Евгений Рудов

Виктор Степанович, наконец, получил отгул за переработку, а тут ещё накладывался выходной, и он мог теперь не думать о работе целых два дня, использовать их по своему усмотрению и отгулять, как ему заблагорассудится.
С вечера проверил свои «Жигули», смотался на АЗС и заправился бензином, чтобы не терять время утром. Заехал к другу, с которым собирался на рыбалку, договорились о времени выезда. Пораньше, конечно. Определились с маршрутом, местом ловли и просто порадовались предстоящему отдыху. Жена напекла пирожков с творогом, ещё чего-то, купил бутылку водки, ну какая уха на природе без «горючего», уложил снасти в багажник легковушки и лёг спать раньше обычного.
Не спалось. И только что упавшая темень за окнами, и возня жены на кухне, и заманчиво стоящая перед глазами картина широкой глади воды става с заросшими зеленью берегами, дымящий костерок с закопчённым котелком, шустрые, трепыхающиеся на крючке красноперые окуньки…
Проснулся от стука в дверь. За окнами и в комнате было темно. Глянул на будильник – четыре утра, до назначенного времени оставался ещё целый час. Но стук в дверь повторился. Громкий, настойчивый.
– Эка чёрт, колотит как отбойным молотком в лаве, – сонно ругал своего друга Виктор Степанович, подымаясь с постели. – Торопится. Боится не успеть.
На пороге стоял механик и хмуро, тревожно передал приказ начальника участка.
– Собирайся. Завалилась лава. По «черное». В ней два человека. Может живы ещё.
У Виктора Степановича похолодело внутри. По «черное» – это значит по забой. Лавы больше нет. Завалило все двести метров. Такое случалось и раньше. Пласт h7 был неустойчив, и боковые породы давили так, что никакая крепь не выдерживала. Но черт с ней, лавой. Будет новая. А что с шахтерами?
Рыбалка одномоментно и враз отступила на задний план, исчезли все связанные с ней радужные ожидания, а вместо них заползла противная и холодная тревога.
Через час Виктор Степанович был уже на шахте. Он работал горным мастером и прежде всего попытался восстановить происшедшее на своём участке.
Комбайн деловито вел проходку, рубил уголь в пятидесяти метрах от верхней ниши, не спеша приближаясь к ней. Когда до выемки осталось доехать каких-то двадцать метров, звеньевой распорядился доукрепить лаву. Притащили двадцать опорных стоек, массивных чугунных тумб, каждая из которых весила больше двухсот килограммов, натаскали сосновой крепи, кругляшей, собираясь выложить из них клеть, что-то похожее на сруб небольшой избы, только и того, что в этом подземном «жилье» не было ни окон, ни дверей, ни крыши.
Громко зазвенел шахтный телефон и из откаточного штрека сообщили, что уголь не доходит до люка, где-то образовался затор, простаивают порожние вагонетки.
– Пошлите кого-нибудь на пропуск, – просили оттуда звеньевого. – Пусть пошурует ломиком.
И звеньевой отослал двух человек.
– Нашёл кого отправить, – с сожалением и болью высказал ему Виктор Степанович. – Шахтёриков. Не мог кого-либо посолиднее найти.
Шахтёриками Виктор Степанович называл студента на практике и молодого рабочего, проработавшего на шахте всего лишь полгода. Оба не имели никакого опыта, не набрались ещё ума- разума горняцких работ. А ведь горный мастер, сдавая свою смену, предупредил, что низ лавы ведёт себя подозрительно, неустойчиво, основная кровля «постреливает». Но ни принявший свою смену мастер, ни звеньевой не отнеслись всерьёз к его словам. И теперь оба выглядели угрюмо и подавленно…
Когда комбайну осталось пройти последние десять метров, поднялась «стрельба» - ломалась деревянная крепь, трещали чугунные тумбы, и через несколько минут лава рухнула.
Если бы «шахтёрики» отправившиеся пошуровать ломиками течку, были поопытнее, то по стрельбе и треску поняли, что лава садится, и нужно немедля сматываться, бежать из неё. Но они этого не знали. Считали, что так и должно быть в шахте.
