Нина Дернович


 КАБАРГИНЫ

Из пяти братьев Кабаргиных в Великой Отечественной войне участвовали трое младших – Николай, Михаил да Ефим. Кузьма был уже старый, а Фёдора, того и в живых уж не было.
Весельчаки да балагуры Михаил и Ефим служили вместе, даже при одной пушке. В сорок втором году не щадя себя они дрались за каждую пядь родной земли, не желая оставлять её врагу, но отходили всё дальше и дальше на восток.
Ночной короткий отдых перед завтрашним боем. Обессиленные бойцы бросали попавшиеся под руку ветки на слякотную зябкую мартовскую землю и валились на них, хоть чуточку передохнуть.
- Эх, горюшко-гореваньице, доля-долюшка казачья. Где беда-тревога, туды казаку и дорога,- запричитал Ефим.
- Да какой ты казак? Бесконный - не казак. Доброго коня бы сейчас, да шашечку вострую, да в чисто полюшко. Вот тогда бы мы потягались силою с немчурой. А на что нам енти пушки-погрямушки. Казак без коня, что солдат без ружжа. Вот погодь братка. Вярнёмся до дому, да на коней – размечтался Михаил.
- Да уж. Так тебя твоя Клавка и отпустить. Привяжить к своему подолу. Не вырвисся.
- Ты за Клашеньку не боись. Она сама за мною повсюду пойдёть. Куды грива, туды и хвост. Нешто сам не знаишь.
- Знаю то, знаю. Но поистосковалась небось дО смерти, не отпустить.
- Тьфу, на тебя. Про смерть вспомнил. Не телебень языком попусту.
Так, перебрасываясь шутками-прибаутками, они поднимали дух себе и бойцам.
Ефим вспомнил, как рожала его Дуняша. Он пришёл к брату, чтобы послать ей на помощь золовку. А сам, хотя обычно за словом в карман не лез, никак не мог объяснить, что там дома происходит.
- Пойди, Нюра, Евдокия засобиралась.
- Куда?
- Ну, засобиралась она, понимаишь.
- Не.
- Ну, приспичило ей.
От волнения у него перемешалось всё в голове. На свет Божий просится его первый ребетёнок, а он никак не мог вспомнить слова, которые жинка велела передать: «Что-то хватаить али тянеть»? - он аж вспотел, вспоминая.
- Да рожаить она, рожаить. Чего туточки не понятного?
- Во, пустобрёх, так бы сразу и сказал.-
Как давно это было, как будто в другой жизни. А теперь вот пушечное колесо под головой.
- «Недолго пушки грохота-а-али…», - уже засыпая, заурчал Ефим.

Но брат его не поддержал. Он уже забылся коротким тревожным сном. И
приснился Михаилу родной курень в балочке на самом берегу Северского Донца. Он из конюшни на своём любимом Воронке скачет прямо в воду. Девчонки увидали отца, бегут следом, пытаются взобраться на коня. Он помогает, а они, визжа и смеясь, ныряют с коня прямо в облака, отражённые в воде, и поднимают серебристые искры брызг, сияющих под солнцем.
А ещё увидел во сне Михаил день, когда они с Клавдией нашли на пороге своего куреня мальчика, что подкинула его бывшая подружка, подкинула ребёнка и никогда им не поинтересовалась. Младенец орал и сучил ножками. Клаша молча взяла ребёнка, занесла в дом и растила его как родного, никогда не попрекнув Михаила за подарочек. Сквозь сон промелькнула мысль – насколько бы легче ей было сейчас с одними девчонками.
И привиделся во сне солдату день, когда его провожали на фронт. У Сельсовета – сельпо. Завёл туда детишек и на последние деньги накупил им гостинцев. Сын - он старший, ему уже 8 лет - попросил конфет. Сладости тогда перепадали детям редко. Ему Михаил набрал конфет - горошка, разноцветного, яркого. А девоньки захотели «настоящих» кукол. Игрушки ведь дома были только самодельные.
- Ну, что же! Настоящих дак настоящих. Играйте на здоровье, родимые, да папаню вспоминайте.
Ребятишки с сияющими от радости мордашками повисли на нём. А рядом стояла его Клавдия с уже заметно округлившимся животом, и по щекам её текли и текли слёзы.
Прогремел взрыв. Последняя мысль Михаила, промелькнувшая во сне – «Как там жинка? Кого же-таки родила Клаша?»

Фашисты начали атаку. Пушка братьев гремела непрерывно. Подбили вражеский танк: «Вот тебе, Фрицяра, мать твою так!»
Новый заряд для нового выстрела. И…
Немецкий снаряд угодил прямо в пушку. Взорвался не только их снаряд, но и свой, тот, что братья только что зарядили. Пушку разворотило и отбросило назад. Взрывной волной братьев откинуло в разные стороны.
Земляк и однополчанин братьев Кабаргиных Тимофей Шумилин, вернувшийся живым домой с той войны, рассказывал об этом так:
- Надо было отступать. А негоже бросать тела солдат на растерзание зверью и на поругание врагу. Погибших снесли в одну воронку, что осталась опосля взрыва, и закопали. Может кто-то был только оглушённым? Хотя вряд ли. Да и пушку так разнесло! А они были при ей.
Михаил и Ефим Кабаргины погибли 15 марта 1942 года при обороне Донбасса. Ефиму Евстигнеевичу не было ещё сорока, а Михаил не дожил и до возраста Христа.
Так и не узнал он, что у него родилась дочь. И с верой в то, что война скоро закончится, и он, Михаил, вернётся домой живым и невредимым, Клавдия назвала девочку Верой.

