Ска­жи-ка, дя­дя, ведь не­да­ром
Моск­ва, спа­лён­ная по­жа­ром,
Фран­цу­зу от­да­на?
Ведь бы­ли схват­ки бо­е­вые,
Да, го­во­рят, ещё ка­кие!
Не­да­ром по­мнит вся Рос­сия
Про день Бо­ро­ди­на!

Эти сти­хи ве­ли­ко­го Лер­мон­то­ва во­шли во все хре­с­то­ма­тии и ста­ли стро­е­вой пес­ней рос­сий­ской ар­мии. Од­на­ко до сих пор учё­ные-ли­те­ра­ту­ро­ве­ды спо­рят о том, ког­да имен­но бы­ло за­ду­ма­но и при ка­ких об­сто­я­тель­ст­вах на­пи­са­но «Бо­ро­ди­но». И толь­ко уз­кий круг по­свя­щён­ных зна­ет о том, кто же был тем дя­дей, к ко­то­ро­му об­ра­тил­ся по­эт с прось­бой рас­ска­зать о кро­ва­вой, ужас­ной и судь­бо­нос­ной для Рос­сии бит­ве…
29 ян­ва­ря 1837 го­да ос­та­но­ви­лось серд­це ве­ли­чай­ше­го по­эта Зем­ли Рус­ской – Алек­сан­д­ра Сер­ге­е­ви­ча Пуш­ки­на. Кор­нет лейб-гвар­дии гу­сар­ско­го пол­ка Ми­ха­ил Лер­мон­тов вос­при­нял весть о ги­бе­ли Пуш­ки­на как лич­ную дра­му. В тот же день им бы­ли на­пи­са­ны тра­ги­че­с­кие по сво­е­му на­ст­рою сти­хи «На смерть по­эта». Ни­че­го пре­до­су­ди­тель­но­го в этих сти­хах не бы­ло. Но че­рез не­сколь­ко дней к Лер­мон­то­ву на его пе­тер­бург­скую квар­ти­ру за­ехал род­ст­вен­ник – ве­ли­ко­свет­ский хлыщ ка­мер-юн­кер Н.А. Сто­лы­пин, слу­жив­ший в кан­це­ля­рии ми­ни­с­т­ра ино­ст­ран­ных дел гра­фа Нес­сель­ро­де. По­след­ний был вне­брач­ным сы­ном бан­ки­ра Рот­шиль­да. Он лю­то не­на­ви­дел Рос­сию и всё рус­ское, что тща­тель­но скры­вал.
Нес­сель­ро­де яв­лял­ся вра­гом Пуш­ки­на. Го­во­ри­ли, что имен­но из его ок­ру­же­ния вы­шла ано­ним­ка, по­слу­жив­шая по­во­дом к ду­э­ли Пуш­ки­на с Дан­те­сом. Вско­ре Нес­сель­ро­де стал и вра­гом Лер­мон­то­ва.
Меж­ду Лер­мон­то­вым и Сто­лы­пи­ным раз­го­рел­ся спор о по­до­плё­ке ро­ко­вой ду­э­ли. Сто­лы­пин оп­рав­ды­вал Дан­те­са и во всём ви­нил Пуш­ки­на. Лер­мон­то­ва ох­ва­ти­ло чув­ст­во воз­му­ще­ния и гне­ва. Он схва­тил лист бу­ма­ги, пе­ро и за не­сколь­ко ми­нут на­пи­сал 16 строк – до­пол­не­ние к «Смер­ти по­эта». Эти стро­ки про­гре­ме­ли на­ба­том по всей Рос­сии, а Лер­мон­то­ву сто­и­ли ка­рь­е­ры и, по-ви­ди­мо­му, жиз­ни. По­эт на­звал ис­тин­ных убийц Пуш­ки­на – гла­мур­ную ве­ли­ко­свет­скую сво­лочь, по­доб­но тле, об­ле­пив­шую пре­стол:

Вы, жад­ною тол­пой сто­я­щие
у тро­на,
Сво­бо­ды, Ге­ния и Сла­вы па­ла­чи!
Та­и­тесь вы под се­нию за­ко­на,
Пред ва­ми суд и прав­да –
всё мол­чи!

Он гро­зил убий­цам су­дом ис­то­рии:
Тог­да на­прас­но вы при­бег­ни­те
к зло­сло­вью:
Оно вам не по­мо­жет вновь,
И вы не смо­е­те всей ва­шей
чёр­ной кро­вью
По­эта пра­вед­ную кровь!

