город Тель-Авив, - поделился Игорь. – А с утра народ будто вымер. Было даже как-то не по себе.
- Да, суббота в Израиле – больше, чем выходной, - подтвердил Володя. 
- Тоже ходишь в синагогу? – Спросил Игорь.
- Нет, я еще ни разу не был. Как приехал, сразу устроился на кафедре. Потом аспирантура. У меня руководитель из России. Ученик самого Гельфанда. Я даже иврит не очень выучил. Зато ездил на стажировку в Штаты и в Германию.
- А дальше какие планы?
- После защиты поеду на год в Канаду. А там посмотрим. Главное – решить задачу. Это тема моей диссертации.
- Я мало в этом понимаю, - чистосердечно признался Игорь. – Никогда не любил математику. Наверное, потому, что никто никогда не объяснял, что дают алгебра или тригонометрия. Мы просто зубрили.
- Это главная проблема, - согласился Володя. – Мое счастье, что у меня отец и дядя сильные математики. Могли очень далеко пойти, если бы не обстоятельства.
- Не жалеешь, что не приняли на Мехмат?
- Жалею. Но со временем наверстываю. У нас здесь очень сильные специалисты. Советский Союз сам себя высек, как в свое время фашистская Германия. А теперь, я слышал, у вас полный развал. Везде, где я был, есть люди из России.
- Да уж, действительно. Сегодня утром иду по пляжу. Полное безлюдье, будто все вымерли. И вдруг из моря выходят двое, в чем мать родила, все в татуировках, явные бандиты, и матерятся по-русски.
- Да, русская мафия, - поддакнул Володя. – Их здесь много.
Через несколько минут Володя свернул с ярко освещенной трассы. Поселок Егуда, казалось, уже спал, хотя было далеко до восьми часов вечера. Но освещение было слабое и Игорь с трудом мог разглядеть невысокие каменные дома, рынок, темный парк, угадывал время от времени по скоплению мужчин синагоги.
Володины родители на государственное пособие снимали двухкомнатную квартиру в довольно обшарпанном  кирпичном доме. Мебель тоже была не новая, образца шестидесятых-семидесятых, но все прилично, хотя и небогато.
- Мы довольны, - сказал после приветствий дядя Лёва. – Мы в последнее время так намучились в Луганске, что всему рады. Могли снять квартиру в Тель-Авиве или Иерусалиме, но здесь дешевле. Володя все равно живет в общежитии.
- А если ходить на базар в пятницу перед наступлением субботы, торговцы все отдают почти задаром, - похвасталась жена дяди Лёвы Майя. – Два пособия, плюс я еще даю уроки музыки, вполне можно жить.
- Плюс продали квартиру в Луганске за пять тысяч долларов, - сказал дядя Лёва. – Нам еще сильно повезло. У людей на Украине совсем нет денег.
После вкусного и обильного ужина Игорь с дядей Лёвой вышли прогуляться.
- Тут совсем недалеко аэропорт Бен Гурион, - просвещал дядя Лёва. – Поселок небольшой, но все есть: поликлиника, врач говорит по-русски, а если нужно, везут в Тель-Авив, есть магазины, рынок, банк и целых   четырнадцать синагог. Марокканские евреи молятсян отдельно, йеменские отдельно, наши тоже, но я не хожу, не привык. Зато нас возили бесплатно на экскурсии по всей стране. Есть клуб для ветеранов. Играем в шахматы, даже турнир провели, научился играть в нарды. Мне, как ветерану, положены кое-какие доплаты. И очень спокойно: можно на ночь двери не закрывать. Но, главное, у Володи большие перспективы. Единственное, тревожимся, что он надумает со временем переехать в Америку.
Рано утром Игорь с Володей выехали в Иерусалим. Меньше, чем через час они уже были в городе, одно имя которого заставляет сердце биться чаще. Иерусалим! Ерушалаим! Сколько раз Игорь слышал тост: «На следующий год в Иерусалиме! – это были обрядовые слова, которым, казалось, никто не придавал особого значения. В самом деле, долгие годы Игорь совсем не рассчитывал увидеть этот город, Иерусалим существовал где-то за границей его воображения, в другом мире! Иерусалим и Париж! Два великих по-разному города, две столицы мировой цивилизации. Но если до Парижа Игорь рассчитывал добраться в этой жизни, если в юности он мечтал об Америке, то Иерусалим находился за пределами мечты. Был полной, глубочайшей, недосягаемой абстракцией. Много лет назад Игорь читал сказочные названия: Храм Гроба Господня, Гефсиманский сад, Кедронская долина, источник Гихон, Via de la Rossa, или улица Скорби, слышал про Стену Плача, но все это было за пределами реальности, за пределами воображения. И вот, о чудо, он едет по узким крутым улицам города Давида и Соломона, мимо домов из серого пористого камня[2] и улицы такие крутые, что дома с одной стороны на целый этаж выше, чем с другой. Кое-где на балконах висит белье, и дома по большей части старые. Аура постепенно начинает рассеиваться: перед Игорем не очень большой, хотя и не маленький, но вполне провинциальный город, не так давно отвоеванный у арабов.
- Мне нужно заехать в общежитие, взять бумаги к сегодняшней конференции, - извиняясь, говорит Володя.
Общежитие – обычное скромное здание и Володина комната-квартира с маленькой кухонькой, письменным столом, компьютером и книжным шкафом, где стоят книги по математике, большей частью на русском языке, с узкой односпальной кроватью слегка походит на чистенькую келью, что еще больше подчеркивает картинка на стене: монах в черном одеянии с гусиным пером и подписью на русском языке: «Он всего себя посвятил Богу». Только слово «Богу» зачеркнуто красным фломастером и вместо него приписано «Математике» с большой буквы.
Володя сложил портфель с  бумагами и нервно взглянул на часы.
- Мы уже опаздываем.
В коридоре, пока Володя возился с ключом, из соседней комнаты появился смуглый усач и что-то сказал Володе на иврите. Потом, когда они садились в «Мицубиси», Володя сообщил: 
- Это араб, Салям Хусейн, тоже аспирант с нашей кафедры. Очень талантливый. Он сегодня тоже выступает.
- Христианин? – заинтересовался Игорь.
- Нет, мусульманин. Да еще из Газы, - Володя снова взглянул на часы. – Я уже прилично опаздываю на конференцию. Давайте я вас довезу до остановки, а там на автобусе несколько  минут до отеля.
- Хорошо, - согласился Игорь. – А где твой университет?
- Здесь рядом. За этим садом.
Университет из-за сада не было видно. Только толпа молодежи весело шла от остановки.
Володя остановил машину и открыл багажник. Игорь забрал свой чемодан.
- Счастливо тебе. Больших успехов, - пожелал Игорь.
