Юрий Петраков 


Все разговоры о том, что сейчас плохо и не тому учат – провокация! Это я вам официально заявляю. И сейчас, при демократах, и тогда, при Советах, всяких специалистов хватало.
Помню, прислали к нам на практику двух студентов из Ленинграда. Ну, студенты, как студенты, только вьетнамцы. Без слез не взглянешь! В столовой сидят одной котлетой давятся, никак осилить не могут, да по-русски что-то там лопочут. Но ничего, понять, хоть и с трудом, можно.
Пришли они в первый день на работу. Правды ради скажу - без опоздания. И дает им наш завлаб задание. Ну, такое, какое наш советский инженер неделю делает. А они после обеда к нему приходят и говорят – сделали, товарищ . Дает он им другую работу, потруднее, над которой наш инженер целый месяц парится. А они к вечеру следующего дня опять к нему заходят, – Сделали! - говорят.
Ну, тут нашему начальнику не по себе стало. Так они за неделю годовую норму выполнят. Что тогда всем сотрудникам этой лаборатории делать прикажете.
Созвал он нас в тот же вечер к себе и спрашивает:
- Ну, что, мужики, делать будем? Чем занимать практикантов станем?
Скажу честно – не сразу решение нашли. Думали минут пятнадцать – двадцать. А придумал кто? Сразу и не поверишь. Володька К! С виду – так себе – звезд с неба не хватал, а тут как осенило.
- А давайте мы им поручим пробы воды разбирать!
Все работники так и прыснули с радости. Засмеялись, загалдели, развеселились:
- Ай да Володя!
- Ай да сукин сын!
Я еще тогда подумал: «Вот так, наверно, когда-то самому Ньютону по башке яблоком шандарахнуло. Сразу прозрел! Закон всемирного тяготения открыл».
Правды ради, стоит сказать, что этими пробами был доверху заполнен весь подвал под зданием целого геологоразведочного треста. Возьмут пробу из скважины. Одну бутылку на пробу, другую в архив. А чтобы отличать их промеж собой цепляют на эту самую архивную бутылку бумажную наклейку с надписью – откуда и когда взята проба. Скопилось там всего этого добра видимо-невидимо, с тех самых времен, как само это здание было построено.
Начинали с малого. Поначалу даже планировали разобрать, систематизировать. Да все как-то не досуг было. А тут, лет через тридцать, такой случай. Хотя стимул не тот. И результат надо было получить обратный.
Ну, тут и закопались наши вьетнамцы в подвале до самого окончания практики. Они, может быть, и выполнили бы эту работу, да в почерке оказались не сильны. Люди-то разные те самые бумажки писали. Тут и русский не всякий разберет. Не то, что иностранцы.
Вот так как-то незаметно и время пролетело. Провожая практикантов, начальник поблагодарил наших друзей-вьетнамцев за добросовестную работу. А проводив, тихо добавил, так, чтобы слышали только свои:
- И чему их только там учат? Тоже мне, прислали ударников. Думали, что мы испугаемся. Артисты! Пускай, кого хочешь, присылают. Тут у нас этого добра на двадцать лет вперед разбирать хватит!
НА ДРУГА НАДЕЙСЯ…
Вот скажите, только откровенно:
- Кто из вас лет двадцать тому назад знал – что такое платина?
Ну, допустим, я знал. Но не потому, что был таким умным. И не потому, что у нас на работе этой самой платины раньше валялось, где попало килограмм шесть, не меньше. Просто случай у нас в тресте произошел из рук вон. Судите сами.
Если бы мне кто-нибудь тогда сказал, что на эту самую платину можно было жить лет десять, ничего не делая, никогда бы не поверил.
Ну, валялась - не валялась платина, где попало, это я, конечно, сгоряча сказал. Просто из этой платины были сделаны особо жаропрочные тигли, размером со стакан «Эскимо на палочке», которое тогда продавалось по сорок восемь копеек за штуку. Особо если его перевернуть и вместо палочки накрыть круглой платиновой крышечкой. И было их вместе килограмм шесть не меньше.
Выглядели эти тигли, скажу я вам, так себе – как помятая фольга из-под шоколада. Словом, в ту пору никто бы и не подумал, что это ценность великая. Может быть, поэтому они столько лет никому и даром были не нужны. Лаборантки, работающие с ними, следили не столько за их сохранностью, сколько за своей очередностью на доступ к муфельным печам, в которые погружали образцы породы на отжиг. Так и стояли они рядком на столе, на поддоне в ожидании своей очереди. Стояли в пустой комнате, при открытых дверях. Словом, - Бери, не хочу! Однако как-то раз, кто-то все-таки взял. Правда, не весь тигель, а только крышечку. Тут-то и выяснилось, что цена этой крышечки равна цене шести цветных телевизоров. А это по тем временам равнялось стоимости половины «Жигулей».
Не случайно тогда к нам милиции набежало. Шутка ли сказать – валютная кража. Одни - сотрудников допрашивают, другие - техническое состояние помещения проверяют. Третьи - собачку привели. Неказистую такую, даже на людей не гавкнула ни разу. Дали ей этот тигель, на котором пропавшая крышечка лежала понюхать, и пустили по следу. И что вы думаете – нашла! Я сам, правда, не видел, но все потом про это говорили.
А дело было так. Зашла в эту самую комнату, где эти самые тигельки стояли уборщица. Стала со стола пыль вытирать, и сама не заметила того, как смахнула крышечку с муфеля. А потом, подметая полы, замела его в совок, да и выбросила в урну.
Словом, нашла та самая неказистая собачка эту самую крышечку на заднем дворе треста в контейнере для мусора. Еще чуть, опоздай во времени и пришлось бы нашей собачке до ближайшей свалки бежать с высунутым языком.
Ну, ей тут, как полагается, почет и уважение, а завлабу выговор. А начальнику треста новая забота – в срочном порядке переоборудовать помещение спецсредствами, опоясать его наглухо толстенной арматурой, и посадить охрану перед дверью. Так и сделали.
А платина? Она больше не пропадала вплоть до самой перестройки, когда ее из-под всех запоров увели за просто так, что никто и не хватился. И никакая собачка не помогла.