Ца­рю это сти­хо­тво­ре­ние при­сла­ли в кон­вер­те с над­пи­сью: «При­зыв к ре­во­лю­ции». Лер­мон­то­ва аре­с­то­ва­ли и по­са­ди­ли на га­упт­вах­ту в Глав­ном Шта­бе, что на Двор­цо­вой пло­ща­ди на­про­тив Зим­не­го. О чём ду­мал по­эт, си­дя в ка­ме­ре-оди­ноч­ке? На­вер­ное, о сво­ём по­те­рян­ном по­ко­ле­нии, ко­то­рое «прой­дёт без шу­ма и сле­да, не бро­сив­ши ве­кам ни мыс­ли пло­до­ви­той, ни ге­ни­ем на­ча­то­го тру­да». Ещё вспо­ми­нал сча­ст­ли­вое дет­ст­во в пен­зен­ском име­нии ба­буш­ки Ели­за­ве­ты Алек­се­ев­ны Ар­се­нь­е­вой, урож­дён­ной Сто­лы­пи­ной, по­езд­ки на Кав­каз, где жи­ли мно­го­чис­лен­ные род­ст­вен­ни­ки – до­б­рые, хо­ро­шие, ра­душ­ные лю­ди, ко­то­рые, на­ря­ду с ба­буш­ки­ным бра­том ге­не­ра­лом Афа­на­си­ем Алек­се­е­ви­чем Сто­лы­пи­ным, ге­ро­ем Бо­ро­дин­ской бит­вы, учи­ли маль­чи­ка лю­бить Рос­сию, её на­род, её спа­си­те­ля – рус­ско­го сол­да­та. На Кав­ка­зе Лер­мон­тов по­зна­ко­мил­ся ещё с од­ним сво­им дя­дюш­кой – пол­ков­ни­ком, а впос­лед­ст­вии ге­не­ра­лом Пав­лом Ива­но­ви­чем Пе­т­ро­вым, то­же уча­ст­ни­ком Оте­че­ст­вен­ной вой­ны, на­граж­дён­ным мно­ги­ми бо­е­вы­ми ор­де­на­ми. Впос­лед­ст­вии Пе­т­ров при­ни­мал жи­вей­шее уча­с­тие в судь­бе опаль­но­го по­эта.
На­до ска­зать, что в бо­га­том бар­ском до­ме Ели­за­ве­ты Алек­се­ев­ны Ар­се­нь­е­вой в Тар­ха­нах ца­рил культ Оте­че­ст­вен­ной вой­ны. Это не­уди­ви­тель­но. Мно­го­чис­лен­ная род­ня ба­буш­ки Лер­мон­то­ва во­е­ва­ла про­тив Бо­на­пар­та с ору­жи­ем в ру­ках. В сто­ло­вой ба­буш­ки­но­го до­ма ви­се­ли пор­т­ре­ты М.И. Ку­ту­зо­ва, П.И. Ба­г­ра­ти­о­на, М.Б. Бар­к­лая де Тол­ли, А.П. Ер­мо­ло­ва, гра­вю­ры «Сра­же­ние при Бо­ро­ди­не» и «По­жар Моск­вы».
На­хо­дясь под аре­с­том, Лер­мон­тов, на­вер­ня­ка, ду­мал о том, что спа­се­ние Рос­сии – в её мно­го­ст­ра­даль­ном и ге­ро­и­че­с­ком на­ро­де, на­ро­де-па­ха­ре, стро­и­те­ле и во­и­не, на­ро­де, спо­соб­ном на ве­ли­кие свер­ше­ния. Оче­вид­но, он вспом­нил, что в те­ку­щем го­ду Рос­сия бу­дет от­ме­чать 25-лет­нюю го­дов­щи­ну Бо­ро­дин­ской бит­вы.
Мо­гу­ще­ст­вен­ный клан Сто­лы­пи­ных, ко­неч­но же, ока­зал долж­ное вли­я­ние на ис­ход де­ла. «Глу­по­му маль­чиш­ке, со­чи­нив­ше­му воз­му­ти­тель­ные сти­хи», ус­т­ро­и­ли мяг­кую по­сад­ку. Его от­пра­ви­ли для даль­ней­ше­го про­хож­де­ния служ­бы в Ни­же­го­род­ский дра­гун­ский полк, дис­ло­ци­ро­ван­ный в За­кав­ка­зье, вбли­зи Ци­нан­да­ли – име­ния кня­зя Алек­сан­д­ра Чав­ча­вад­зе, от­ца Ни­ны Гри­бо­е­до­вой. Лер­мон­тов по­ки­нул Пе­тер­бург в мар­те, а пе­ред отъ­ез­дом по­се­тил ре­дак­цию пуш­кин­ско­го «Со­вре­мен­ни­ка» и ос­та­вил там ру­ко­пись сти­хо­тво­ре­ния «Бо­ро­ди­но», ко­то­рое бы­ло на­пе­ча­та­но в мае во вто­ром но­ме­ре жур­на­ла. Пер­вый но­мер вер­стал Пуш­кин.
В сти­хо­тво­ре­нии ис­то­ри­че­с­кая те­ма со­че­та­ет­ся с ос­т­рым ис­то­ри­че­с­ким смыс­лом. «Вся ос­нов­ная идея сти­хо­тво­ре­ния вы­ра­жа­лась во вто­ром куп­ле­те:

Да, бы­ли лю­ди в на­ше вре­мя,
Не то, что ны­неш­нее пле­мя:
Бо­га­ты­ри – не вы!

Эта мысль – жа­ло­ба на на­сто­я­щее по­ко­ле­ние, дрем­лю­щее в без­дей­ст­вии, за­висть к ве­ли­ко­му про­шед­ше­му, столь пол­но­му слав­ных ве­ли­ких дел», – пи­сал Бе­лин­ский. Он под­чёр­ки­вал и боль­шую ху­до­же­ст­вен­ную уда­чу «Бо­ро­ди­на»: «В каж­дом сло­ве слы­ши­те сол­да­та, язык ко­то­ро­го, не пе­ре­ста­вая быть гру­бо про­сто­душ­ным, в то же вре­мя бла­го­ро­ден, си­лён и по­лон по­эзии. Ров­ность и вы­дер­жан­ность то­же де­ла­ют ося­за­е­мо ощу­ти­тель­ною мысль по­эта».
До­ро­га в За­кав­ка­зье шла че­рез Ста­в­ро­поль. Там Лер­мон­тов на­ве­с­тил дя­дюш­ку – ге­не­ра­ла Пав­ла Ива­но­ви­ча Пе­т­ро­ва, ко­то­рый за­ни­мал в то вре­мя вы­со­кий пост на­чаль­ни­ка шта­ба войск на Кав­каз­ской ли­нии и в Чер­но­мо­рии, и по­да­рил ему свои по­след­ние сти­хи, в том чис­ле «На смерть по­эта» и «Бо­ро­ди­но», а так­же кар­ти­ну сво­ей ра­бо­ты.
По­зд­нее Лер­мон­тов встре­чал­ся с П.И. Пе­т­ро­вым на Ми­не­раль­ных Во­дах. Мож­но по­ла­гать, что, це­ня вы­да­ю­щий­ся по­эти­че­с­кий та­лант Лер­мон­то­ва, ге­не­рал при­ло­жил не­ма­ло уси­лий, что­бы удер­жать сво­е­го бе­зум­но хра­б­ро­го пле­мян­ни­ка от на­прас­но­го ри­с­ка жиз­нью. Не­слу­чай­но ба­буш­ка по­эта пи­са­ла П.И. Пе­т­ро­ву: «Не на­хо­жу слов, лю­без­ней­ший Па­вел Ива­но­вич, бла­го­да­рить Вас за лю­бовь Ва­шу к Ми­шень­ке, и чув­ст­ва бла­го­дар­но­с­ти на­всег­да ос­та­нут­ся в ду­ше мо­ей…»
Пер­вая ссыл­ка бы­ла ко­рот­кой. Од­на­ко вес­ной 1840 го­да по­сле­до­ва­ла вто­рая. На этот раз за ду­эль с сы­ном фран­цуз­ско­го по­сла Эрнестом де Ба­ран­том. Ни­ко­лай I не хо­тел про­слыть убий­цей и вы­со­чай­шей ре­зо­лю­ци­ей за­пре­тил по­сы­лать уже став­ше­го зна­ме­ни­тым по­эта под пу­ли. Од­на­ко Лер­мон­тов не боль­но слу­шал ца­ря. В бо­ях с гор­ца­ми он, очер­тя го­ло­ву, все­гда лез в са­мое пек­ло. Дру­зья в один го­лос го­во­ри­ли о его без­рас­суд­ной хра­б­ро­с­ти. По­эт дваж­ды был пред­став­лен к на­гра­дам, но вся­кий раз царь вы­чёр­ки­вал его из спи­с­ков. По­че­му его не уби­ли и да­же ни ра­зу не ра­ни­ли?