- Извините, что не довез, - смущенно оправдывался Володя. – У меня сегодня первый доклад. Вместе с Салямом. – Он сел в «Мицубиси» и нажал на газ. Игорь не стал ждать автобус. Остановил проезжавшее мимо такси и назвал отель.
В Иерусалиме Игорю предстояло провести шесть дней. потом он собирался на неделю поехать к Красному морю в Эйлат. И он не стал терять время: разместившись в отеле, определил по карте свое местоположение и пешком отправился в старый город к Стене Плача. Идти предстояло в основном по улице Яффо, так что по дороге можно было, чуть свернув в сторону, осмотреть центр. 
Улица Яффо – очень древняя: когда-то это был тракт, по которому входили в город крестоносцы, воины Саладина[3], мамлюки[4], а за тысячу лет до них – легионы римлян, византийцы и персы. Едва ли на Яффо что-нибудь сохранилось от тех времен, но и нынешние дома, почерневшие от времени и лишенные архитектурного изящества, похожие на маленькие крепости, казались очень старыми и несли на себе следы глухой оттоманской провинции.
Миновав недавно построенную гостиницу «Яффо», Игорь свернул направо на улицу Короля Георга – лишь здесь, в треугольнике улиц Бен Егуды и Короля Георга он увидел новый город, поднявшийся после победоносной Шестидневной войны: дорогие отели, красивые здания, рестораны со столиками на улице, сверкающие витринами магазины. Это было место иерусалимского променада. Мостовые выстланы были брусчаткой и, несмотря на то, что день был будний, толпилось множество народа, а все столики, несмотря на раннее для обеда время, оказались заняты. Все же Игорь купил мороженое и предался наслаждению – никогда и нигде он не пробовал такое вкусное мороженое, как в Иерусалиме.
До старого города оставался маленький марш-бросок, вскоре Игорь увидел высокие средневековые стены и башни. Собственно, это и был настоящий, исторический Иерусалим, овеянный мечтами и мифами, город святынь, город апостолов, царей и пророков, город Христа и римских прокураторов, столица трех религий. Игорь направился к Яффским воротам. Слева невдалеке находились Дамасские ворота, а за ними Львиные, но там располагалось арабское торжище и дорога вела в арабский квартал.  Игорю не советовали туда ходить, да он и сам опасался арабов.
Он вошел в Яффские ворота и оказался на площади: слева находился старинный хостель для пилигримов, правее начиналась узенькая, шириной метра в полтора-два улочка, что вела к сердцу старого города. Не успел он осмотреться, как его окружила целая ватага смуглых мальчишек. Они что-то кричали  и плясали перед ним, размахивая открытками, крестиками, иконками, ладанками  и прочими сувенирами. Мальчишки, однако, соблюдали строгую субординацию. На полшага впереди остальных стоял главный, самый старший и сильный.
- Купите, один доллар, - вожак развернул перед Игорем гармошку открыток с видами Иерусалима.
Игорь протянул ему доллар.
- Вы евреи, или арабы? – спросил он.
- Арабы, - гордо ответил предводитель уличных торговцев и, заметив растерянность Игоря, цыкнул на своих гаврошей. Те тотчас замолчали.
Пока юные продавцы больше не приставали, следовало побыстрее уходить. Игорь зашагал по узкой крытой улице и через пару минут вышел к рынку. Сотни арабских торговцев торговали здесь всем на свете: тканями, обувью, галантереей, одеждой, восточными сладостями, фруктами, посудой, коврами, головными уборами, платками, свечами, языческими божками, статуэтками, недорогими ювелирными изделиями, среди которых продавались и крестики, и цепочки с распятиями, и всевозможные иконки, и сосуды со святой землей, и ладанки, и перстни с изображениями Иисуса и Святой Девы, и даже библии и евангелия на разных языках, канонические и апокрифы. 
- «Не тот ли это рынок, куда Иисус изгнал торговцев из Храма? – подумал  Игорь. – Неужели это торжище существует две тысячи лет?»
Почти сразу за рынком он вышел к военному посту, где несколько молодых, веселых солдат стояли и сидели с автоматами. Такие же солдаты с автоматами  и девушки в форме встречались повсюду в Иерусалиме. Игорь смотрел на них с симпатией – вот они, защитники Родины, молодые, веселые, славные, победители в нескольких войнах. И сейчас он направился к ним, чтобы спросить, как пройти к Стене Плача. 
- Вы из России? – спросил один из них у Полтавского, распознав в нем россиянина по ломаному английскому.
- Да, из России.
- Я тоже, - весело сказал солдат. – Вернее, из Белоруссии, из Гомеля. Мой отец был главным инженером на заводе, но все равно, как стало можно, мы решили уехать. Служу на посту номер один.
Солдат обернулся и Игорь последовал за ним взглядом – он сразу увидел: вот она, Стена Плача, или Стена Слез, все, что осталось от древнего Храма. Она была перед Игорем, требовалось только перейти площадь. Обыкновенная стена из крупного серого камня высотой в несколько метров, очевидно, это был фундамент огромного сооружения, поражавшего воображение древних. Перед стеной толпилось множество народа: люди в черных костюмах и шляпах, хасиды, стоя молились у стены, в другом месте, как догадался Игорь, совершался обряд бар-мицвы[5] - там находились люди с огромным барабаном в торжественных, подобающих случаю ярких одеждах, в третьем – приехавшие на экскурсию школьники, но больше всего было любопытствующих и   организованных туристов, которые группами со своими  гидами стояли на площади. А над стеной на вершине холма – там в древности, очевидно, и стоял храм – поднимался золотой купол мечети. Сбоку, вдоль стены к горе, где находилась мечеть, вели полуразрушенные ступени, но по ним никто не поднимался – наверху находился другой мир, враждебный, мусульманский и перейти по лестнице из одного мира в другой было, скорее всего, невозможно. 
Игорь спустился по ступеням на площадь и стал пробираться сквозь толпу к стене. Камень Стены оказался прохладный, шершавый, кое-где в Стене видны были трещины, между камнями, что повыше, в некоторых местах торчали плотные листочки бумаги. Уж не те ли, что он привез от Додика? 
- «Не написать ли мне записку? – подумал Игорь, но у него не оказалось с собой ни бумаги, ни ручки. К тому же это было бы слишком просто: написать обращение к Богу и разом, без всяких усилий, решить все свои проблемы. Например, избавиться от бандитов. В Советском Союзе люди часто писали письма   с жалобами в Москву, в Кремль, но почти никогда не получали ответы: письма обычно пересылали обратно, к тем самым начальникам, на которых люди жаловались. Игорь давно понял, что писать подобные письма бесполезно. И глупо.
После Стены Плача Игорь наметил осмотреть Храм Гроба Господня, который оказался совсем рядом в теснине Христианского квартала, где заканчивалась знаменитая дорога Скорби, по которой две тысячи лет назад вели Христа. Так, по крайней мере, утверждали Евангелия.