Погиб солдат. А жена его красавица Клавдия одна с четырьмя малыми детьми после тяжёлой работы на колхозной ферме шла в лес, собирала сушняк и, надрываясь, волокла вязанку дров, чтобы истопить печь и согреть, сидящих на ней, голых ребятишек мал-мала меньше. Она тянула ветки и сквозь сжатые зубы плакала, застрявшею в ней костью, песню: «Ах, война, что наделала, подлая…»

ФИЛЛИПЁНКОВЫ

Подвиг единосмертия родных людей коснулся не только семьи Кабаргиных? Таких примеров много. Вот ещё один.
В семейном фотоальбоме Полины Петровны Филиппёнковой я наткнулась на интересную фотографию.
На ней - три воина в одинаковых шинелях и ушанках, совершенно одинаковые с лица: у всех маленькие усики, тёмные глаза, одинаковый взгляд - спокойный и мужественный. Это три брата Филиппёнковы – Афанасий, Иван и Пётр из хутора Филиппёнков. О них и пойдёт рассказ.

Шалили на подворье Ивана Филиппёнкова, что из рода основателя хутора Епифана Филлипонова, четыре мальца, четыре родных брата, похожие друг на друга, как листочки с одного дерева. Они казались близнецами, но были погодками. Все стриженные, озорные и бесстрашные, потому что каждый был уверен – ему на подмогу всегда придут его братьЯ. Все такие широкие и шумливые, как Донец в половодье, на волнах которого беспечно уплывали их детские лета.

Началась война. Младшенький ещё годами не вышел, а три его старших брата в 1941 году вместе ушли воевать, вместе трудно отступали, вместе перешли в наступление. Сколько однополчан похоронили за это жестокое время. А самим - хоть бы что, ни царапины.
Озорство и пренебрежение к смерти пришло наверно по генам от предков-казаков. Почуяв опасность, казак вырастает во весь свой могучий рост. А живы были ещё и потому, что вместе, что всегда поддерживали, защищали друг друга, помогали при необходимости. Пётр был фельдшером. А Иван и Афанасий пехотинцами. Теперь они все вместе шли на Запад, упорно выбивая врага из каждого села, каждого дома. Настроение было заводное. Ещё бы! Они гнали зверя в его логово. Дон и дом позади, уже освобождены.
- Слава Богу! Пусть знает ворог, как казаку Дон дорог, - начал Пётр во время короткого затишья.
- А то! Казак и швец, и жнец, и на дуде игрец, и в хоре певец, и в бою молодец,- подхватил эстафету брата Иван.
- А ты сам себя не хвали, пущай командир похвалит, - подключился к перепалке Афанасий.
- Жди, можа дождёшься. Сам себе не похвалишь, нихто не похвалить.
И такие перебранки-прибаутки были про-меж братьЯми постоянно. А сколько присказок знали! Ещё бы, ведь росли вчетвером, каждый по одной услышит, а потом друг у друга переймут, всё и учетверяется. Мастера были Филлипёнковы шутки шутить да бойцов веселить.

- Вы чего расшумелись, развеселились, казачьё? – Это командир голос подаёт.
- Хто не боитца, тот и весялитца.
- А хто хнычеть, в того и пуля тычеть.
- Лучче б жинка кулаками потыкала, чем пуля.
- Не, лучче умереть в поле, чем в бабьем подоле.
- А послухайте, братцы, историю расскажу,- начал Афанасий,- как наш земляк спасся в бабьем подоле.
- Та сбрешешь же, и не дорого возьмёшь.
- Истинный Бог - правда. Так слухайте. Когда немчура заняла Дон, согнали усех пленных и под конвоем погнали по шляху через Шахты. Бабы стояли прямо у дороги, искали родичей, али знакомцев. У одной казачки, што стояла прямо сбок дороги, была длинная да такая широченная юбка. Так вот её то и приметил из далёка мужичонка, а когда поравнялся, нырнул под ейную юбку. Колонна с пленными пошла дальше и, как поють в песне, «отряд не заметил потери бойца». Баба привяла яво к сябе, отмыла, переодела, накормила, а ночью он пешки дошёл до дому, ажно за Каменск, у хутор Красный.
- Ну, врёть, как водой брядёть.
- Ври, та не завирайся, назад оглядайся.
- Любочко, братка, не долго думал, да хорошо соврал.
- Э, не, чем меньше врётся, тем спокойней живётся. – Так, перебивая друг друга, острили бойцы.
- Да правда же, гутарю вам. Мене жинка отписала. Это Митька Елисеев. Он маленькай, щупленькай, шусрай.

