Константин Александрович Кедров

Читаю воспоминания, смотрю псевдобиографические сериалы и все больше убеждаюсь - мы имеем дело с Ахматовой, которой никогда не было. Такова участь всех крупных личностей, обманувших свою эпоху. К счастью, Ахматова обманула всех по очереди: Гумилева, Сталина, сэра Исайю и "тьмы и тьмы" своих почитателей.
Гумилев видел в ней прежде всего свою ученицу, но сегодня ее мировая известность затмевает отечественную славу учителя. В духовном поединке со Сталиным счет ноль-ноль, но в пользу русской словесности. Да, Ахматова написала: "Где Сталин, там свобода" - в отчаянной попытке смягчить судьбу сына, а может, даже спасти его жизнь. И спасла! Потом, в 60-х, был "Реквием". Поэма явно запоздала во времени. Но в вечности она всегда своевременна. Особенно для России.
Своих читателей-почитателей она, как все поэты, слегка недолюбливала. Но жить без них не могла. Миллионы людей знали наизусть строки про сероглазого короля, про устриц, которые "свежо и остро пахли морем", но навсегда исчезли из советского быта. Про перчатку с левой руки, про треуголку и томик Парни. Хотя почти никто этого Парни не читал. И вдруг в 60-х в газетной подборке перед страной предстала грузная советская бабушка. Мы и понятия не имели о том, что она переводила каких-то современных северокорейских поэтов про революцию и про знамя.
Не очень-то цитировала советская пресса про голос, призывающий к эмиграции. Впрочем, начало стиха: "Мне голос был", - стало поговоркой с каким-то не очень понятным смыслом. Ахматова была серьезна, а мы произносили это всегда иронично. "Ахматова не продается, не продается Пастернак", - писал Вознесенский. Ахматова действительно не продавалась. Черный однотомник сразу стал биографической редкостью и стоил на черном рынке из-под полы какую-то неимоверную сумму. Это только способствовало росту уже даже не обожания, а обожения Ахматовой. Теперь уже не эстеты и акмеисты, а миллионы читателей с трепетом читали абсолютно простые, я бы даже сказал, бесхитростные стихи про шиповник, про шпоры, про несытые взоры и какую-то несостоявшуюся любовь. Как потом выяснилось - к сэру Исайе Берлину. Политологу, философу, советчику трех президентов США.
До сих пор остается загадкой, почему Сталин, считавший Ахматову после свидания с Берлином английской шпионкой, оставил ее на свободе, лишив на время писательского пайка. Может, именно поэтому. Настоящих шпионов - в отличие от придуманных - он уважал. Сама Ахматова свято верила в свою особую роль и утверждала, что "холодная война" началась из-за ее несостоявшегося брачного союза с сэром Исайей, который провел у Ахматовой целую ночь под крики сына Черчилля, звавшего на весь Ленинград: "Исайя, Исайя!". Ахматовой слышался в этих криках венчальный хор, поющий "Исайя, ликуй!"...
Так вот, я думаю, что где-то по высшему счету Ахматова была права. Она фигура исторического масштаба. Бог знает, как развивалась бы история, если бы Исайя Берлин стал мужем Ахматовой. От их несостоявшегося брака родилась новая поэма. Стараниями Берлина Ахматова была выдвинута на Нобелевскую премию. Но комитет семнадцати решил, что мирового скандала с Пастернаком более чем достаточно.
Все же Ахматову выпустили к сэру Исайе для получения степени почетного доктора литературы Оксфордского университета. Не знаю, был ли ей голос свыше в туманном Альбионе. Но вполне реальные голоса друзей уговаривали ее остаться. Ахматова вернулась. Она, жившая в молодости в Париже в бурном союзе с Модильяни, всегда считала добровольную эмиграцию недостойным шагом.
Рассуждая более приземленно, скажу: Ахматова была не только талантлива, но и бесконечно умна. Ее статьи о Пушкине читаются взахлеб. Конечно, сказалось лицейское образование. Ведь директором Царскосельской гимназии был автор "Кипарисового ларца" Иннокентий Анненский. Она обладала несомненной колдовской силой. Чары Ахматовой подействовали на футуриста Хлебникова, написавшего ее портрет из двух строк: "И руку простирая длинную, / Наполнить созвездьем гостиную". Маяковский оказался более стойким: "Как будто влип в акварель Бенуа / К каким-то стишкам Ахматовой".
Ахматова гениально сказала о двух гениях: Хлебников до революции писал плохо, а после революции сталь писать гениально, а Маяковский наоборот. Как говорил тот же Хлебников устами своего Зангези: "Виден коготь льва! Чувствуется". Еще как чувствуется. Львиный коготь в лайковой перчатке - вот что такое Ахматова.
Она поклялась в своих стихах, что после смерти не будет ни птичкой, ни рыбкой. Торжественно заявила: я живу в последний раз. Это единственная клятва, которую она не выполнила. Она всегда будет возвращаться к нам своей неправдоподобной судьбой, своим неотразимым шармом, своими стихотворными заговорами и заклинаниями, меняющими историю. Масштаб ее личности вполне соразмерен слову "поэт". Слово "поэтесса" она решительно отвергала. "Не верилось, когда она жила. Не верилось, когда ее не стало". В этих строках Евтушенко - неуловимость Ахматовой. При жизни ее как бы не было, а теперь ее все больше и больше.