Храм сооружен был в старо-романском стиле из неотесанного серого иерусалимского камня и похож был скорее не крепость или средневековый замок, с зарешетчатыми овальными окнами и низкими воротами, ключи от которых вот уже тысячу лет хранят мусульмане[6].
Пока Игорь разглядывал снаружи храм и пытался его запомнить, он услышал громкую русскую речь. Высокая, крупная женщина громким   голосом рассказывала группе о казни Христа, об истории Иерусалима и храма. Игорь тихо подошел к группе.
- Кто это? Маша Воробьева? – негромко спросил он у стоявшей с краю женщины.
- Нет, Марина Фельдман, ее главная конкурентка. Она первая начала в Израиле экскурсии на русском языке, - так же негромко ответила женщина.
- Вы из России?
- Нет, из Америки. Русскоязычные. Когда-то мы жили в Куйбышеве.
- Сейчас это Самара. Как до революции.
- Да, все вернулось на круги своя. Не думали, не гадали, что так может случиться. Мы с мужем несколько лет провели в отказе, а теперь все наши знакомые, как один, уехали в Израиль. Никто не остался. Рассказывают, что месяцами не платят зарплату.
Группа, между тем, направилась внутрь храма. Игорь подошел к Марине Фельдман.
- Извините, нельзя ли мне послушать вас вместе с группой. Вы так замечательно рассказываете.
Пожалуйста, - улыбнулась Марина Фельдман. – Вы из России или новый израильтянин?
- Из России. Из Москвы. Вы, вероятно, тоже?
- Нет, я из Киева. Я приехала на несколько лет раньше, чем началась массовая иммиграция. Я по профессии историк. Успела получить лицензию…
… С экскурсии Игорь вышел не просто переполненный информацией, многие его прежние представления оказались перевернуты. Он никогда не слышал раньше ни о зверствах крестоносцев, напротив, считал их благородными рыцарями, ни о темном времени их господства  Святой земле. В свое время, правда, по истории проходили, будто крестоносцы разграбили Константинополь, но то – Константинополь; про Иерусалим в учебниках не говорилось ни слова. Но вот Марина Фельдман цитировала еврейского летописца: «23 тамуза 4859 года Иерусалим захватили рыцари-христиане: герцог Готфрид из Буйона, Танкред Нормандский и Раймонд Прованский. Как вошли они в город поразили мечом всех: мужчин и женщин, ни над кем – ни над детьми, ни над старцами не сжалились. Сам рыцарь Раймонд рассказывал, что шли по городу по колено в крови. Танкред поспешил на гору Мория в мечеть, выстроенную Омаром-ибн-Хатабом, так как слышал, что там хранятся несметные сокровища: золото, серебро и драгоценные камни. Евреев же, которых было всего-то тысяч шесть вместе с женщинами и детьми, притащили всех в одну синагогу и подожгли. Семь дней длилось в городе кровопролитие, пока в городе не остались одни христиане. Потом кровь отмыли, оделись празднично и отправились ко гробу христианского мессии. И наполнился Иерусалим монастырями и церквами, а над мечетью Омара воздвигли крест. И пока царствовали в городе христиане, о еврейской общине не было и помину».
- «Однако, - размышлял Игорь, направившись после экскурсии через армянский квартал в сторону Сионских ворот, - Иисус Христос, он же еврей Иешуа, пролил кровь, искупив тем самым первородный грех человечества, и что же… Крестоносцы с Его   именем на устах вырезают и сжигают Его город., его народ. Да разве только Иерусалим? Огнем и мечом прошлись они по всей Западной Европе, убили тысячи, а может и десятки тысяч евреев. Разграбили Константинополь. Во имя Бога христиане воюют с мусульманами, потом грызутся между собой… религиозные войны…
Было ли христианство столбовой дорогой к цивилизации, в будущее, несмотря на все артефакты? Или одной из возможных параллельных дорог?
Святой Павел хотел объединить человечество, его эпигоны – сеют вражду. Моисей заключил завет с Богом, насколько же труднее оказалось заключить завет с людьми.
Что такое религия? Важнейший этап в духовном созревании человечества или просто красивая, наивная сказка? Вера в сверхъестественное, свойственная детям? А может, благородная маска, которую надевают злодеи? Пожалуй, и то, и другое, и третье. Если религия – фундамент, на котором стоит современная цивилизация, то – очень древний фундамент, просевший, в глубоких трещинах. Она, скорее, прошлое человечества, то, что разъединяет.
Вот русские. У кого ни спросишь про веру – православный. Не христианин, а – православный. Генетически не любят католиков. Главное – не то, что объединяет людей, не Иисус Христос, не Святая дева, не – всепрощение и добро, а – к какой принадлежат церкви. Главное – нелюбовь к Западу.
Уезжают тысячи, бегут на этот самый нелюбимый Запад. И, однако, мы не такие, как они, у нас духовность, у нас особенная стать…
… Народ-богоносец… Нет, Игорь никогда не читал Розанова. Философа-юдофила, философа-юдофоба, который завидовал евреям, поклонялся евреям и ненавидел евреев. Не читал и читать не станет. Но с чего он взял, что русские – народ-богоносец? А Достоевский? Что такое выделяет русских из числа других народов? Империя? Революция? Но при чем тут Бог? Просто большой народ. Евреи – другое дело, евреи – народ Книги, народ, так много страдавший за свою веру, у евреев собственная дурь. Не у всех, конечно. Но – упертый народ. Особая история. Но русские… В последнее время снова кресты носят, детей крестят, куличи освящают – вот и вся вера. Обратно веру не пришить. Да и раньше: если б веровали, не разрушали бы церкви, не убивали бы попов. Не терпели бы безбожных большевиков.
Нет, совсем не религиозный народ. Иные крестятся, хотя не часто, а спроси, чем отличаются православные от католиков, кроме того, что у православных патриарх, а у католиков папа, спроси про догматы веры, про Никейский собор[7], девяносто пять из ста не ответят. Даже те, кто ходят в церковь, не ответят. Но – православные… 
Не так ли и с демократией?..»
… Несколько недель назад, в Москве еще, у станции метро Рижская, Игорь случайно встретил странную колонну то ли мужчин, то ли юношей – чистеньких, интеллигентного вида, лет восемнадцати-двадцати, с аккуратными прическами, все в черных костюмах и в галстуках. Только один, самый главный среди них, был какой-то дерганый, в истертых джинсах и несвежей куртке, он ходил вдоль колонны и что-то командовал. 
В этих чистеньких, аккуратненьких заключалось нечто  экзотическое: хоругви, которые они держали в руках, и огромный плакат, то ли «Православные хоругвеносцы», то ли «Монархисты-хоругвеносцы». 
- «Ну, монархисты, невелика беда, - подумал Игорь. – Что-то опереточное. Зато хоть вид приличный».