В мо­ло­до­с­ти мне до­ве­лось слу­жить в Чеч­не. Один ста­рый че­че­нец как-то рас­ска­зал мне бай­ку, ус­лы­шан­ную от де­да: «Он но­сил крас­ную чер­ке­с­ку и был хо­ро­шей ми­ше­нью, но мы в не­го не стре­ля­ли. Мы зна­ли, что он по­эт, а по­этам да­но об­щать­ся с Бо­гом. Они срод­ни свя­тым». То, что знал не­гра­мот­ный го­рец, не­ве­до­мо ци­ви­ли­зо­ван­ным ев­ро­пей­цам. По­след­ние це­лят­ся в сво­их по­этов с осо­бой тща­тель­но­с­тью…
И вот на­сту­пил ро­ко­вой день ду­э­ли с Мар­ты­но­вым, за­те­ян­ной быв­шим за­ка­дыч­ным дру­гом Лер­мон­то­ва по со­вер­шен­но пу­с­тяч­но­му по­во­ду. Бол­та­ли, что это за­каз­ное убий­ст­во. Ведь Мар­ты­нов был сво­им че­ло­ве­ком в се­мье всё то­го же гра­фа Нес­сель­ро­де. А мо­жет, про­сто по ду­ро­с­ти стре­ля­лись. Так ведь не был ду­ра­ком Ни­ко­лай Со­ло­мо­но­вич Мар­ты­нов, от­став­ной май­ор, из­гнан­ный из ар­мии за раз­гиль­дяй­ст­во, не­кра­си­вую вер­хо­вую ез­ду и не очень мет­кую стрель­бу. Вот что пи­сал сам Мар­ты­нов о Лер­мон­то­ве в сво­их ме­му­а­рах: «Ум­ст­вен­ное раз­ви­тие его бы­ло на­столь­ко вы­ше дру­гих то­ва­ри­щей, что и па­рал­ле­ли меж­ду ни­ми про­ве­с­ти не­воз­мож­но. Он по­сту­пил в во­ен­ную шко­лу уже че­ло­ве­ком, мно­го чи­тал, мно­го пе­ре­ду­мал, тог­да, как дру­гие то­ва­ри­щи ещё вгля­ды­ва­лись в жизнь, он уже изу­чил её со всех сто­рон. Го­да­ми он был не стар­ше дру­гих, но опы­том и воз­зре­ни­ем на лю­дей да­ле­ко ос­тав­лял их за со­бою». Вни­ма­ние! Мар­ты­нов го­во­рит об ум­ст­вен­ных спо­соб­но­с­тях Лер­мон­то­ва, но не о его ге­ни­аль­но­с­ти. Де­ло в том, что Мар­ты­нов то­же со­чи­нял сти­хи и не стес­нял­ся го­во­рить всем, что пи­шет не ху­же Лер­мон­то­ва. Его гло­да­ла чёр­ная за­висть. А Баль­зак ска­зал: «Страш­ную, бес­по­щад­ную борь­бу ве­дёт по­сред­ст­вен­ность с тем, кто её пре­вос­хо­дит».
На­ка­ну­не ду­э­ли Лер­мон­тов по­ехал из Пя­ти­гор­ска в не­да­лё­кий Же­лез­но­водск, где в то вре­мя от­ды­ха­ла с ма­те­рью его ку­зи­на Ка­тя Бы­хо­вец. По­эту нра­ви­лась пре­ле­ст­ная де­вуш­ка, ко­то­рая бы­ла как две кап­ли во­ды по­хо­жа на его пер­вую лю­бовь Ва­рень­ку Ло­пу­хи­ну. Лер­мон­тов гу­лял с ней не­сколь­ко ча­сов в ле­си­с­тых ок­ре­ст­но­с­тях го­ры Же­лез­ной. Про­ща­ясь, по­про­сил ка­кую-ни­будь ве­щи­цу на па­мять. Ка­тю­ша вы­ну­ла из при­чё­с­ки зо­ло­той обо­док и про­тя­ну­ла его по­эту. Лер­мон­тов спря­тал обод в на­груд­ный кар­ман офи­цер­ско­го сюр­ту­ка, лег­ко вско­чил в сед­ло и по­ска­кал на­вст­ре­чу сво­ей по­ги­бе­ли. По­след­ние его сти­хи по­свя­ще­ны Ка­тю­ше Бы­хо­вец:

Нет, не те­бя так пыл­ко я люб­лю.
Не для ме­ня кра­сы тво­ей бли­с­та­нье:
Люб­лю в те­бе я про­шлое стра­да­нье
И мо­ло­дость по­гиб­шую мою.

Впро­чем, не­ко­то­рые лер­мон­то­ве­ды счи­та­ют, что по­след­ний стих – это «Про­рок»:

Про­воз­гла­шать я стал люб­ви
И прав­ды чи­с­тые уче­нья:
В ме­ня все ближ­ние мои
Бро­са­ли бе­ше­но ка­ме­нья.

Это по­эт о се­бе. Он не ве­рил, что его убь­ют. Ду­мал, всё за­кон­чит­ся при­ми­ре­ни­ем и дру­же­с­кой по­пой­кой. Вы­шло сов­сем по-дру­го­му. А бы­ло ему двад­цать семь не­пол­ных лет.
Ког­да те­ло Лер­мон­то­ва при­вез­ли в Пя­ти­горск в до­мик, ко­то­рый он сни­мал с при­яте­лем, гар­ни­зон­ный врач про­из­вёл вскры­тие и объ­я­вил, что пу­ля Мар­ты­но­ва по­па­ла в Ка­тин обод, из­ме­ни­ла свою тра­ек­то­рию и та­ким об­ра­зом на­нес­ла по­эту смер­тель­ное ра­не­ние. В со­сед­ней ком­на­те ры­дал Лё­вуш­ка, млад­ший брат Пуш­ки­на. К до­ми­ку шли и шли лю­ди, за­ва­ли­вая цве­та­ми гроб и по­ме­ще­ние, где он был ус­та­нов­лен. А царь, про­слы­шав про смерть Лер­мон­то­ва, об­ро­нил не­бреж­но: «Со­ба­ке со­ба­чья смерть».
Мар­ты­нов пе­ре­жил Лер­мон­то­ва на 34 го­да. И все эти го­ды он врал, ис­ка­жал прав­ду о ду­э­ли, од­на­ко на смерт­ном од­ре кое-что осо­знал, по­про­сив ни­че­го не пи­сать на его мо­гиль­ной пли­те, да­бы имя его на­всег­да ис­чез­ло из па­мя­ти по­том­ков.
27 ию­ля 1941 го­да стра­на от­ме­ча­ла со­тую го­дов­щи­ну со дня ги­бе­ли по­эта. Шёл вто­рой ме­сяц Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной вой­ны. Поч­ти все га­зе­ты вы­шли в этот день с пор­т­ре­том Лер­мон­то­ва и со сти­хо­тво­ре­ни­ем «Бо­ро­ди­но» на пер­вых по­ло­сах. Пя­ти­гор­ча­не, ухо­див­шие до­б­ро­воль­ца­ми на фронт, счи­та­ли сво­им дол­гом по­се­тить до­мик Лер­мон­то­ва, что­бы про­стить­ся с по­этом, как с близ­ким, род­ным че­ло­ве­ком. Лер­мон­тов сно­ва встал в строй за­щит­ни­ков Рос­сии.
Те­перь мы вер­нём­ся к во­про­су, по­став­лен­но­му в са­мом на­ча­ле это­го очер­ка: так был ли дя­дя? Ока­зы­ва­ет­ся, был. И не один, а два. Та­лант Лер­мон­тов по­лу­чил от Гос­по­да, а лю­бовь к Оте­че­ст­ву и му­же­ст­во – от этих креп­ких рус­ских му­жи­ков – Афа­на­сия Алек­се­е­ви­ча Сто­лы­пи­на и Пав­ла Ива­но­ви­ча Пе­т­ро­ва, ко­то­рые на­учи­ли его слу­жить сво­ей стра­не и сво­е­му на­ро­ду. Не за страх, а за со­весть.

Алексей РОСТОВЦЕВ

http://litrossia.ru/2012/41/07469.html