Лава рухнула. Тысячи тонн породы, раздавив, как спички крепь, в одно мгновение соединились с почвой, образовав единое целое, монолит, в котором теперь не было места ни кровле, ни почве и, словно гигантский дракон, на людей в забое дохнуло спертым смрадным дыханием захлопнувшейся пасти. Как звонкий хлопок ладоней, подбросивший вверх невесомую пушинку, так сжатым воздухом, выброшенным со страшной силой из севшей лавы, закинуло шахтеров в верхнюю нишу. Поднялась невероятная пыль, как в преисподней. Долго оседало, прежде чем хотя бы что-то можно было увидеть…
Звеньевой и мастер, переждав грохот и мрак, спустились в разведку ниже комбайна и увидели, что с их стороны лавы уже нет, кровля завалилась по самый забой. Не выдержали давление даже чугунные тумбы – сплошное железо весом под триста килограммов.
Но куда же девались молодые шахтеры, что были посланы на пропуск угля? По связи сообщили, что на откаточный штрек они не выходили. Может быть сидят в нижней нише? Надо проверить.
И горный мастер, опять же по связи, посылает со штрека в нишу люкового и заодно даёт ему задание узнать – много ли завалило лавы с их стороны.
Через полчаса снизу доложили:
– Лава завалилась по самую нишу, но людей нигде нет.
После такого сообщения волосы у шахтеров встали дыбом. Это была трагедия. Ребята погибли, и ничего не оставалось, как всей смене вылезать на вентиляционный штрек. Мастер доложил о случившемся диспетчеру шахты. Через несколько минут прибыл отряд ВГСО, спасатели.
Виктор Степанович хотел сам убедиться, проверить лично и по «печке» влез с низа пласта глянуть на то, что ещё вчера называлось лавой. Он ещё верил в чудо, надеялся на что-то, но когда увидел сплошной завал и груды породы… ему стало ясно, живых там нет. Это никак не укладывалось в его голове. Ребята стояли перед глазами живыми. Он видел их недавно, разговаривал с ними. Спросил даже студента, на каком он курсе.
Главному доложил:
– Надо срочно организовать проходку разрезной присечки.
– Надеешься, что… - у главного не поворачивался язык высказать сомнения.
– Надежда умирает последней, – совсем недавно Виктор Степанович смотрел фильм о подводниках.
Из других участков дали в помощь ГРОЗов. К «печке» тянули трубы, компрессорные шланги.
– Может ещё живы, ждут нас, - подбадривал Виктор Степанович себя и шахтеров. – Бывает такое, в завале вдруг пустота. Небольшая. Какая-то глыба стала наперекосяк, а под ней образовалась щель, собачья будка. Но пару суток в ней выдержать можно.
Мрачные горняки не отвечали. Они были не новички.
Без перерывов трещали отбойные молотки. Менялись только люди. Черные от въедливой пыли руки долбили пласт угля вдоль рухнувшей лавы. Куски антрацита, подталкиваемые лопатами, скользили вниз по рештакам в откаточный штрек и падали в вагонетки.
С каждой сменой узкая, как тоннель, присечка уходила всё дальше и дальше вглубь. Слева тянулась неотработанная стена залежей угля, справа – искорёженная завалом осевшая кровля.
На одиннадцатые сутки шахтеры откопали из-под наваленной породы вытянутую, прижатую к почве руку в куртке, из рукава которой высовывалась кисть со скрюченными и раздавленными пальцами.
«Пытался уползти. Видно не сразу накрыло», – подумал Виктор Степанович. Кто это был, студент или молодой рабочий, можно было только гадать. Недалеко от первого нашли и второго «шахтёрика».
– Осторожно, осторожно, – просил он работавших на молотке шахтеров. – Не пораньте ребят.
Как будто мертвым было не всё равно, сколько ещё им прибавят боли.
Молотки смолкли. И только размеренный, рассчитанный по силе точный удар шахтерских клеваков, которыми выковыривали мертвых из каменного мешка, как сердцевину из грецкого ореха, нарушал тишину лавы.
Когда ребят освободили и вытащили из-под завала, горняков взяла оторопь. Смятые огромным давление почти в лепешку, они на глазах шахтеров вдруг расправились, набрали полную грудь воздуха, приняв обычную человеческую форму, как будто готовясь подняться. Разве что раздавленные черепа не давали им этого сделать.
Кто-то из горняков закатал рукав куртки «шахтёрика», оголив почти по локоть грязно-синюю в угольной пыли руку и провёл по сухой коже краешком острого осколка породы. И, о чудо! Из ранки брызнула струйкой свежая алая кровь. Она скатилась на подошву присечки и смешалась с рассыпанным углём…