- Вы в самом деле верите в возможность возрождения монархии в России? После всего? – спросил он у одного из них, симпатичного, светловолосого, ангелоподобного, стоявшего в последнем ряду.
- Да, мы за монархию, - очень вежливо отвечал ангелочек. -  Только если монархия будет православная, а не еврейская, или  католическая.
- Почему вам так важно православие? – Это было любопытно.
- Потому что католицизм – иудейское учение. От евреев. А мы - русские, мы не хотим еврейскую монархию, –  невозмутимо отвечал визави.
- У вас что, другой Иисус и другие апостолы, не евреи? – съязвил Игорь.
В этот момент их главный скомандовал: 
- Идем. Развернуть хоругви, - лики Христа затрепетали, колонна медленно двинулась к проспекту Мира и тот, вежливый, с кем Игорь только что разговаривал, только и успел сказать: 
- Извините. 
- Черт те что, - плюнул себе под ноги стоявший рядом мужчина, он уже несколько минут стоял рядом и слушал разговор. – Это же надо, монархисты! Докатились. Сталина на них нет. Он бы быстро навел порядок. Распустились… 
 
 
Игорь прошел мимо армянской патриархии, заглянул в музей – музей оказался пустоват – зато перед музеем разложены были на продажу альбомы и разные книги о Святой земле. Альбомы и книги были на английском, французском и немецком языках. Рядом за столиком сидел торговец, крепкий бородач лет двадцати пяти.
- На русском языке у вас есть? – Спросил Игорь по-английски.
- О, вы из России? – Обрадовался бородач. По-русски он говорил с сильным акцентом. – На русском сейчас принесем. – Он обернулся, подозвал крутившегося поблизости мальчишку и что-то сказал ему по-армянски. Мальчишка тотчас убежал. – У меня очень хорошие альбомы. Подождите минут пять. Брат сейчас принесет. – Молодой человек явно был рад Игорю. – Не понравился наш музей? – Спросил он и, не дождавшись ответа, сам сказал утвердительно. – Да, музей бедный. С деньгами плохо. Вот в Ереване исторический музей – это да. Лучше я нигде не видел. А в Матенадаране[8] вы не были?
- Был несколько лет назад, - сказал Игорь. – А вы что, из Армении? Хорошо говорите по-русски.
- Нет, я живу в Израиле, - сообщил молодой человек. – Меня зовут Роберт. Я родился на Святой земле. Предки давно здесь живут. Прапрабабушка еще пришла пешком в Иерусалим. Вместе с прабабушкой. Спасались от тюрок. А в Армении служил в армии. И жена оттуда.
- Но вы гражданин Израиля? – Удивился Игорь.
- Нам разрешают выбирать, - объяснил Роберт. – Если хочешь, можно служить в Армении.
- «Странно, - подумал Игорь, - Израиль окружен врагами со всех сторон. Меньше, чем за полвека пять войн. Необъяснимый либерализм», - но не стал ничего говорить Роберту. Тот мог обидеться.  
- Воевать не пришлось?
- Пришлось. Я сам поехал добровольцем в Арцах[9]. Слышали такое название: Хаджалы? Вот я там был, - с гордостью сказал Роберт.
- Вспоминаю. Это село, кажется, было полностью уничтожено, - припомнил Игорь. – Как писали, армянскими боевиками. Вы тоже там убивали?
- Конечно. Как раз была четвертая годовщина Сумгаита. Они трусливые, тюрки. Храбрые против безоружных. А после Ходжалы они поняли, что с нами шутки плохи. Как мы начинали наступление, они сразу убегали. А до того было тяжело. Ваши нам тоже помогли. Не меньше батальона.
- Откуда он взялся?
- Там был целый полк СНГ. А в нем большинство армяне. Но и русские тоже, офицеры помогали за деньги. Продавали оружие, даже танки и бэтээры.
- А жителей всех убили?
- Не всех. Часть ушла в Агдам. У них военные, боевики за женщин прятались, из-за спин стреляли. Особенно омоновцы. Часть азеров там просто замерзла по дороге. Человек семьсот взяли в плен. На обмен. Они же нашим уши отрезали, глаза выкалывали.
- А сам-то ты, Роберт, много убил?
- Не считал, - недовольно сказал Роберт. – Мне их не жалко.
- Неужели русский ты там выучил? Говоришь довольно хорошо.
- Учил в школе. С русскими монахами разговаривал. У нас же одна вера. В Союз собирался ехать учиться. У нас многие ездили. 
А насчет Арцаха: это наша земля. С древности. Еще до нашей эры. В 1920 году в Арцахе было 94% армян, даже Нариманов[10] соглашался отдать Арцах Армении. Четвертого июля Кавбюро[11] так и решило, а пятого передумали и отдали тюркам.
- Сталин?
- Не знаю точно. Вроде Ленин. Испугались мусаватистов[12]. Хотели поднять на революцию мусульман Ближнего Востока. Только ничего из этого не вышло. Ленин хотел дружить с Ататюрком и за нашей спиной отдал ему всю Западную Армению[13], хотя он ничем не лучше младотурок[14].
- Я читал, в Ходжалы снимали скальпы с трупов, выкалывали глаза, отрезали уши.
- Я сам видел: раненых связывали проволокой и тащили  за бэтээром. А головы отрезать, глаза выкалывать – это похоже на тюрков. Они же звери.
- Зачем? – Не понял Игорь. – Зачем им издеваться над своими трупами? А уж тем более над живыми?
- Чтобы нас опозорить на весь мир, вызвать к себе сочувствие. Они трусливые, но хитрые. Сразу стали журналистов возить. Их надо было всех, как они нас в 1915 году. Про геноцид слышали?
- Слышал.
Разговаривать с Робертом больше не хотелось. К счастью, появился мальчишка с альбомами. Игорь, не разглядывая, взял альбом и протянул Роберту деньги.
В отличие от обветшавшего армянского квартала еврейский квартал, отстроенный после Шестидневной войны, выглядел как новенький, с иголочки, – красивые, ухоженные дома из серого  камня, живописные узкие улочки, синагоги, магазины, ешивы[15]; во дворе одной из них весело бегали мальчишки. И – всюду многоязычные туристы. Изредка среди них мелькали хасиды в черных костюмах и шляпах и солидные мужчины в разноцветных кипах. 
Игорь свернул на улицу Кардо и оказался перед старой римской колоннадой. В этом месте улица была раскопана, колоннада Адрианова города[16], недавно отрытая археологами, находилась намного ниже мостовой, в древнем культурном слое. Чтобы  пройтись по римской улице, нужно было спуститься по каменным ступеням. Игорь только подошел к спуску, как почувствовал, что кто-то осторожно тянет его за рукав и окликает по имени-отчеству. Он обернулся.  Перед ним, улыбаясь, стоял среднего роста лысоватый человек в костюме и галстуке. Лицо показалось Игорю знакомым, но вспомнить   кто это, он никак не мог.