Ну а если братья запевали, тут всякий заслушивался. Пели три брата на три голоса. И всё больше - весёлые казачьи песни, для настроения.
- У голуба, у голуба золотая голова, – начинал один.
- У голубки, у голубки позолоченная, - подхватывал второй. А потом как грянут все вместе:
- У кого из нас жана молодым-молода?
- У Иванушки жана молодым-молода. – Имя всякий раз пели другое, того из бойцов, кто загрустил, впал в уныние.
- Ты, товарищ, ты товарищ, хороша твоя жана,
Кабы ента да жана при моём дворе жила.
Я бы йиё, я бы йиё на колясочке возил,
А зимою, а зимою на расписанных санях,
А вясною в каюке, в каюке да по ряке.

Кто-то из бойцов начинал подпевать, слова-то немудреные, фразы повтряющиеся, другие приплясывать. Молодые же все! Лихая могучая песня мужских голосов неслась над обожженной степью, покрытой шрамами воронок, которые не затянутся на ней и за сто лет. Ну, как тут немецкому фрицу не забояться русского ивана и конкретно – Ивана Филиппёнкова! Пляшут бойцы. А на следующем привале, глядишь, а кого-то из плясунов уже и нет. И уже никогда не попляшет больше. Но нельзя поддаваться унынию. И вновь казачьи шутки да песни бурунян, завиваются. Не зря придумал народ, что «на Дону казаку и камешек подпевает». Так со страданиями и песнями шли потомки Епифана Филиппонова на Запад.

Теперь они освобождали Украину. Впереди Харьков. Фашисты закрепились в селе Красная Поляна. Санслужба располагалась в овраге. Перед началом боя Пётр рядом со своими братьями начал окапываться, закоченевшими руками рыл он окоп в снегу. Командир пытался отправить его в балку:
- Ты чего здесь? Иди вниз, к своим.
- Та не, я туточки. А вдруг, моим братам подмога срочно запонадобица, а я буду далёко.
Но не только в этом бою Пётр был рядом с братьями. Он постоянно вместе с ними ввязывался в бой, а как только слышались крики о помощи, он принимался за своё основное дело – спасать раненых фронтовых товарищей. Женщинам – сестричкам трудно носить раненых бойцов на себе и страшно находиться на передней линии фронта. Эту работу и выполнял Пётр.
Окапываясь, братья ещё шутили, мол, слава Богу, одолели путь от ХарькОва (так назывался хуторок, что по соседству с их хутором) до ХАрькова.

Завязался бой. Сквозь непрерывный вой и грохот услышал Пётр родной голос Афанасия:
- Петькя, сюды. Ванятку подранили.
Прибежал Пётр, склонился над братом, чтобы оказать первую помощь:
- Потерпи, потерпи, братка. Сейчас перевяжу, и пойдём с тобою в ярочек.
Но ухнул новый взрыв. Покачнулась земля. Почернело небо. Взрывная волна откинула Петра назад. Так Иван и Пётр Филиппёнковы погибли вместе в один день и час под Харьковом в селе Красная Поляна, на глазах у третьего брата Афанасия. На всю жизнь в памяти Афанасия отпечаталась эта страшная своей безысходностью картина: два его брата лежат в заснежено-бурой от взрывов и крови степи ногами вместе, а головами врозь - один на восток, откуда с трудными боями шли, а второй на запад, куда они так упорно и яростно пробивались, теряя друзей и собственные жизни. Но на фотографии они навек неразлучны: три воина, три родных брата.
Кажется, что эти стихи о них:

Привет донцам! Увековечен
Ваш сильный доблестный народ,
И знает мир, как вами встречен
Войны Отечественной год…
Вперёд, донцы! Да разовьются
Родные ваши знамена,
И с честью ваши имена
Из рода в роды пронесутся!
…Войны испытанные дети,
Русь помнит ваши имена!
Недаром славою столетий
Покрыты Дона знамена;
Вы вашей кровию вписали
Любовь к Руси в её скрижали.

Но стихотворение «Донцам» написано Иваном Никитиным давным-давно в середине 19 века совершенно о другой войне. Из поколения в поколение передаётся на Дону пренебрежение к смерти, необузданное веселье и казачий вольный дух, нетерпящий насилия. Одним словом - казакИ! Они всегда такими были, и такими останутся во веки веков.

Дочь погибшего Петра Филиппёнкова – Полина вышла замуж за Александра Никитовича Ермилова, который живым пришёл с этой страшной войны. А брат его Николай Никитович пал смертью храбрых, как и братья Филлипёнковы, тоже на Украине, в Луганской области.
Только из нескольких небольших хуторов, что высятся на левом берегу Северского Донца на протяжении 30 км от Старой Станицы Каменской до Старой Станицы Гундоровской 65 воинов-донцов погибли, защищая Украину от коричневой нечисти.
Но теперь по воле новых политиков там их называют москалями и оккупантами, а героями тех, кто их убивал. Вот такая она – новейшая история. Не прошло и семидесяти лет, как она всё перевернула с ног на голову.