- Вы меня узнаете, Игорь Григорьевич?
- Извините, - промямлил Игорь.
- Александр Гуревич. Помните «Московскую трибуну»? Дом ученых.
Теперь Игорь вспомнил. Кандидат экономических наук, интересовался Демпартией, либерал. Он тогда и пригласил Игоря. Выступавшие говорили о надвигающейся катастрофе: госдолг перевалил за сто миллиардов долларов, платить было совершенно нечем, все яснее вырисовывалась перспектива банкротства. Горбачев, похоже, не знал, что делать. И никто не знал, хотя выступали виднейшее экономисты.  Зал был полон – присутствовали по большей части ученые, культурная публика  –   в зале витала нешуточная тревога: страна рушилась на глазах и, словно, чтобы усилить картину, буфет был показательно пуст, один залежалый сыр, черствый хлеб и чай без сахара, даже кофе закончился. Год был, кажется, девяностый. Вроде совсем недавно, а сколько воды утекло. 
- Какими судьбами? – Обрадовался Игорь. – Где вы сейчас? В Израиле?
- Даже не знаю, - замялся Александр. – Если найду интересную  работу. Возможны варианты. Но скорее вернусь, когда все утихомирится. 
- Если вы о штурме Белого дома, то все уже закончилось. А если о российской жизни, то ждать не переждать. Ничего хорошего в ближайшей перспективе, - импульсивно сказал Игорь. И тут же подумал, что именно этот вопрос и стоит перед ним. Нужно решать, пока есть время. А он, вместо того, чтобы думать о главном, как жить дальше, устроил себе отдых и делает все, чтобы только об этом не думать. Забыть хотя бы на время. Но ведь рэкетиры никуда не денутся. И он же отлично знает, что чеченцам нельзя доверять. Вообще никому нельзя.
- У меня   сложные обстоятельства, - стал объяснять Гуревич. – Я работал экспертом в Верховном Совете. Писал для них разные бумаги, делал аналитику, участвовал в переговорах.
- В Белом доме вы находились до конца? – Это была удача. Интересно  пообщаться с человеком с другой стороны. В Белом доме засели коммуно-патриоты, враги. Макашовы, Баркашовы. Высокомерный Хасбулатов. Но вот Гуревич – не враг, напротив, либерал, свой. 
- Практически до конца, - отвечал Гуревич. – Еще в ночь с третьего на четвертое шли переговоры. Я мог понадобиться.
- Выбирались через подземный ход вместе с баркашовцами? – Удивился Игорь. – Могли ведь убить. Им ничего не стоило.
- Через подземный ход выходили самые оголтелые, кто с оружием, кому нельзя было светиться. Баркашовцы, приднестровцы, рижские омоновцы, нелегальные офицеры, чеченцы, еще там были казаки. Много всякого сброда.  Сотрудники выходили с последними депутатами через коридор безопасности. Вполне официально.
Если помните, была такая картина: «Арест временного правительства». Не помню, кто автор. Напуганные министры сидят вокруг стола, их окружают матросы. И здесь примерно то же самое. Штурм уже начался, танки палят по верхним этажам, а на нижнем продолжается заседание съезда. Большинство депутатов разбежалось, многих перекупила администрация, но последние еще в зале. Пришел подполковник из «Альфы» и предложил выходить. Они, то есть «Альфа» и «Вымпел», образуют коридор, если что, будут защищать. Не хотят проливать кровь.
- Ельцин в роли большевика Ленина. История странным образом повторилась, - усмехнулся Игорь. 
- Он и есть большевик. Самый настоящий большевик, - убежденно сказал Гуревич.
- Слушайте, Саша, - предложил Игорь, - время как раз обеденное. Давайте пообедаем где-нибудь здесь. А заодно поговорим. Мне тоже есть, что рассказать.
- Тут недалеко есть греческий ресторан, - тотчас согласился Гуревич. – Очень уютный.
Ресторан и правда оказался уютным. В полуподвале с мягкими диванами и белоснежными скатертями, с приятным неярким освещением, вполне приемлемыми ценами и, главное, с любезными и неторопливыми официантами, и, главное, людей было совсем немного и бóльшая часть столиков свободна. Здесь в самом деле все располагало к неторопливому разговору.
- Вы кажется работали в институте?  Как вы попали в Верховный Совет? – Спросил Игорь. – Если вы не против, давайте перейдем на «ты». Вроде давно знакомы.
- Давайте, - согласился Гуревич, - но до конца встречи продолжал общаться  на «вы». – Все очень просто. Вы, наверное, знаете, какой сейчас развал в науке. В том числе и в экономике, хотя экономика держится лучше других. Но все равно, зарплаты мизерные, и те не платили по нескольку месяцев. Наш институт почти перестали финансировать. Мне, пожалуй, повезло: мой бывший руководитель предложил мне место в Верховном Совете. Сам, правда, он устроился в администрацию президента. Но это как сообщающиеся сосуды. Люди из одних и тех же структур. Очень многие знают друг друга. Я мог перейти в Минэкономики или в администрацию президента, но постеснялся. Зачем бегать? Меня здесь все устраивало, было интересно. И перспектива. 
- Но между президентом и Верховным Советом шла борьба. Тут реформаторы, там противники реформ.
- Почему, они очень даже ладили. И не такая между ними пропасть, как раздували СМИ, - убежденно сказал Гуревич. – Я всю эту кухню наблюдал изнутри. В парламенте вовсе не коммунисты заказывали музыку. Коммунистическая идеология давно мертва и никто  назад в социализм не тянул. Кроме самых твердолобых. Но таких не так уж много. А чего было ждать после семидесяти лет? Если помните, это те самые депутаты, которые избрали Ельцина председателем Верховного Совета, учредили президентство, и они же избрали потом Хасбулатова – с подачи Ельцина и Дем.России. Ельцин и Хасбулатов не так давно были очень даже близки.
- Я в последние два года, даже больше, отошел от политики. Не до того было. Но читал газеты, смотрел иногда телевизор. Ощущение смертельной борьбы. Впечатление такое, будто Ельцин бился с Верховным Советом, будто рыба об лед. Чем их так не устраивал Гайдар?
- Но это и есть демократия, - возразил Гуревич. – Гайдар на самом деле наделал немало ошибок. Но может еще важнее, что он не умел разговаривать с депутатами. Гайдар – кабинетный ученый, теоретик, монетарист, далекий от производства, без всякого управленческого опыта, а депутаты – директорский корпус, лоббисты, отраслевики, бывшая номенклатура, совковая аристократия. Рыночная экономика для них – тайна за семью печатями, кроме разве немногих. Но других и быть не могло. А он шпарил цифрами, говорил так, будто они обязаны понимать. А они не понимали. У них просто разные уровни сознания, разная правда. Гайдар их не понимал, они – его. И при этом они состоявшиеся люди, с заслугами, с самомнением, с амбициями, а тут мальчишка 35 лет в качестве лектора. Они его не принимали. Ни Егора, ни его команду.
Детсадовские мальчики в розовых штанишках. Это не один Руцкой, очень многие так думали. 
Гайдар специалист по Латинской Америке. Ну вот, он им про Аргентину, а они ему про скотину. Я серьезно, это очень глубокая проблема. Они просят у него поддержки, а он считает по своим формулам и у него выходит, что купить за границей вдвое дешевле. И он это прямо так и говорит. А наших аграриев куда? Семьдесят лет проматросили и бросили? И так во всем. С легкой промышленностью, с ВПК. И притом либерал, западник. При нашей ментальности это не одних коммуно-патриотов бесило. Гайдара не только за промахи ненавидели. Лично. Он дальше Москвы нигде по-настоящему не бывал. И демонстративно пил виски.
А с другой стороны, демороссы. В массе они не намного больше понимали в экономике. Они просто слепо верили в Гайдара. Превратили в общем-то  заурядного человека в знамя и символ реформ. А символы не анализируют, не обсуждают по существу. Символам или поклоняются, или   ненавидят.
А сам Ельцин. Он же абсолютно не разбирается в рыночной экономике. Он не дилетант даже, он стерильный. Он цеплялся за Гайдара, потому что ждал от него чуда. Рынок для него – черный ящик.
- И все же, какие основные ошибки Гайдара? – Настойчиво спросил Полтавский.
- Понимаете, дело не в отдельных ошибках, - стал объяснять Гуревич,  дело в курсе. Гайдар практически взял курс на деиндустриализацию. Мол, мы неконкурентоспособны. Тут целую работу можно писать, не один десяток диссертаций и о Гайдаре, и о «Вашингтонском консенсусе», но факт есть факт, спад умопомрачительный. Он никогда в системе не работал, не знал микроэкономику, она его не интересовала. Они принимали свои решения, а как это отзовется, что будет с предприятиями, с колхозами, с людьми, это их мало волновало. Они, если хотите, пытались реформировать с позиций высокомерия, сверху вниз смотрели на производство. 
- Например?  Перебил Гуревича Игорь. – В стране хаос, бандитизм, от парламента нет помощи. Что в этих условиях мог  сделать Гайдар»?
- Наводить порядок вместе с президентом, - возразил Гуревич. – Не только писать распоряжения. Возьмите внешнюю торговлю. Верховный Совет ее либерализовал еще до Гайдара, чтобы облегчить закупки продовольствия. Но контролировать должна исполнительная власть. Вы сами знаете, что произошло: при дикой разнице цен на внешнем и внутреннем рынке множество мошенников бросились вывозить все, что возможно, тут же научились торговать через оффшоры, страну чуть ли не в один миг разворовали. Пусть это началось до Гайдара, но он и пальцем не пошевелил, чтобы что-то изменить. Заводы останавливались из-за нехватки металла, нефти. Крестьянам стало не по силам купить удобрения. Все шло на экспорт. Причем за копейки. Но даже те не возвращались. Знаете, кто сидел на внешней торговле? Гайдаровский приятель Авен! Это что, глупость или преступление? – Запальчиво спросил Гуревич.
- А вы как думаете, глупость или преступление?
- Я так думаю, что и то, и другое. Страну недаром захлестнула коррупция. А заодно импорт подкосил и промышленность, и сельское хозяйство. За год спад больше, чем на 20 процентов.
- Конкуренция, - вяло возразил Игорь.
- Нет, это не конкуренция, - убежденно сказал Гуревич. – Это избиение отечественного товаропроизводителя.
- А может, рынок все сам расставит по местам? Для того, кстати, и приватизация.
- Рынок не может все расставить по местам. Это только красивые, но неправильные слова. Времена дикого капитализма прошли. С тех пор очень многое изменилось: законодательство, антимонопольное регулирование, тарифная и кредитная политика, налоговая система, - стал перечислять Гуревич. – Рыночная система не есть что-то застывшее. Есть монетаризм, но есть и кейнсианство. Экономика – это очень серьезная наука. А наши реформаторы все решили свалить на рынок. Хотя, это всего лишь фигура речи. У них, в сущности, есть только одно очень серьезное оправдание: они оказались в цейтноте, когда получили экономику в совершенно расстроенном состоянии. Но они передергивают: говорят, будто только они одни демократы, хотя речь идет, в сущности, о  квалификации.
Приватизация – это снова фундаментальная ошибка, даже больше, это грандиозная афера, с помощью которой директора и узкий круг приближенных к собственности, те же бандиты, смогут сколотить капиталы.
Самые лакомые куски собственности оставлены для своих. Криминальные аукционы, бандитский захват предприятий, массовая скупка ваучеров, непотизм… 
А стремление к бездефицитному бюджету на фоне спада. Да это же просто удушение: промышленности, сельского хозяйства, населения. По существу Гайдар вовсе не был либералом. Либералы обычно за низкие налоги, а он наоборот. Все академики хватались за головы.
Игорь молчал, Гуревич заговорил снова:
- А либерализация цен при наличии огромного денежного навеса[17]. А ведь как раз эти деньги нужно было привлечь к приватизации.
Несколько дней назад я встретил в Тель-Авиве Бориса Марковича Клейна. У него в Москве убили зятя. Был преуспевающий банкир, но кому-то перешел дорогу. Говорит, еле убежали с дочкой и внуками. Им звонили, требовали деньги. Хорошо еще, что квартиру заранее приватизировали.
- Я знал Клейна. Даже был дома у него, - перебил  Игорь. – Кажется, через вас и познакомился. Умнейший человек. Очень хотел бы с ним поговорить. Где его можно найти?
- Он каждый вечер гуляет на набережной Айяркон в самом центре. С восемнадцати до девятнадцати тридцати. Точен почти как Кант, - сообщил Гуревич.
- В Москве он гулял на Тверском, - вспомнил Игорь.
- Я вот почему про него заговорил, - напомнил Гуревич, - он очень критично настроен. И к парламенту, и к Ельцину, и к реформаторам. Говорит, что в результате реформ в России формируется воровская элита. И что это надолго. Что переход от сталинского псевдосоциализма – он даже говорил: от этатизма, или от азиатского способа производства – к капитализму и не мог произойти иначе. И что наши реформаторы бездумно или сознательно потащили страну назад в дикий капитализм вовсе не западного образца. Что вместо того, чтобы строить народный капитализм, строят олигархический. Что у всех на глазах происходит величайшая афера. 
- Он, наверное, прав, - согласился Игорь. – Скажите, Саша, ведь можно было к приватизации привлечь иностранцев? С долларами, с опытом управления. Отдать дешевле, но чтобы вложили деньги, как в Германии.
- Конечно, можно было, -  подтвердил Гуревич. – Но имейте в виду, что реформы проводятся у нас в интересах узкой группы людей. Не стоит обольщаться. 
- Ну да, эта самая воровская элита. Но ведь тогда выходит, что наши реформаторы   и Верховный совет в главном были заодно.
- Именно это я и говорил, - подтвердил Гуревич. – Много в чем они действительно совпадали. Вместе разваливали Союз. Но противоречия еще больше: не смогли поделить власть. А это конституция.  Но не только. Помните, что говорил Хасбулатов на VII съезде. Про две разных модели, мол, правительство за американскую, либеральную, а парламент – за социал-демократическую. И насчет ваучеров. Верховный Совет принял закон об именных ваучерах, а в правительстве его заиграли.
- Чубайс?
- Он самый.
- Но именные ваучеры – это не рынок. Это как раз по Шарикову: взять и разделить. Я очень хорошо помню, видел по телевизору, как депутаты с пеной у рта ратовали за трудовые коллективы. Но ведь это эвфемизм, трудовые коллективы, на самом деле это директора. У рабочих по усам текло, а в рот не попадало. Сначала ограбили бюджетников: врачей, учителей, научных работников, тех же милиционеров и военных в пользу мифических трудовых коллективов, а  потом рабочих – в пользу директоров. И риторика социалистическая, - зло сказал Игорь.
- Как говорила когда-то моя тетя, - неожиданно согласился Гуревич, - обое рогое. Оба хуже. Я не буду защищать Верховный Совет. Там полно было дураков. Но не простых, хитрых, себе на уме. Но суть все же в том, что Гайдар провалился, не сумел найти общий язык, избежать большого спада. Правда, и Черномырдин ничуть не лучше. А Ельцин разогнал Верховный совет отнюдь не из-за красно-коричневых. Просто решил протащить президентскую конституцию и установить диктатуру. Не привык, чтобы его контролировали. И не он один. Везде  - в Москве, в Ленинграде – Лужков, Собчак – везде исполнительная власть была настроена против депутатов, потому что боялась контроля. Вот такие демократы.
- А Хасбулатов, вообще Советы хотели поставить себя выше исполнительной власти. Идея разделения властей, сдержек и противовесов в России никак не приживается.
Все-таки, что вы конкретно делали в Верховном Совете? Писали законы? Консультировали?
- Всего понемногу. Вы, наверное, догадываетесь, что большинство депутатов писать законы не умели. И не  имели элементарных знаний. Шуметь, кричать, возмущаться, другое дело. Это вам не американские сенаторы. Не я один, у нас работала целая группа экспертов, мы писали аналитические записки, предложения, проекты законов, согласовывали, кстати, и с аппаратом правительства, и с администрацией президента, а потом другие люди все делали по-своему. Не могу сказать, что никакие предложения не проходили, процентов десять. Приходилось работать с регионами: до правительства они чаще всего не могли достучаться.
Мы регулярно объясняли депутатам, если те, конечно, хотели слушать. Эксперты у нас были разных взглядов. Со мной, так вышло, чаще советовались демократы.
- И – что?
- И   - ничего. Они, во-первых, находились в меньшинстве, им и слово часто не давали. А во-вторых, если я критиковал реформаторов, они, бывало, соглашались, но говорили: не время для критики. Верховный Совет и так против правительства. Всему свое время. Лес рубят, щепки летят.
- Получается, работали вхолостую?
- Как всегда. Мы и в своем институте в свое время много интересного предлагали. Там выход был еще ниже. Депутаты в большинстве не были врагами реформ. Особенно экономических. Но они обыкновенные люди. В экономике большинство, конечно, не разбиралось. Причем тупо. Не понимали азы. Они больше голосовали рефлекторно. Или шли за стадом. Но это обратная сторона демократии. Не думаю, что новая дума будет лучше.
- А Хасбулатов? Куда он вел Верховный Совет?
- Хасбулатов грамотный, доктор наук. В экономике он разбирался точно не хуже Гайдара. Один из действительно немногих.  Недаром он крутил-вертел Верховным Советом. В свое время Гайдар не напечатал в «Коммунисте» две стоящих статьи Хасбулатова. Публично Хасбулатов никогда не вспоминал. Но я уверен, не забыл. Он ничего не забывает. Гайдара он с первого дня терпеть не мог, считал выскочкой. Может, и правильно считал. Он вообще высокомерный, тянул одеяло на себя. Он и Ельцина… Вначале Ельцин был ему нужен. Потом он присмотрелся поближе. И я уверен, презирал. Ельцина многие презирали.
- Малограмотный? Не по Сеньке шапка?
- Ельцин очень любил власть. Не творчество, как бывает, а просто власть. Вплоть до самодурства. Но плохо подготовлен, легко подпадал под влияние. Неуравновешен.
 Мне рассказывал один человек, доктор юридических наук, как выступал на юридической конференции в Свердловске. Он доказывал, что верховенство закона должно заменить руководящую роль партии и что партийные лидеры тоже должны подчиняться закону. Что в этом и состоит правовое и цивилизованное государство – в нем должны править не отдельные люди, а законы и институты.
Все тогда его выступление очень хорошо приняли, устроили даже овацию.  В некотором роде это была фронда: всем надоела эта самозваная власть. Тем более, как раз новое мышление стало входить в моду. И ведь по существу верно:  власть партии – пережиток революционного права. И только Ельцин мрачнее тучи сидел в президиуме. В тот день он промолчал, а на  следующее утро подготовился. Написал свои бумажки, взял слово и устроил разнос. В лучших партийных традициях. Ничего нового не сказал, голословно, но все то же: что никто руководящую роль партии не отменял и мы, мол, понимаем, к чему вы ведете, и что так, мол, и начинается контрреволюция. Чехословакию припомнил.
Вот такой демократ. Он всегда хотел быть выше закона. Партийный царь в Свердловске. И потом, в Москве – только скандалами и запомнился. Психопат. Но революции любят психопатов. Народу так надоела эта власть, что очень многие его обожали.
Это точно брак по расчету, - продолжал Гуревич. –  Демократам нужен Ельцин в качестве крыши, потому что за пределами столиц и нескольких городов-миллионников у них практически нет опоры. Народ не о демократии думает, а о хлебе насущном. Народ не верит ни во что, народ столько раз грубо кидали. Это Клейн говорит, вроде от социологов узнал. У нас все еще феодальное сознание, патернализм. 
Да и сами демократы, разве они настоящие? Антикоммунисты – да, сторонники гайдаровских реформ – да, хотя не очень в них разбираются. Но демократура[18] и демократия – очень разные вещи. 
И Ельцину тоже нужна опора. Пока центр, умеренные государственники, не простили ему ни Беловежскую пущу, ни гайдаровское разорение, пока он воевал с парламентом, он крышевал этих демократов. Но это очень неудобная политическая консоль. Как только он найдет опору в центре, как только они станут ему не нужны, он их бросит без малейшего колебания. Он политик до мозга костей, причем абсолютно беспринципный. При этом по природе ему чуждо верховенство закона.
- И Борис Маркович так думает? – Спросил Игорь.
- И Борис Маркович. Он почище, чем я. Он подвел глубокую теорию под то, что произошло. И что еще предстоит. Говорит, что Россия идет к диктатуре, к авторитаризму. Если не хуже. Не обязательно при Ельцине. Но вектор обозначился точно. Что в истории все очень жестко связано и просто не может быть иначе. Что верх возьмут так называемые патриоты, как преобладающая группа воровской элиты.
- Так все-таки из-за чего воевали? – Не выдержал Игорь. – Не сошлись характерами Борис Николаевич и Руслан Имранович? Не смогли договориться? А тут еще Руцкой влез? И Гайдар с другой стороны? Ил и все-таки из-за конституции? Вот где гордиев узел на самом деле! Паны дерутся из-за власти, а у холопов чубы трещат. Так?
- Вы, конечно, правы, - согласился Гуревич. – Из-за конституции. Но это с одной стороны. А с другой, я не удивлюсь, если через некоторое время напишут историю о том, как Борис Николаевич и Руслан Имранович поссорились в бане. Что-то вроде Гоголя.
- Ну да, - кивнул Игорь, - от великого до смешного только один шаг.
То есть как, в бане? А красно-коричневые? А национал-патриоты? – Опомнился он. 
- Ходили слухи, будто парились вместе. Как все российские начальники. Номенклатурная привычка. Банька, рыбалка и охота. А потом поссорились. Будто Хасбулатов привел с собой массажиста, а Ельцину это не понравилось. А в другой раз Ельцин стоял нагишом перед зеркалом, любовался: вот он, русский царь-государь, из простых мужиков выскочил. А Хасбулатов возьми да и стань рядом: царь-то царь, да не такой уж самодержец. Есть еще и председатель парламента. Ельцин не на шутку обиделся, сделал вид, что споткнулся, и ткнул Хасбулатова локтем в живот. А тот гордый. Чеченец. Вот отсюда все и пошло.
- Вы все шутите, - недовольно сказал Игорь. – А ФНС?
- Мальчишки, - засмеялся Гуревич. – Константинов? Шут гороховый! Это в семнадцатом году сражались непримиримые красные и белые. Но с тех пор и те и другие давно выродились. Вместо них две полукриминальные группировки со своими интересами, воровская элита разделилась – одни вроде бы демократы, а другие, чисто условно, патриоты. Многие даже верили, что будто бы сражаются за свободу. Но посмотрите под микроскопом. Вчера еще Баранников с Дунаевым служили Ельцину. Проворовались и перебежали. А Руцкой? Что его привело в оппозицию: позиция или амбиции? А если поменять местами Ачалова и Грачева? А Коржаков? Он очень органично смотрелся бы в Верховном Совете. А депутаты – они же десятками продавались. Но и те, которые не продались – им просто не нашлось мест. Пожалуй, даже Ельцин с Хасбулатовым могли бы поменяться местами, особенно если бы Хасбулатов не был чеченцем, а Ельцин был грамотней. А Зорькин? Он, конечно, правовед, но так хотел стать президентом. Возможно даже, они поделили с Хасбулатовым шкуру неубитого Ельцина. Усача Руцкого  они едва ли принимали  всерьез.
- А, кстати, почему именно его выбрал Ельцин? – Спросил Игорь.
- Оттого, что он дурак. По тому же принципу, что Горбачев выбрал Янаева. Плюс реверанс в сторону патриотов и любительниц пышных усов.
- Что-то вроде коммунальной кухни?
- Вот именно. Даже стыдно бывало. Вот такой случай: в Белом доме принимали делегацию Азербайджана. Те жаловались на поставки оружия в Армению. Якобы этим занимается московская мэрия. И вдруг прямо во время переговоров обнаружили жучки. Привет от ФАПСИ[19], от полковника Старовойтова. Теперь  он генерал. И не простой, а генерал-полковник. Ельцин хотел поставить его министром безопасности, но Хасбулатов уперся рогами.
Там вообще много из-за чего возникали конфликты: и подслушивание, и шпионаж[20], и интриги, и перекупка депутатов, и споры из-за охраны: там каждый хотел иметь свою армию[21], и депутаты приютили в Белом доме Руцкого[22], и ФНС. Там обе стороны с грацией слонов в посудной лавке тянули одеяло на себя. И при  этом пугали коммунистами, но это по бóльшей части был блеф, потому что коммунизм к тому времени умер в головах. Он задолго до Горбачева умер, оттого и перестройка. И не только у нас, почти везде. Осталось только пустое слово в словаре.
Это еще Андропов понял. Он терпеть не мог руситов[23], но, не исключено, держал в голове как запасной вариант. Как-то он вызвал к себе Яковлева, не прораба перестройки, а другого, - уточнил Гуревич, - был такой отвратительный тип, нерукопожатный, историк-американист, писавший по заказу КГБ. «Председатель, посверкивая очками, в ослепительно белой рубашке и щегольских подтяжках много и со смаком говорил об идеологии. Он настаивал, что нужно остановить сползание к анархии в делах духовных, ибо за ним неизбежны раздоры в делах государственных» - это он сам,   Яковлев, так со смаком пишет, с восторгом. А вот что сказал ему Андропов главное: «Народ в идеях коммунизма разочарован. Прежней веры нет. Идут очень опасные процессы. Разложение. Так что людей нужно чем-то объединить. Надо перевести стрелки на евреев.  Бороться с сионизмом» - по памяти процитировал Гуревич.
- Русский Торквемада[24] Андропов, - усмехнулся Игорь. – А Яковлев это тот самый, который написал пасквиль про Сахарова?
- Тот самый, - подтвердил Гуревич. Кстати, вы в курсе, что настоящая фамилия Андропова должна быть Флекенштейн? Это была страшная тайна. Раскопали только в новое время.
- Да, от кого-то слышал, - подтвердил Игорь. – Гнусное было время. Яковлев не просто написал пасквиль на Сахарова и Боннер по заданию КГБ. Этот негодяй по собственной инициативе поехал в Горький[25] к ссыльному Сахарову и нагло пришел к нему в дом, якобы чтобы взять интервью.
- У нас всегда гнусное время, - возразил Гуревич. – Оно еще точно не закончилось. Даже, может быть, переживет нас.
- Вы бы рассказали подробнее, что там было, в Белом доме, - предложил Игорь.
- Да, там было интересно, - отозвался Гуревич. Очень интересная, но одновременно и очень подлая вещь, политика.
- Подлой ее делают люди, - не согласился Игорь.